Наследница Магдалины (Наследство Магдалены) - Чедвик Элизабет (е книги TXT) 📗
Прикрыв глаза мертвеца ладонью, Брижит поспешила выйти из душных покоев. Глубоко потрясенный Рауль, не говоря ни слова, вышел вслед за ней.
— Я понимаю, что после того, что ты только что узнал, тебе какое-то время необходимо будет побыть одному, — повернулась она, подходя к калитке. — Да и мне уже давно пора возвращаться. Кретьен и Матье наверняка уже сбились с ног, меня разыскивая. Рауль. — Ее нежные пальцы коснулись его запястья. — Тебе не следует более предаваться отчаянью. Твой враг повержен, а один из его сыновей убит. Ты же не станешь теперь вырезать всю его семью. Может, хочешь убить его жену или малолетнюю дочь? Но дети не отвечают за грехи своих родителей. Нет, Рауль, ты не такой. Ты добр и справедлив, хотя порою и бываешь праведно жесток. Успокой свою душу.
— Ты права, — промолвил после долгой паузы Монвалан. — Просто я не знаю, как мне сегодня вечером объяснить сыну то, что мы уже никогда не найдем его мамы.
— Скажи ему, что теперь она в лучшем мире, который не чета нашему.
— Ты говоришь, как катарка.
— Да какая из меня катарка! — в отчаянии воскликнула Брижит. — Я живая женщина и хочу жить с мужчиной, которого люблю. Я устала, мне надоело быть под опекой и вечно прятаться!
Его страстные губы закрыли ей рот.
— Брижит, я люблю тебя, — словно в забытьи шептал Рауль. — Ты ведь не бросишь меня, ты еще вернешься? Нет! Знаешь, лучше я сам приеду к тебе в Монсегюр.
Теплые летние сумерки застигли их обнимающимися и целующимися в саду приюта храмовников, что стоял на самой окраине Тулузы. Со слезами на глазах они, как могли, утешали друг друга.
Когда висевшая над садом луна склонила над ними свой ущербный, отливающий ртутью лик, Рауль и Брижит расстались. Монвалана уже давно ожидали во дворце, а столь близкая ему женщина решила переночевать в доме тамплиеров. Назавтра ее ожидала дорога в далекий Монсегюр. Несмотря на столь краткую встречу и неизбежность разлуки, влюбленные договорились встретиться в самое ближайшее время и, окончательно разобравшись в своих чувствах, уже более никогда не расставаться.
— Пока нас не разлучит смерть, — прошептала на прощание Брижит. Слова настолько отчетливо прозвучали в ночной тишине, что уже закрывавший калитку Рауль, повернувшись к любимой, послал ей воздушный поцелуй, и с его губ сорвалась та же самая прозвучавшая эхом фраза.
— Пока нас не разлучит смерть.
Черное облако, накрыв золотую луну, погрузило городские кварталы в непроглядный мрак.
ГЛАВА 33
Париж 1219 г.
Холодный апрельский ветер гнал по серому, пасмурному небу стаи рваных, наполненных промозглой влагой облаков, когда створки главных ворот столицы Франции со скрипом закрылись за Амори де Монфором.
Позади остался дневной переход из родового замка Монфор Лямори. Погода была хуже некуда. Затекшее от долгого пребывания в седле промерзшее тело ныло от усталости. Однако сейчас Амори меньше всего обращал внимание на физические тяготы. Он принял слишком ответственное решение и теперь был полностью погружен в собственные безрадостные раздумья. Узкие улочки наконец-таки вымостили камнем. Еще когда Амори пребывал в Лангедоке, до него доходили слухи о том, что в столице даже открылся свой собственный университет.
Созданный не без участия неутомимого подвижника Доминика Гузмана, он был учрежден для того, чтобы обучать детей знати богословию и праву. Похоже на то, что в скором времени в области культуры и искусств Париж мог затмить славу знаменитой Болоньи.
Но сегодня Амори де Монфору было не до парижских нововведений. Продвигаясь в направлении королевского дворца, он почти не обращал никакого внимания на новомодные наряды зажиточных горожан.
За год, проведенный со дня гибели его отца, судьба отнеслась к нему самым жестоким образом.
Избранный на совете предводителей крестового похода наследником владений и титулов, фактически ставший единовластным правителем отвоеванных у Юга территорий, Амори так и не смог повторить военных успехов своего родителя. Более того, он стал терпеть одно поражение за другим. Отныне удача была на стороне графа Тулузского.
Причин тому было много, но главными стали отсутствие единства в рядах снедаемого старой феодальной враждой северного рыцарства и вконец распустившееся войско.
Давало о себе знать и отсутствие жесткой руки бесславно погибшего полководца. Амори прекрасно понимал, что для окончательного покорения новых земель одной лишь безудержной храбрости будет недостаточно, а столь необходимыми на такой войне качествами военного стратега он, к сожалению, не обладал. К тому же у южан было главное преимущество: они сражались за свою родину, за свои владения, за своих детей и жен. Довольно скоро Амори понял, что его войны не справятся в одиночку со все более нарастающим сопротивлением объединенных отрядов южных графств. И тогда папский легат Сито посоветовал ему искать сильного союзника. В те времена на территории Франции, раздираемой усобицами по сути совершенно независимых вассалов, таким союзником мог быть лишь один-единственный человек, король Филипп Август.
К нему-то и спешил Амори, прекрасно понимая, что для того, чтобы заручиться поддержкой столь грозного сюзерена, ему придется поставить крест на далеко идущих амбициозных планах своего родителя.
Отказаться от своих владений на юге в пользу короля — иного выхода у Амори не было. Его мать сильно сдала после смерти горячо любимого мужа, с особым рвением стала следовать церковным обетам, а дела мирские ее уже практически не интересовали. Малолетнему Ришару, равно как и Симону-младшему, до совершеннолетия было еще далеко, а никому теперь не нужный отпрыск рода Монваланов теперь был предоставлен заботам капеллана Бернара. Как никогда прежде, Амори прекрасно понимал: для того чтобы сохранить хоть какое-то положение в свете, ему необходимо пожертвовать призрачными титулами и землями ради тепленького местечка при королевском дворе. «Большая политика — удел сильных мира сего», — рассуждал про себя наследник де Монфора. А к ним он себя никогда не относил. По птичке и шест. Привести в чувство зарвавшихся еретиков графства Тулузского под силу было лишь грозному победителю англичан. Ему-то Амори и спешил поскорее передать права на южные владения, дабы избавить себя от лишних хлопот.
По пути во дворец наследник де Монфора свернул в знакомый переулок к дому, пожалованному короной благородному роду Лямори. Перед тем как предстать пред светлым ликом французского монарха, надо было как следует отдохнуть, помыться и переодеться. Проскакав на залитый светом чадящих факелов двор, он с большим удовольствием слез с коня. Заспанный конюх взял под уздцы измученную долгой дорогой лошадь. Содрав перчатки и отстегивая на ходу латы, Амори прошел в дом. Наконец-то у него под ногами была твердая почва. Дворецкий Жан, держа масляный светильник, провел господина в покои. Следовавший за ними оруженосец внес оружие рыцаря. Каблуки его сапог гулко стучали по каменному полу.
— Принесите мне платье, что подороже, да согрейте воды, — приказал Амори, радуясь долгожданному теплу и уюту.
* * *
В тронном зале короля Франции все было уже готово к важному приему. Филипп Август восседал на золоченом резном тисовом троне, держа в руках символы власти. Его голову украшала высокая собранная из золотых пластин корона, украшенная драгоценными камнями. Пурпурная тяжелого бархата и отделанная соболями мантия была сколота изумрудной фибулой. На короле была длинная византийского покроя шелковая просторная рубаха до пят, перехваченная парчовым, золотого шитья поясом. Его ноги плотно облегали мягкие, выкроенные из куска тончайшей кожи лани, покрашенные в зеленый цвет сапожки. Суровым взглядом Филипп обводил освещенную сотнями свечей залу, где собрались его многочисленные придворные и вассалы. В пестрой толпе выделялись облаченные в белые плащи крестоносцы Севера — доблестный Вильям де Контрэ, неустрашимый Бушар де Марли, имевший старые счеты с непокорным графом Рай-моном, его родственник, барон Болдуин. Присутствовал здесь и весь высший церковный клир королевства во главе с более всего походившим лицом на вареного рака папским легатом Сито. Его появление здесь было отнюдь не случайно. Сегодня должна была решиться дальнейшая судьба крестового похода против погрязших в ереси южан. Холодные голубые глаза Филиппа, резко очерченный профиль, орлиный нос и бледные поджатые губы выдавали в нем человека жестокого и решительного.
