Одна на две жизни - Романова Галина Львовна (лучшие книги TXT) 📗
Только на окраине города им удалось остановить какое-то ландо. Возница спешил к стадиону, но согласился подвезти их до дома. Всю дорогу оба молчали. Ариэл забрал у Агнии шпагу и камзол, но оставил плащ, и молодая женщина так и держала его, прижав к груди и время от времени посматривая на своего спутника. Он сидел вполоборота, отвернувшись и уставившись куда-то в одну точку. Прищуренные глаза, поджатые губы, складка между бровей. Он был так задумчив и напряжен, что Агния боялась лишний раз шевельнуться и распаляла себя гневом. Она так испугалась! Так волновалась! А он сидит и молчит, только раздувает ноздри и тяжело дышит. Хоть бы поинтересовался, как она себя чувствует! Хоть бы обнял…
Открыть рот она осмелилась только в гостиной, куда Ариэл втащил ее опять-таки на руках.
— Я… так испугалась, — промолвила Агния, опустившись на диван.
Он только кивнул.
— Это было так ужасно! — сделала она вторую попытку. — Эта машина… Такое чудовище! Я первый раз видела что-то подобное.
Ариэл ничего не ответил и ничем не показал, что услышал и понял ее слова. Отошел к окну, встал, скрестив руки на груди и предоставив своей спутнице созерцать спину. Агния почувствовала себя брошенной. Она именно сейчас нуждается в надежном мужском плече, но это плечо так далеко. И ведь не пойдешь и не обнимешь сама — ибо должна же быть у женщины хоть какая-то гордость.
— Она… эта штука… Что теперь будет?
— Ушебти… — наконец разлепил губы Ариэл.
— Что?
— Ушебти, — чуть громче повторил мужчина. — Та фигурка. Я… дотронулся до нее и был почти уверен, что она… живая.
— Кто? Машина? Живая? Но это же глупо! Там только дерево, железо и это… как его… ну, всякие штуки…
— И ушебти.
— Да что ты заладил одно и то же? Что это за штука такая — убше…
— У-шеб-ти, — по слогам промолвил Ариэл, отворачиваясь от окна. — Фил рассказывал, что так древние кайтаррцы называли глиняные сосуды, в которые переселялась душа. Они обычно изымали из тела внутренние органы, а ушебти вкладывали в область солнечного сплетения. Вот сюда. — Он показал рукой, дотронулся до груди и тихо поморщился. Больно, черт возьми! — Но откуда он мог знать?
— Кто?
— Мастер Молос, конечно! Про ушебти знал только Фил. И мне это не нравится.
— Тебе ничего не нравится, — вздохнула Агния.
— Неправда. — Он внезапно сделал два шага и оказался рядом с нею, нависая и упираясь руками в спинку дивана над головой женщины. — Мне нравишься ты!
Их лица оказались так близко, что у Агнии перехватило дыхание. Вжавшись в спинку дивана, съежившись, как маленький испуганный зверек, она забыла о том, что еще минуту назад мечтала о дружеских объятиях, и дрожащим голосом выдохнула:
— А ты… ты мне — нет! Ни капельки!
Хотелось выкрикнуть эти слова гордо и громко, но получился лишь придушенный писк, которым не то что мужчину — комара не испугаешь. И, видимо, что-то такое было в ее глазах, что заставило Ариэла наклониться ниже. Агния ждала поцелуя, но мужчина лишь усмехнулся своим мыслям, отстраняясь. И оставил ее совершенно разочарованной.
Мастер Молос метался по своей лаборатории, как зверь по клетке. И на скрип отворяемой двери аж подпрыгнул, хватаясь за висевший на поясе старинный пистоль.
— Кто здесь?
— Мастер? — На пороге стоял ректор.
— Это вы…
— Вы можете объяснить, что произошло? — Гость переступил порог.
— А что тут объяснять? Эксперимент пошел немного не так. — За ним не явилась полиция, чтобы арестовать по приказу императора, и алфизик немного успокоился. — Это бывает. Отрицательный результат — тоже результат, вы не находите?
— Нахожу. Я нахожу это зрелище даже немного забавным, но вы должны понять, что ваша… выходка чуть было не стоила жизни мирным гражданам! Кроме того, пострадало шесть констеблей. И лишь милостью Праматери можно объяснить тот чудесный факт, что во время паники на трибунах никого из зрителей не затоптали насмерть.
— Во время войны подобное не просто сошло бы с рук, но и порадовало заказчика!
— Да, но сейчас не война! И могли погибнуть подданные империи! Мирные жители! Да и вы сами… Что было бы, если б это… эта штука набросилась на вас?
— Это исключено, — фыркнул мастер Молос. — Машина не способна напасть на своего создателя. Я знал ключевое слово…
— Что-то там, на поле, вы не спешили применить свои знания! — покачал головой ректор. — Благодарите Первопредка, что кое-кому из сановников понравилась демонстрация! И на вас даже не будут подавать в суд за причиненные неудобства…
— Как это мило со стороны властей, — не удержался алфизик от сарказма.
— Это не просто мило! Это еще и крайне важно! Но если вы не дадите внятного объяснения, почему произошел подобный… срыв, вам придется ответить за все!
Мастер Молос бросил взгляд в глубину лаборатории, туда, где за полотняными и фанерными ширмами стояли на столах некоторые приборы. Вход посторонним туда был запрещен.
— Я пока не готов. Мы должны устроить серию дополнительных экспериментов, произвести кое-какие расчеты, изучить еще раз наше изобретение, чтобы понять и устранить все недостатки…
— Поторопитесь. Наверху не слишком любят ждать. Там, — указал глазами ректор на потолок, — и так считают, что ждали слишком долго!
— Я сделаю все, чтобы не затягивать! Но могу ли я узнать хотя бы приблизительно, на какие сроки рассчитывать?
— Чем быстрее, тем лучше, — отрезал ректор.
Мастер Молос еще раз посмотрел на ширмы — так пристально, словно ему оттуда должны были подать какой-то знак.
— Думаю, в начале следующего месяца у вас будут результаты, — промолвил он.
Кивнув головой, ректор направился к выходу. Едва за ним закрылась дверь, старый алфизик трусцой кинулся вглубь лаборатории.
Там на столе, под полотном лежало чье-то тело. Рядом мужчина перебирал инструменты, доставая их и тут же убирая обратно в большой саквояж, с таким видом, словно сам не знает, что ищет, и пытается лишь чем-то занять свои руки.
— Фил…
— Тише, мастер, — шепнул тот, кого назвали Филом. — Прошу об осторожности.
— Да кто услышит?
— Мало ли? Тут с некоторых пор полным-полно лишних ушей и глаз! И не только. — Он кивнул на тело под простыней.
Мастер Молос тоже покосился на мертвеца и невольно придвинулся ближе к собеседнику, словно покойник мог вот-вот ожить и наброситься на него.
— Ты все слышал? — поинтересовался он.
— Да. И более чем уверен, что и он — тоже, — Фил указал на распростертое на столе тело.
— И… что делать?
— Продолжать работу. Вы уверены, что правильно расшифровали записи Марека Боуди?
— Правильно ли? Да я разобрал их по буковкам…
— И все равно где-то допустили ошибку. Потому что с моей стороны все было проделано верно! Эти ушебти, — он достал и выставил на полку еще несколько глиняных фигурок, — придуманы не мною. Я проделал в музее десятки экспериментов. И больше чем убежден, что делаю правильно! Не забывайте, что это и мой эксперимент тоже. И я вложил в него душу, если можно так сказать!
— Это смотря чью! — парировал мастер.
— Да мне все равно! Могу и вашу, если того пожелаете…
— А ты не подумал, что все дело как раз в душе? В том, чья именно душа там, внутри?
Мастер Молос осторожно подошел к телу, приподнял край полотна, всматриваясь в обтянутый пожелтевшей кожей череп. Сверху его обработали мазью, подсушили, чтоб приостановить процесс разложения, но вид все равно был неприятный. Подумать только, что рано или поздно все люди будут выглядеть так или даже хуже!
— Душа? С каких это пор вы, мастер, стали мистиком? Вы долго были закоренелым материалистом, считающим, что материя первична, а разум вторичен!
— Практически со вчерашнего дня. — Алфизик осторожно вернул край полотна на место. — Даже с того момента, как мне показалось, что машина… что он вышел из-под контроля! И если бы не один наш общий знакомый…
— Думаете, они могли узнать друг друга?
