Романс о Розе - Берд Джулия (лучшие книги TXT) 📗
– Да, но ради тебя самой же. Если нет любви, Розалинда то какой смысл жить? Если ты не можешь открыть свое сердце мужчине, пусть даже он и не лишен недостатков, разве в конце своих дней ты не станешь о том жалеть?
Розалинда резко отвернулась.
– Ты слишком сентиментальна.
– А ты недостаточно сентиментальна. – Франческа встала и направилась к двери.
– Ты куда? – окликнула ее Розалинда.
– В Тауэр.
– В такой час? – удивился Тедиес.
– Да. Я скажу Дрейку, что была о нем плохого мнения. Мы нужны ему независимо от того, считаете ли вы его достойным. Я буду в Тауэре до тех пор, пока меня к нему не пропустят. И передам, что вы оба шлете ему свою любовь, – добавила она полным сарказма тоном.
На следующий же день, спустя час после представления, Розалинда вместе с Уиллом Шекспиром зашла в пивную «Серебряный жеребец», что неподалеку от «Глобуса».
Шекспир надел красивый камзол горчичного цвета с огромными белыми брыжами. На Розалинде было голубое платье и замысловатая шляпка из перьев. Они были самой нарядной парой среди посетителей, и хозяин благоразумно оставил их в покое за столиком в углу.
– Неужели любовь обязательно предполагает, что нужно пожертвовать всем, что тебе дорого? – спросила Розалинда, принимаясь за вторую кружку эля.
– Если любишь по-настоящему, то, отдавая, ты ничем не жертвуешь. – Шекспир задумался над собственными словами, потом поднял палец и сказал: – Однако, если бы я хоть что-нибудь понимал в любви, Розалинда, я бы не тратил столько времени, чтобы писать о ней. Я бы жил ею.
– Дрейк был отвратителен в первую неделю после свадьбы, – заметила Розалинда, устав от того, что истязает себя, осмысливая и переосмысливая поведение Дрейка и свои поступки.
– Что ж, брак на разных мужчин влияет по-разному.
– Тогда мужчина не должен жениться, раз ему от этого хуже.
– Но разве самый плохой брак не лучше самого прекрасного одиночества?
– Неужели? Разве лучше быть замужем за человеком, который отнимет твой дом, твою душу, таланты, твое время, чем жить в одиночестве и быть хозяйкой своей судьбы? Именно такой я и была.
– Слишком одинокой, сдается мне, – заметил драматург.
– Я не жаловалась на свою судьбу.
– Но вы никогда и не испытывали тех радостей и печалей, тех высот и глубин, которые можно пережить только вдвоем.
– Как и бездну отчаяния, гнева и горечи от вынужденной зависимости.
Шекспир откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и долго смотрел на собеседницу. В его полуприкрытых глазах всегда отражались мудрость и рассудительность.
– Вы же сами сказали, что Дрейк отдал вам дом. Не верится, что он хотел вашей зависимости, если совершил столь щедрый поступок.
– Ах, Уилл, вы, конечно, правы! Меня просто ужасает то, что я наконец узнала о любви. Нельзя получить любовь и совершенно ничего не давать взамен. Нельзя одновременно быть жадным и наслаждаться щедростью сердца. Я по-настоящему ничего никому не давала в этой жизни. Я ошибочно считала, что мне нечего давать, а теперь столкнулась с перспективой отдать все лживому шпиону, который может провести остаток своих дней в Тауэре.
– Любовь никогда не бывает логичной, милая дама. И все равно она стоит борьбы. Помните, что я говорил вам насчет жизненных ценностей?
Розалинда кивнула:
– Да, конечно. Вы сказали, что самой большой ценностью является мое творчество и что, если я сосредоточусь на ценностях духовных, мне не страшно будет потерять материальные.
Шекспир улыбнулся, вытирая пену с мягко очерченных губ:
– Да, что-то в этом духе.
Розалинда нахмурилась, вглядываясь в его лицо сквозь пелену табачного дыма, поднимавшегося от десятка глиняных трубок завсегдатаев.
– Вы говорите о творчестве. Любовь тоже своего рода творчество. Здесь есть несомненное сходство – трепетное начало, искра прозрения и изумления, восторг, ощущение какой-то бесконечности, надежда на что-то вечное. А затем благодарность, уверенность в том, что это бесценный дар, каким бы мучительным он ни был.
Розалинда внезапно задумалась. О чем она спорит? Выбора нет, она знает, как действовать. Но для этого потребуется хороший план и бесконечное терпение. Ей придется привлечь на свою сторону Тедиеса, опекуна ее имущества. На сей раз ей придется обуздать свой нетерпеливый нрав. Ради Дрейка.
Глава 30
В последующие месяцы Розалинда навещала Дрейка в Тауэре так часто, как позволяла охрана. Она приносила ему сладости и книги, чтобы он мог скоротать долгие часы одиночества, пересказывала последние новости двора. Более всего Дрейка интересовали очередные выходки Эссекса.
Как рассказала Розалинда, дом Эссекса на Стрэнде был открыт для всех недовольных. Там собирались такие горячие головы, как граф Рутланд и граф Бедфорд, лорды Кромвель и Маунтигл, и открыто выражали свое возмущение отношением королевы к их экзальтированному лидеру Эссексу. Погрязшие в долгах и избалованные, молодые аристократы не помнили королеву такой, какой видели ее их отцы, – сильной и энергичной женщиной, которая исправно правила страной почти полвека. Эти юнцы видели в королеве лишь одряхлевшего монарха, часы которого сочтены. И, судя по всему, они настраивали себя на какое-го противостояние Королевскому совету. Они несправедливо обвиняли ближайших советников Елизаветы в заговоре, благодаря которому английский трон перешел бы к испанской инфанте.
Дрейк обычно мрачнел от таких новостей, и Розалинда, восхищаясь его бесконечной преданностью королеве, пыталась отвлечь его забавными историями, делилась с ним планами своего устройства поместья. Однажды Дрейк нарушил тягостное молчание, которым обычно сопровождал все ее рассказы.
– Ты пишешь новые пьесы? – спросил он, и его голубые глаза стали совсем синими, словно ее ответ имел решающее значение для самой его жизни.
Она на мгновение опешила. Неужели его действительно волнует ее творчество? Разве не он настаивал – совершенно несправедливо! – чтобы она никому не показывала свои произведения? А теперь выглядит искренне заинтересованным. И потому Розалинда так же искренне ответила, что сейчас у нее нет на это ни времени, ни желания, но она надеется когда-нибудь вновь вернуться к своему любимому занятию. Впрочем, все было и так ясно, в глазах ее читалось: Когда ты снова будешь свободным.
– Вот и хорошо, – кивнул он. – Ты должна писать. Мы все обязаны поступать так, как велит нам сердце.
Она восприняла слова Дрейка как извинение или по крайней мере как смягчение его позиции в этом вопросе и почему-то почувствовала заметное облегчение. Да, пожалуй, ее муж еще не раз удивит ее.
Особенно тяжело пришлось Розалинде в праздники. Она мужественно старалась казаться веселой и приложила все усилия, чтобы нарядно украсить Торнбери-Хаус к рождественским торжествам. Но даже и тогда в полной тайне от Дрейка она занималась подготовкой его побега из Тауэра.
Канун Рождества застал ее на галерее, из окон которой так и веяло холодом. За окнами тихо падал снег.
Розалинда, Франческа, Тедиес, слуги – все собрались, чтобы праздновать, петь рождественские гимны и пить глинтвейн. Но сердце и душа Розалинды в этот момент были в лондонском Тауэре.
– Миледи, – внезапно окликнул ее Хатберт. – Миледи, там какой-то джентльмен. Говорит, что его прислал господин Старк. Мне отослать его?
– Потому что сегодня канун Рождества? Нет, Хатберт. Я сама просила господина Старка организовать эту встречу. Он назвал свое имя?
– Нет, миледи. Он такой таинственный. Сказал лишь, что вы его знаете.
– О да! – Она приосанилась и постаралась сосредоточиться перед встречей, к которой готовилась уже несколько месяцев. – Пригласи его в кабинет. И подбрось еще дров в камин.
– Да, миледи. – Хатберт поклонился и отправился выполнять ее указания.
Подойдя к кабинету, Розалинда задумалась на мгновение, но затем глубоко вздохнула и открыла дверь.
