История сексуальных запретов и предписаний - Ивик Олег (книги бесплатно txt) 📗

Достаточно лояльным было на Руси и отношение к невинности девушек. Церковь запрещала добрачные отношения, но в реальности в русских деревнях, особенно на Севере, большого значения девственности невест не придавали. Утром после свадьбы молодому мужу подавали яичницу-глазунью. Если он съедал желток целиком, значит, жена ему досталась «честная», если разбивал его ложкой, значит, кто-то опередил жениха. Таким деликатным способом муж уведомлял своих родственников о положении дел. После чего вопрос обыкновенно считался исчерпанным.

Этнографы девятнадцатого века сообщают, что в Архангельской области девушка, родившая ребенка, имела больше шансов на замужество. Здесь бытовала пословица: «Девушка не травка, вырастет не без славки». В книге, посвященной этнографии Вологодской губернии, говорится, что «в большей части деревень девичьему целомудрию не придается строгого значения». А в некоторых деревнях «девка, имевшая ребенка, скорее выйдет замуж, чем целомудренная, так как она, знают, не будет неплодна». Крестьяне говорили этнографам: «Редкая из наших девок не гуляет до замужества». Парни вступали в первые связи с пятнадцати лет и до свадьбы успевали сменить нескольких подружек. По сообщению врача из Рязанской губернии, в деревнях нельзя было найти девушки старше 17–18 лет, которая сохранила бы невинность.

Подобные традиции существовали у многих народов, населявших европейскую часть России. У карел и вепсов, как и у других финно-угров, века до тринадцатого, а по некоторым данным и до шестнадцатого существовал групповой брак. А когда такая форма брачных отношений устарела, карелы, обгоняя время и предвосхитив достижения двадцать первого века, стали широко практиковать пробный брак. Правда, такие вольности искупались строгими ограничениями, которые колдун, он же главный свадебный распорядитель — патьвашка, налагал на молодых после свадьбы. Злые духи, как известно, особо падки до молодоженов, единственным препятствием для них могут служить специальные обереги. Но исполнять супружеские обязанности, не сняв обереги, возбраняется. Поэтому первые несколько ночей жениху и невесте приходилось воздерживаться от радостей плоти, терпеливо ожидая, пока духам надоест их караулить. И лишь после того, как патьвашка удостоверялся, что опасность миновала, собственноручно снимал с молодых обереги, обрабатывай постель своим посохом и запирал дверь клети на замок, супруги могли приступить к своим прямым обязанностям.

Надо отметить, что сексуальные вольности, которые существовали в деревнях, хотя и имели древние традиции, правительством Российской империи не поощрялись. Другое дело, что невинность или греховность крестьянских девок, как правило, попросту не попадала в сферу внимания властей. Но в тех редких случаях, когда греху давалась огласка, дело могло кончиться уголовным разбирательством.

В архивах города Бежецка сохранились так называемые «блудные дела». Одно из них относится к 1757 году. Воеводской канцелярией по обвинению в блуде была арестована крестьянская девка Марина Федотова дочь, бывшая в услужении у купца Федора Пономарева. На следствии она показала, что имела связь со своим работодателем и что он обещал на ней жениться. Купца призвали к ответу. Связь он признал и принес за нее «всенижайшее и рабское извинение» — правда, не обманутой девушке, а на высочайшее имя, но жениться категорически отказался. Судья не стал разбираться, кто виноват, и в простоте приговорил обоих любовников к наказанию плетьми, что и было исполнено. Но урок не вразумил ни любострастного купца, ни его служанку. Не вполне понятно, кто и как сумел добыть доказательства их повторного падения, тем не менее документы сообщают, что через три недели «они, купец Пономарев и девка Федотова, по освобождении ее из Бежецкой канцелярии из-под следствия по прежде бывшему о блуде делу вторично между собою полюбовное блудожительство подлинно имели». Купца снова наказали плетьми и приговорили к штрафу, а Марину отослали в воеводскую канцелярию.

Иностранцы, навещавшие Россию, нередко оставляли полные изумления заметки о быте и нравах русских. Не избежал этого соблазна и англичанин Самуэль Коллинс, который «девять лет провел при Дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича». За эти годы он так и не смог привыкнуть к своим новым соотечественникам. «Русские ни в чем не сходны с другими народами, — пишет Коллинс в Англию. — Их безумие так велико, что никакая антикирская чемерица [2]не может от него избавить». Англичанин остался недоволен многим — и тем, как русские пишут: «на коленах, хотя бы стол и стоял перед ними»; и тем, как они шьют: «Они шьют, обратя к себе иглу острием, и продевают ее средним пальцем, а потому должны быть плохими портными»; и тем, как собирают горох: «вырывают его с корнем»; и тем, что не знают слово «рогоносец», а про обманутого мужа говорят, что «он лежит под лавкою»… Придирчивый Коллинс не оставил без внимания и сексуальные традиции: «…Они считают большим грехом для русского возлежать с датской или английской женщиной, но не считают грехом, когда продажная пикадилло — русская проститутка — продает себя иноземцу, так как ее потомство будет образовано в истинной древней вере, и русский получит неограниченного ребенка от иноземца…»

Значительно подробнее описал сексуальную жизнь русских немецкий ученый-энциклопедист Адам Олеарий, посетивший Россию с торговым посольством в тридцатые годы семнадцатого века. Надо сказать, что ни страна, ни ее население чистоплотному и законопослушному немцу категорически не понравились. Ему не понравились женщины, которые «все румянятся и белятся, притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску». Не понравились дети — «не умеющие назвать ни Бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах это: „е… твою мать“». Не понравилось, что «русские вовсе не любят свободных искусств и высоких наук и не имеют никакой охоты заниматься ими…». Не понравились «ссоры и бабьи передряги» на улицах. Не понравилось, что «на улицах видишь лежащих там и валяющихся в грязи пьяных» и что «никто из них никогда не упустит случая, чтобы выпить или хорошенько напиться, когда бы, где бы и при каких обстоятельствах это ни было». «В общем они живут плохо», — сообщает автор.

Можно, конечно, сделать вывод, что злонамеренный немец попросту решил оклеветать чуждый ему по духу народ, и тогда все его свидетельства оказываются не слишком достоверны. Если же принять, что в писаниях Олеария содержится некоторая доля истины, то можно обратиться к той части его книги, где он рассказывает о сексуальных традициях столь нелюбезного ему народа:

«Прелюбодеяние у них не наказывается смертью, да и не именуется у них прелюбодеянием, а просто блудом, если женатый пробудет ночь с женою другого. Прелюбодеем называют они лишь того, кто вступает в брак с чужою женою.

Если женщиною, состоящею в браке, совершен будет блуд, и она будет обвинена и уличена, то ей за это полагается наказание кнутом. Виновная должна несколько дней провести в монастыре, питаясь водою и хлебом, затем ее вновь отсылают домой, где вторично ее бьет кнутом хозяин дома за запущенную дома работу…

…Насколько русские охочи до телесного соития и в браке и вне его, настолько же считают они его греховным и нечистым. Они не допускают, чтобы при соитии крестик, вешаемый при крещении на шею, оставался на теле, но снимают его на это время. Кроме того, соитие не должно происходить в комнатах, где находятся иконы святых; если же иконы здесь окажутся, то их тщательно закрывают.

Точно так же тот, кто пользовался плотскою утехою, в течение этого дня не должен входить в церковь, разве лишь хорошенько обмывшись и переодевшись в чистое.

Более совестливые в подобном случае, тем не менее, остаются перед церковью или в притворе ее и там молятся. Когда священник коснется своей жены, он должен над пупом и ниже его хорошенько обмыться и затем, правда, может прийти в церковь, но не смеет войти в алтарь».