Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

— Прекрати! Папа, скажи, чтобы она прекратила…

— Эмилия, князь не настолько глуп, чтобы решить, что тебе и вправду восемнадцать…

Эмилия надулась.

— Не слушайте их… они здесь совсем отвыкли от приличного общества…

— Ей давно уже перевалило за три сотни, — Генри обошла стол, остановившись за спиной Евдокии. И та чувствовала присутствие этой женщины, несомненно, опасной, куда более опасной, чем все разбойники разом, как чувствовала искреннее ее любопытство. — И мне… но если брать во внимание физическую компонетну, то Эми и вправду не больше восемнадцати… а по уму и меньше. Любопытно…

Она отступила.

И оказалась за спиной у Яславы.

— Обыкновенная… самая обыкновенная девка… у нас в деревне таких было множество… скучные создания. Ни внешности, ни ума… все мечты — о новой корове.

Она тронула рыжие волосы Яславы.

— И что он в тебе нашел?

— Уйди.

Генриетта не услышала.

Или не захотела слышать.

— Я ведь предлагала ему помощь. Трижды. А он упрямился… но если бы не ты, мы бы договорились.

Белый палец скользнул по шее.

— Или еще договоримся? Если тебя не станет… точнее, правильнее было бы сказать, когда тебя не станет… обычные люди столь недолговечны.

— Не обращайте внимания, — Эмилия скривилась, — Генри у нас любит попугать… ничего она вам не сделает. Не посмеет.

— И все?таки… что в тебе такого, чего нет во мне?

— Совесть? — предположил Себастьян, которому местное представление начало надоедать.

— Совесть? — Эмилия хихикнула. — Надо же, сестрица… а ты помнишь, что это означает?

— Нет. Как и ты… ты же хотела рассказать о своем женихе… он у нее и вправду имелся… наша Эмилия всегда умела кружить головы. И если прочих мне было не жаль, то Зигфрид… очень перспективный юноша… представлялся перспективным. Вы знакомы с Зигфридом, Яслава?

— Не имела чести…

— Надо же, какие вы знаете слова! Не имела чести, — Генриетта повторила это медленно, с откровенною издевкой. — Все же, матушка, прежде девки были попроще… а эта, нахваталась слов и теперь думает, будто бы ровнею стала…

Евдокия сдержалась, чтобы не ответить.

Резко.

Грубо.

И сдержалась лишь потому, что грубости и резкости как раз от них и ждали. Нет, Евдокия подобного удовольствия не доставит.

— Извините, если задела… но странно, что вы так и не удосужились навестить Зигфрида… живете в его доме… это как?то невежливо по отношению к хозяевам. Впрочем, чего еще ждать…

— Зигфрид мне нравился, — вздохнула Эмилия, явно задумавшись о чем?то своем. — Он так меня любил… вы себе не представляете… он стихи писал…

— Пятистопным размером. Невероятно унылые были творения…

— Ты просто завидуешь! Тебе, небось, никто никогда стихов не посвящал…

— И слава… Хельму.

— Он сделал мне предложение на балу… розы кругом и лилии… — Эмилия мечтательно подняла очи к потолку, на котором, однако, не наблюдалось ни роз, ни лилий, но только грешники в объятьях Хельмового пламени. — Он опустился на колено… и оду зачитал.

— Рифма несколько хромала, а метафоры и вовсе были… мягко говоря, странны. Помнится, что?то там про влекущий аромат разрытое могилы… и чумную бледность кожи… впрочем, что взять с молодого некроманта?

— Вечно она все испоганит, — пожаловалась Эмилия, впрочем, не понятно было, кому сия жалоба адресовалась. — А мы могли бы пожениться…

— И что помешало?

Себастьян встал.

И обошел стол, остановившись за спиной у Евдокии. На Яськино кресло руку положил, и та вздохнула с немалым облегчением, пусть бы и вид бывшего студиозуса, который оказался совсем не студиозусом, ей внушал немалое подозрение.

— Война, — Эмилия всхлипнула и тронула мизинчиком мушку. — Представляете, какой ужас? Я уже и платье выбрала… выписала даже… и список гостей составила, а тут война какая?то… все поменялось вдруг…

— Поменялось, — Генриетта медленно обходила Себастьяна, и от близости ее у него шкура зудела, того и гляди чешуей пойдет.

А что, чем не метода колдовок выявлять?

— Скажи проще, сестрица, мы стали по разные стороны. И ты предложила ему выбор. А бедолага взял и выбрал неправильно. Видишь ли, чувство долга оказалось сильней чувства к Эмилии. Надо ли говорить о том, что моя дорогая сестрица расстроилась… так расстроилась, что с готовностью отозвалась на просьбу тетушки помочь…

Эмилия отвернулась и плечиком повела.

— Я не знала…

— Конечно… она не знала, что в тот дом так просто не войти… разве что по приглашению хозяев, которые приглашениями подобными не разбрасывались…

Белый палец коснулся нижней губы, точно Генриетта раздумывала, стоит ли продолжить или же сохранить молчание.

— Бедный Зигфрид… он верил, что его любят… видите, князь, любовь крайне вредна для здоровья!..

Дом содрогнулся.

И пламя свечей задрожало, и в нем, меркнущем, исказились лица хозяев странного этого места, будто бы выглянула из человеческой шкуры нечто иное, запретное, не имеющее названия.

Безмолвно закричали грешники.

И вой, хохот ветра заглушил голоса демонов.

— Гроза, — Мина поднялась. — Здесь на редкость неудобные грозы… пожалуй, я поднимусь к себе. Эмилия…

— Я останусь.

Она облизала нарисованные губы. И вправду кукла, фарфоровое личико, глаза — стекляшки, в которых призраком настоящей жизни отражается пламя.

— А я пойду… не стоит опасаться, князь, — Генриетта подняла юбки. — Вас она точно не тронет.

— Откуда подобная уверенность?

Бледная кожа Генриетты вдруг истончилась, сделавшись почти прозрачной. И под нею Себастьян увидел седые иссохшие мышцы, кости пожелтевшие, старые, как и положено быть костям, что разменяли не одну сотню лет.

Увидел мертвое сердце.

И черные сосуды с засохшей кровью.

Пожалуй, он был бы рад закрыть глаза, но не смел пропустить, ибо здесь, совсем рядом, чувствовал близость того, чье имя старался не поминать лишний раз.

— Хельм не позволит, — Генриетта выставила между собой и Себастьяном ладонь, пальцы растопырила, и значит, себя же она видит ныне если не его глазами, то близко. — Она чует его метку… мы все чуем… но с другой стороны, убивать вас и не обязательно.

— Вечно она напустит туману… — недовольно произнесла Эмилия. — Ах, князь… хотите взглянуть на грозу поближе? Из моей комнаты открывается чудесный вид…

Она тоже мертва.

И давно.

И пахнет от нее нехорошо… знакомый такой запах, что благовоний, притираний, но за ними — еще чего?то… пожалуй, также пахли мумии страны Кемет, выставленные в королевском музее, древние, однако сохранившие капли жизни, которые не позволяли иссушенным черным телам их рассыпаться прахом. И скукоженные кости лежали в золотых саркофагах.

— Благодарю, — Себастьян подал руку Евдокии. — Но я не настолько любопытен.

Эмилия выпятила губу.

— Могли бы и оказать любезность…

— Милли! — Гарольд тоже поднялся. — Веди себя прилично…

— Зачем?

— Ради разнообразия… князь, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома…

— Вдруг да понравится, — Эмилия не была согласна оставаться одна. Не сейчас.

Не в грозу.

— …отдохните… вашим спутницам отдых, как мне кажется, не повредит. Отдых никому не повредит, особенно перед важной встречей.

Небо гремело.

Лихослав слышал голос его, все голоса, которых стало вдруг множество. Он слышал плач прошлогодней листвы, которой уже почти не стало. И грохот копыт.

Звон сбруи.

Скрежет древних столпов, на которых небо держалось. Он слышал и голоса стаи. Его волки распластались на брюхе, чувствуя приближение того, в чьей воле, в чьей силе было обратить их прахом. И очнувшись ненадолго, они страстно желали этого.

Не Лихослав.

Гром.

Тяжелые копыта давят землю. И конь хорош.

Он соткан из мрака и горя, разбавлен слезами, стреножен молитвой. Копыта его — слепая вера. И удары их, что удары колокола.

Дрожат опустевшие храмы.

Пугают нежить.

И тот, что восседает на спине коня, слеп, но готов разить.