Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (читать бесплатно книги без сокращений TXT, FB2) 📗
– Кажется, это всего лишь сигары, – коротко отозвалась миссис Маубрей. – Полный сигарами портсигар. Но поскольку в нем была визитка одного из Нэдуэев, мы предположили, что грабитель похитил его у них.
– Ну да, разумеется, – кивнул детектив. – Теперь относительно других вещей, которые он взял в их доме. Если вы рассчитываете на мою помощь, то я имею право рассчитывать на ваше доверие. Насколько я понял, ваша племянница работает секретаршей у мистера Джейкоба Нэдуэя. Думаю, подобный шаг продиктован необходимостью зарабатывать на жизнь.
– Я была против того, чтобы она работала на таких людей, – ответила миссис Маубрей. – Но что нам оставалось делать, когда все эти социалистические правительства забрали все наши деньги?
– Понимаю… понимаю, – отозвался детектив, почти мечтательно кивая головой. Его взгляд вновь устремился в потолок, а сам он погрузился в бесконечно далекие и непостижимые мысли. Наконец детектив произнес: – Иногда мы рассматриваем подобные события достаточно отстраненно. Давайте порассуждаем, не переходя на личности. Вот какая мне представляется картина: я вижу девушку, выросшую в роскоши и окружении красивых вещей, но смирившуюся с более скучной и простой жизнью, потому что ничего другого ей не остается. Она работает на довольно скаредного человека и не рассчитывает, что ей на голову свалится неожиданное наследство. Кроме этого, вырисовывается еще одна любопытная картина, на которой изображен человек, также обреченный на скудное существование, отчасти в силу бедности, отчасти из-за пуританки-жены, предвзято относящейся к его старым привычкам и особенно к табаку… Вам это ничего не напоминает?
– Нет, ничего, – произнесла миссис Маубрей и поднялась, шурша платьем. – Я нахожу все это в высшей степени возмутительным и не понимаю, о чем вы говорите.
– Какой рассеянный взломщик, – продолжал размышлять вслух детектив. – Если бы он понимал, чем занимается, он бы обронил две броши.
Десять минут спустя миссис Маубрей, отряхнув со своих ног пыль сыскной конторы, отправилась изливать горе в какое-то другое место. Мистер Питер Прайс подошел к телефону с улыбкой, которую, похоже, скрывал даже от себя самого. Он позвонил своему другу, работающему в полиции, и между ними состоялся продолжительный разговор. В основном речь шла о мелких преступлениях, в частности о воровстве в некоторых из беднейших районов Лондона. И все же, как ни странно, мистер Прайс записал кое-что из этого телефонного разговора на том самом листе, где делал заметки в ходе беседы с недавно покинувшей его контору аристократкой, миссис Милтон-Маубрей.
Затем он снова уселся на стул и уставился в потолок, с головой погрузившись в размышления. Выражение, возникшее на его лице, придавало ему сильное сходство с Наполеоном. Что ни говори, Наполеон тоже был коротышкой и ближе к концу жизни располнел. А мистер Питер Прайс, вполне возможно, был не так прост, как это могло показаться.
Если честно, мистер Питер Прайс ожидал еще одного посетителя. Миссис Маубрей наверняка изумилась бы, если бы увидела, что вскоре после ее ухода порог сыскной конторы переступил мистер Джон Нэдуэй из компании «Нэдуэй и Сын». Несколькими годами ранее, когда их бизнес все еще преследовали последствия старых скандалов, младший партнер приложил немало усилий, пытаясь замести следы прежней деятельности своего старшего партнера. Молодому Джону Нэдуэю уже приходилось прибегать к помощи и практическому опыту мистера Прайса, который откупился от недовольных или отпугнул их, да так успешно, что новой репутации Нэдуэев уже ничто не угрожало. Поэтому, когда перед молодым Нэдуэем вновь забрезжил семейный скандал еще более пугающих масштабов, он снова явился к мистеру Прайсу.
Проблема заключалась в том, что Алан Нэдуэй перестал действовать анонимно или даже тайно, как вор в ночи, а открыто провозгласил свое намерение стать карманником в Ламбете. Более того, случись ему попасть в каталажку и полицейскую сводку, он не собирался пользоваться вымышленным именем. В занятном послании брату Алан серьезно заявлял, что не усматривает ничего морально ущербного в карманничестве, но ему будет совестно обманывать доброго полисмена, скрывая от него настоящее имя. Да, совесть у него, пожалуй, отчасти чересчур чувствительная. Тем не менее он уже трижды пытался назваться Ногглуопом, и всякий раз его голос предательски срывался от переживаний.
Буря разразилась через три или четыре дня после получения этого письма. Имя Нэдуэев вспыхнуло черно-белыми заголовками всех вечерних газет. Вот только смысл газетных статей радикально отличался от содержания рекламных щитов, на которых обычно светилось упомянутое имя. Алан Нэдуэй, провозгласивший себя старшим сыном сэра Джейкоба Нэдуэя (а именно так в это время называли его отца), предстал перед судом по обвинению в карманничестве, которым он регулярно и успешно занимался на протяжении нескольких недель.
Ситуация была тем более оскорбительной и возмутительной, что вор не только самым бессердечным и циничным образом обчищал карманы бедноты, но к тому же избрал для своей деятельности бедняков того самого района, в котором его брат, достопочтенный Норман Нэдуэй, недавно стал приходским священником, снискав своим милосердием и добрыми делами всеобщую любовь.
– Это просто невероятно! – восклицал Джон Нэдуэй. – Я не могу поверить в то, что человек способен на подобную низость.
– Да, – немного сонным голосом подтвердил Питер Прайс, – в это трудно поверить. – Он встал и, сунув руки в карманы, подошел к окну. – Знаете ли, если хорошенько задуматься, то это как раз то слово, которое нам нужно. Невероятно.
– И тем не менее это произошло, – простонал Джон.
Питер Прайс молчал так долго, что Джон внезапно подскочил, как будто услышал резкий звук.
– Что с вами, черт возьми? – спросил он. – Вы не согласны с тем, что это произошло?
Прайс, кивнув, ответил:
– Если вы говорите, что это произошло, то я вполне с этим согласен. Но если вы спросите меня, что именно случилось, тут я ни в чем не уверен. Однако у меня начинают зарождаться кое-какие и весьма серьезные подозрения. – Сделав паузу, он отрывисто произнес: – Послушайте, я не хочу внушать вам необоснованные надежды и подозрения, но, если вы позволите мне поговорить с адвокатом, который будет защищать вашего брата, мне кажется, я смогу кое-что ему предложить.
Джон Нэдуэй медленно вышел из конторы детектива. Всю дорогу до загородного особняка с его лица не сходило озадаченное выражение. Он вел машину, погрузившись в мрачные раздумья, хотя и с присущей ему уверенностью. Все в его жизни вдруг стало настолько странным и одновременно мучительным, что ему казалось, будто он стоит на краю пропасти. Подобное довольно редко случается с такими людьми, как Джон. Он никогда не был мыслителем и не видел в этом ничего зазорного. Он был готов пройти по жизни, от момента рождения и до самой смерти, ни разу ни над чем не задумавшись. Но все вокруг, включая поведение этого практичного коротышки детектива, было таким чертовски загадочным… Даже темные деревья вокруг отцовского дома, казалось, изогнулись как змеи, приняв очертания огромных вопросительных знаков. Звезды представлялись ему звездочками, которые обычно ставят вместо скрытых частей головоломки или шифра. Темный массивный фасад дома зловеще ухмылялся единственным освещенным окном. Джон слишком хорошо понимал, какое облако позора и обреченности окутывает этот дом, подобно грозовой туче, готовой разразиться молниями. Он всю жизнь пытался избежать нависшего над их семьей рока, но теперь, когда зловещая судьба настигла его, Джон даже не мог сделать вид, что это произошло незаслуженно.
Ступив на погруженную во мрак террасу, он вздрогнул, наткнувшись на Миллисент. Девушка сидела на садовом стуле, глядя в темноту. Во всем этом черном и полном трагических тайн доме ее лицо, наверное, было самой темной, непостижимой загадкой, потому что оно лучилось счастьем.
Наконец Миллисент заметила плотную фигуру бизнесмена, чернеющую на фоне мерцающей в свете луны лужайки, и выражение ее глаз изменилось. Они затуманились, если не болью, то чем-то похожим на сожаление. Миллисент пожалела этого сильного, успешного и несчастного человека, как если бы он был глух или слеп.
