Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн (бесплатные полные книги txt, fb2) 📗
Встает Циркония Нотч. От шеи до колен она одета как адвокат, но на ногах у нее вызывающие лимонно-зеленые колготки в красную полоску и туфли-лодочки ярко-желтого цвета. Такое впечатление, что верхняя часть туловища упала на нижнюю половину злой ведьмы с Запада.
– Ваша честь, – начинает она, – моей клиентке всего семнадцать, это правда. Но она единственный человек в этом зале, который был тесно связан с Люком Уорреном в повседневной жизни. Согласно закону, опекун должен быть дееспособным. И тот факт, что до совершеннолетия Кары осталось меньше трех месяцев, вероятно, не повлияет на то, наделит ли ее суд правом принимать решение о дальнейшей судьбе отца. Вот если бы Кару Уоррен обвинили в преступлении, как ее брата, суд, разумеется, привлек бы ее к ответственности как взрослую…
– Протестую! – вмешиваюсь я. – Обвинение было снято. Мисс Нотч пытается посредством этого не относящегося к делу обвинения создать предвзятое мнение о моем клиенте.
– Господа, – вздыхает судья, – давайте ограничимся рассмотрением дела, заявленного на сегодня, договорились? И, мисс Нотч, вы не могли бы снять эти колокольчики с запястий? Они отвлекают внимание.
Непоколебимая Циркония снимает браслеты и продолжает:
– Как только суд выслушает ее показания, вы, ваша честь, я уверена, увидите, насколько взрослой является эта молодая женщина. Развитой и рассудительной, имеющей собственное мнение и дееспособной, то есть соответствующей требованиям, которые предъявляются к опекунам.
У судьи такой вид, как будто у него язва разыгралась. Губы его дрожат, на глазах слезы.
– Я не намерен на этот раз исключать Кару из процесса, – говорит он. – Мне необходимо изучить доказательства и услышать ее мнение, как и мнение ее брата, Эдварда Уоррена. Я прошу обе стороны представить вступительные речи. Дам мы пропускаем вперед, мисс Нотч.
Адвокат Кары встает и подходит к судье.
– Терри Уоллис, – говорит она, – Ян Гжебски, Зак Данлэп, Дональд Герберт, Сара Скантлин… Возможно, вы раньше не слышали об этих людях, поэтому позвольте мне их представить. Терри Уоллис девятнадцать лет провел в состоянии, близком к коме. Однажды он неожиданно заговорил, пришел в сознание и понял, где находится. Ян Гжебски, польский железнодорожник, пришел в себя в две тысячи седьмом году после девятнадцатилетней комы. У Зака Данлэпа была диагностирована смерть мозга после аварии, и его должны были уже отключить от системы жизнеобеспечения, чтобы изъять донорские органы, когда он продемонстрировал признаки осознанного движения. Через пять дней он открыл глаза, а еще через два дня его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких. Сегодня он может ходить, разговаривать, и его здоровье продолжает улучшаться. – Она подходит к Эдварду. – Дональд Герберт получил тяжелейшую черепно-мозговую травму во время тушения пожара в девяносто пятом году. Через десять лет пребывания в вегетативном состоянии он произнес свои первые слова. Сару Скантлин в восемьдесят четвертом году сбил пьяный водитель. Через шесть недель комы она погрузилась в состояние минимального сознания, а в январе две тысячи пятого года снова заговорила. – Циркония простирает руки, словно в мольбе. – У всех этих людей были травмы, после которых никто не верил, что они поправятся, – подытоживает она. – У каждого впереди жизнь, на продолжение которой их семьи уже утратили надежду. Все эти люди сегодня с нами, потому что рядом оказался человек, который поверил в выздоровление. Дал время излечиться. Дал надежду. – Она возвращается к своему столу и кладет руку на здоровое плечо Кары. – Терри Уоллис, Ян Гжебски, Зак Данлэп, Дональд Герберт, Сара Скантлин. И возможно, ваша честь, Люк Уоррен.
Циркония садится, судья смотрит на меня.
– Мистер Нг?
– Разные люди верят, что жизнь начинается в разное время, – говорю я, вставая. – Буддисты в Тибете говорят, что она начинается от оргазма. Католики видят начало жизни в тот момент, когда сперма встречает яйцеклетку. Те, кто использует стволовые клетки, говорят, что эмбрион не живой, пока ему не исполнится четырнадцать дней, когда у него развивается первая прожилка – утолщение, которое станет позвоночником. В деле «Роу против Уэйда» [16] говорится, что жизнь начинается на сроке двадцать четыре недели. Индейцы навахо верят, что жизнь начинается тогда, когда ребенок впервые засмеется. – Я пожимаю плечами. – Мы давно привыкли к тому, что существует множество верований о том, когда жизнь начинается. Но как быть с тем, когда она заканчивается? Неужели и с этим определением не все однозначно? В девятисотых годах Дункан Макдугал верил, что можно поместить умирающего на весы и точно отследить момент смерти, потому что больной становится на двадцать один грамм легче, – столько весит душа человека. В настоящее время, согласно толкованию Закона об определении состояния смерти, смертью называется необратимая остановка кровообращения и прекращение дыхательных функций или необратимое прекращение всех мозговых функций. Именно поэтому смерть мозга квалифицируется как смерть, именно поэтому остановка сердца квалифицируется как смерть. – Я смотрю на судью. – Мы собрались сегодня, ваша честь, потому что Люк Уоррен не оставил нам четких указаний, что он называет смертью. Но мы знаем, что он назвал бы жизнью. Жизнью мистер Уоррен назвал бы возможность бегать с волками…
«Оставив дома жену и детей», – мысленно добавляю я.
– Жить для Люка Уоррена – значит стать специалистом по поведению в стае…
«И это несмотря на то, что он понятия не имел, как сохранить собственную семью».
– Значит слиться с природой…
«Пока его дома ждала жена».
– Это никак не значит лежать на больничной койке в бессознательном состоянии, без возможности самостоятельно дышать, без гипотетической надежды на выздоровление. Ваша честь, вы сами сказали, что мы должны принять решение в духе самого Люка Уоррена. – Я замолкаю и встречаюсь взглядом с Эдвардом. – Люк Уоррен, – говорю я, – попросил бы его отпустить.
Во время первого пятнадцатиминутного перерыва мы с Эдвардом направляемся в уборную.
– Ты веришь этому? – спрашивает он, когда мы стоим у писсуаров. – Тому, что сказала та адвокат?
– Ты имеешь в виду людей, которые поправились после черепно-мозговой травмы?
Он кивает и идет к раковине мыть руки.
– Да.
– Не знаю. Но я намерен со всем пристрастием расспросить о них нейрохирурга, – обещаю я.
Я мою руки и смотрю, как Эдвард таращится в зеркало уборной, как будто не узнает собственное лицо.
– Послушай, – успокаиваю я, – сегодня тебе не нужно принимать решение о будущем отца. Тебе нужно всего лишь получить право на это.
Прежде чем вернуться в зал суда, мы идем за содовой. У торгового автомата за небольшим пластмассовым столиком сидят Циркония и Джорджи, напротив них Кара.
– Дамы… – приветствую я и подмигиваю Каре.
Она опускает глаза.
– Как дела у Люка? – интересуюсь я. Знаю, что Кара просила отвезти ее к отцу, прежде чем идти сегодня в суд.
Она прищуривается.
– Как будто вам не все равно!
– Кара! – едва сдерживается Джорджи. – Извинись перед Джо.
– Он первый начал. – Она берет свою колу и встает. – Подожду наверху.
Но Эдвард преграждает ей дорогу и сует в руки пакетик «Твиззлерс» – конфет из торгового автомата.
– Держи, – говорит он.
– С чего ты решил, что я хочу конфет?
– Потому что раньше ты их любила, – отвечает Эдвард. – В детстве ты умоляла меня купить их, когда мы возвращались домой из школы, и я останавливался на заправке залить бензин. Ты откусывала кончик и засовывала конфету в пакетик молока как соломинку. Говорила, что так у тебя получается клубничный коктейль. – Он смотрит на Джорджи. – Мы хранили это в тайне от мамы, потому что она говорила, что ты пристрастишься к сахару и все зубы у тебя повыпадают еще в детстве.
Она, с напитком в здоровой руке, не может взять конфету – вторая рука у нее перевязана.
