С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001) - Перес-Реверте Артуро (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
НАСТАЛ ЧЕРЕД ДОН КИХОТА
Нам с тобой нужно быть настороже, друг мой Санчо. У испанского народа неожиданно проснулся к нам огромный интерес. Полагаю, все дело в юбилее. Скоро будет четыреста лет — как быстро летит время! — первому изданию самого знаменитого в мире романа. И как раз потому, что он так знаменит и написан на кастельяно человеком, имевшим несчастье родиться в Испании, нам с тобой пора уносить ноги. А не то залечить наши раны будет не под силу даже бальзаму Фьерабраса.
Ты говоришь, мой добрый оруженосец, что все это дела минувших дней и люди не станут тревожить наш прах, давно погребенный с почестями. Однако в политике любая щепка пойдет на копье. Испанец способен остаться кривым, когда его враг ослепнет. И потому даже неграмотные, всю жизнь ставившие вместо подписи крестик, да и тот с трудом, станут демонстрировать направо и налево свою обеспокоенность состоянием культуры. Напрочь позабыв о том, что искусство и литература дошли до столь плачевного положения в годы его правления.
Поверь, мой Санчо, я не зря опасаюсь. Здешние политики превращают любое дело в торжество дурного вкуса и партийных дрязг. И нам с тобой не избежать чествований и обличений, восхвалений и поношений. Подумай, сколько денег будет выброшено в бездонные колодцы бесчисленных комитетов, комиссий, издательств, конференций, летних курсов, чтобы те, кто существует за счет наших налогов, могли набить себе карманы. Вспомни об отцах нации, неспособных составить простое предложение и умеющих читать еще хуже, чем ты, мой дорогой Санчо, которым костюмы от Армани и лимузин с шофером не прибавили хороших манер. Или депутаток и министерш, которых твоя супруга Тереса Панса приняла бы за Беатрис Галиндо, Латину. Представь, говорю тебе, что весь этот сброд будет склонять наши с тобой имена, как ему угодно и глумиться над памятью однорукого идальго, поведавшего о наших подвигах. Вообрази, что мы попадем в их нечестивые руки и их речи. Только не это. Моя благородная душа уходит в пятки при одной мысли об этом.
Поверь мне, все так и будет. В Англии или Франции мы еще могли бы уцелеть. Но в стране ярлыков, демагогов и бездельников, что зовется Испанией, довольно устроить чествование, чтобы тебя поспешили записать в реакционеры-фашисты или коммунистические дикари. Не стоит забывать и том, что эта страна — не что иное, как мультикультурное плюралистическое единство разных симпатичных народов, и юбилей романа, написанного на кастельяно, или, как говорят в Америке, на испанском, непременно сочтут оскорблением национальных меньшинств. Ведь кастельяно — язык порабощения и унижения, приносящий один только вред. Неважно, что на нем каким-то непонятным образом говорит четыреста миллионов человек. И, чтобы никого не оскорбить, комиссия по проведению торжеств, как всегда, поспешит выпустить юбилейное издание на папиросной бумаге. И, чтобы их не заподозрили в недостаточной демократичности, постараются, если возможно, балансировать на уровне ноля градусов: ни жарко, ни холодно. А значит, кроме панегириков, торжеств и восхвалений, придется выслушать немало альтернативных, амбивалентных, противоположных и противоестественных суждений. Прославленные интеллектуалы станут приводит аргументы и контраргументы, радиоведущие поспешат внести свою лепту, и пойдет череда циклов, курсов и публикаций, призванных осветить не замеченные ранее аспекты и выдвинуть сенсационные версии. Я уже вижу заголовки: «Сервантес, органичный интеллектуал», «Шпаги наголо: Антибаскская направленность эпизода с бискайцем», «Дон Кихот и Санчо из платяного шкафа», «Бестселлер из будущего», «Дон Кихот, герой франкистов» — остроумное эссе критика из «Эль Паис» Игнасио Эчеваррии, или блестящий «Путеводитель по замкам и постоялым дворам на пути Дон Кихота», предисловие к которому написал дон Камило Хосе Села. Потому что ему было нечем заняться.
Теперь ты сам видишь, что мы в большой опасности, друг Санчо. Пора уносить ноги.
ПЛЮШЕВЫЙ МИШКА
Не знаю, как вас, а меня часто мучают угрызения совести. Поступки, которые я совершил или не совершил, призраки, что садятся в ногах моей кровати жаркими летними ночами и молча смотрят на меня, и, сколько бы ни метался в постели, остаются со мной до самого рассвета. Иногда это кровавые, мстительные привидения, вроде статуи Командора, но чаще — робкие и печальные тени, воспоминания, от которых становится неуютно.
Один из призраков является ко мне в образе плюшевого мишки. По таинственному капризу памяти прошлой ночью мне приснилось то, что произошло не со мной. Я помню этот сон отчетливо, до малейших деталей. Он проходит у меня перед глазами, словно фотографии в альбоме или кадры киноленты. Мне двадцать два года и я впервые вижу поле, пылающее до самого горизонта. В придорожных канавах валяются трупы людей и животных. Между небом и землей качается облако черного дыма, сквозь который пробивается грязно-красное солнце. Его лучи трудно отличить от языков пламени. По дороге из Никосии в Дехалию, на баррикадах из мешков с песком и в наспех вырытых окопах греческие солдаты, молодые и напуганные, ждут турецкие танки, готовясь израсходовать все свои патроны, а потом бежать, умереть или попасть в плен. Мы — это маленький конвой грузовиков под защитой британского флага. С нами небольшая группа беженцев-иностранцев, несколько репортеров, которые ищут военный пост с телефоном, чтобы передать сообщение. Аглае Масини курит и делает пометки своей единственной рукой. Рядом Луис Панкорбо, Эмилио Поло с камерой «Аррифлекс» на коленях и я. Тед Стэнфорд подорвался на мине по дороге на Фамагусту, а Глефкос, репортер из «Таймс», всего пару дней назад ласкавший Аглае в бассейне отеля «Ледра Палас», остался лежать на земле, начиненный осколками. Стоит лето семьдесят пятого года. Я второй раз на территории команчей.
Мы проезжаем заброшенную деревню, охваченную огнем. Жар от горящих домов поднимается в воздух, пропитывает рубашку, окутывает тело. Вдруг впереди появляется семья греков-беженцев. Они машут нам. Супружеская пара с четырьмя детьми. Старшему лет двенадцать. Они тащат чемоданы и тюки с одеждой — все, что удалось спасти из огня. С тех пор я видел их не раз: одна и та же семья на одной и той же войне. История, которая будет повторяться до конца времен.
Они машут нам, просят остановиться. Женщина держит на руках младшего. Две маленькие девочки цепляются за ее юбку. Отец тащит тяжеленные тюки, а мальчик несет за спиной рюкзак. В одной руке у него чемодан, а в другой плюшевый медвежонок сестры. Они знают: турки приближаются и мы — их последняя надежда. Мы видим страх на их лицах, отчаяние женщины, отупевшего от усталости мужчину, измученных детишек. Но наш конвой — только для иностранцев. Британский сержант, который ведет наш грузовик, пожимает плечами: ничего не поделаешь, у меня приказ. Он отказывается остановиться, хотя Аглае обзывает его последними словами по-английски и по-гречески. Остальные молчат. Мы слишком устали и хотим одного: добраться наконец до чертова поста и отправить чертовы сообщения. Эмилио Поло высовывается из грузовика, чтобы снять происходящее, а я не могу оторвать взгляд от семьи, которая остается позади, на окраине горящей деревни. Тогда малыш с медвежонком сжимает кулак и грозит удаляющемуся конвою.
Я не упомянул о них в репортаже для «Пуэбло», который передал тем же вечером. Я точно помню — не упомянул. На войне цена шести жизней невелика. Если тот мальчуган выжил, ему, должно быть, сорок лет. Я часто спрашиваю себя, помнит ли он о той встрече и презирает ли меня так же сильно, как я сам.
