Война амазонок - Бланкэ Альбер (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Разумеется, я и не дремлю. В случае надобности вся полиция коадъютора будет поставлена на ноги, не говоря уже о городской страже, которая, впрочем, не многого стоит.
– Однако, ваше высочество, позвольте мне еще раз заметить, что иногда трудно остановить дерзкое удальство. Ее высочество хоть и принцесса крови, а все же принуждена будет уступить насилию.
– Она скорее умрет, я знаю ее.
– Согласна. Но если вашему высочеству нет времени самому вести бдительный надзор за принцессой, почему бы не дать деликатного поручения кому-нибудь из окружающих вас, достойных вашего полного доверия?
– Достойных полного доверия?… Вот то-то и беда, разве…
– Только не из мужчин. При первом злом умысле против бедной женщины они всегда помогают друг другу.
– По чести! Вы приводите меня в большое замешательство! Знаете ли, сегодня я принял решение отправиться в Орлеан, чтобы противодействовать переходу войск, которыми командует Мазарини. Я не смею разлучаться с дочерью… Госпожа Фронтенак и Фьеске, и все им подобные – такие же сумасбродные головы, как и она сама. Все они живо запутают ее в какую-нибудь ловушку, хотя бы для того, чтобы наделать шума; подумать о последствиях – это уж не их дело!
– Ваше высочество…
– Ну, что вы скажете?
– Позволите ли мне говорить с вами с полною откровенностью?
– Прошу вас.
– Ваше высочество, ведь вы точно желаете отдать вашу дочь за короля Людовика Четырнадцатого? – спросила герцогиня.
– Тише!
– Но это очень логично, всякое другое предположение, идущее наперекор, нелепо и преступно. Следовательно, принцессу надо сохранить для короля, а это возможно, по моему мнению, только одним средством.
– Герцогиня, я вижу, что вы знаете что-то такое, что мне неизвестно, а вы не хотите говорить с полной откровенностью, как обещали.
– Вашему высочеству известны наши ссоры с герцогиней Лонгвилль?
– Да.
– Видите ли, я проникла во все тайны этого семейства. Смерть принцессы неизбежна; принц Кондэ овдовеет и женится на ее высочестве, и… остальное вам известно.
– Это не худо соображено, – сказал Гастон, улыбаясь.
– Ваше высочество, это невозможно, или вся Франция восстанет. Неужели вы думаете, что я работаю так давно из ненависти к Мазарини и из любви к… к одному человеку, что я, принимая участие в интригах, не анализировала бы всех действий? Хотите ли позволить мне действовать в вашу пользу?
– Позволение действовать?… Но как же это?
– Сознайтесь, ваше честолюбие заключается в том, чтобы французская корона возложена была на голову принцессы?
– Это мое желание, хотя я готов бы предпочесть…
– Самому царствовать? Да, ваше высочество, это самое справедливое и благородное стремление; но раздор, существующий в самом центре Фронды, делает эту случайность очень неправдоподобной… Что бы ни случилось, у вас одно верное средство: сохранить принцессу для короля. Я обещаю вам успех, если вы уполномочите меня.
– Хорошо, я согласен! – сказал Гастон, никогда не умевший противиться твердо выраженной воле.
– Прежде вашего отъезда в Орлеан я буду у вас в Люксембургском дворце, чтобы получить последние инструкции.
– Я буду ждать вас, но…
– Говорите прямо.
– Неужели вы, в самом деле, думаете, что какой-нибудь вельможа осмелится иметь такие дерзкие умыслы?
– Мне известен весь план; и если я не называю вашему высочеству по именам виновников, то потому только, что не хочу лишить нашу партию отважных воинов, которые ведут беспощадную войну против Мазарини и королевы.
– Герцогиня, по вашей милости я буду страдать бессонницею.
Герцогиня Монбазон позволила ему целовать свои руки, сколько он хотел и наконец, отошла от него с самым спокойным видом. Она сумела на этот раз скрыть страшную бурю, которая накопилась в ее душе от разнородных чувств ненависти и ревности.
«Коадъютор прав, – думал Гастон, оставляя ратушу, – ревность соперницы редко ошибается. К счастью, коадъютор бодрствует не хуже ее, и я надеюсь, что оба без меня сумеют помешать этому повесе наделать мне хлопот и… Но все равно, что бы там ни было, а какая тоска ехать в Орлеан!»
Он сходил с парадной лестницы, за ним шла принцесса, опираясь на руку Бофора. Посреди суматохи, всегда сопровождавшей явление Гастона, герцог успел ей шепнуть:
– Не позволяйте герцогине де Монбазон приближаться к вам, или вы погибли.
Герцогиня Монпансье посмотрела на него со спокойною самоуверенностью, никогда не покидавшей ее, и села в карету рядом с отцом.
Глава 12. Ведро и виселица
Назначено заседание уголовного суда, Ле Мофф, выведенный из тюрьмы, предстал перед своими судьями.
Разбойник был захвачен в самом преступлении и сам объявил, что нанес удар по добровольному желанию, без всякого постороннего побуждения.
На скамье обвиняемых он повторил свое показание, и докладчик начал уже собирать мнения насчет содержания приговора. Но президент остановил его, по совещании с другими членами решено было до вынесения приговора подвергнуть обвиняемого пытке. Несмотря на силу воли, Ле Мофф побледнел: приготовленные снаряды для пытки и рассказы, всегда преувеличенные, о мучениях ничего успокоительного жертве не сулили.
Из залы присутствия повели Ле Моффа в подвал, нарочно устроенный в центре древней темницы, чтобы заглушать вопли, исторгаемые под пыткой несчастными жертвами. Ле Мофф мужественно вошел в большую комнату; его вели два человека, крепко державшие за руки и посадившие его на какое-то особенное сиденье – род стола из крепкого ремня, привязанного веревками к дубовой раме. Он не знал, что будут с ним делать, и с тревожным любопытством присматривался к этому необыкновенному снаряду. Не спрашивая его позволения, палачи толкнули его в плечи, и он оказался в лежачем положении.
В ту же минуту крепкие ремни схватили его по рукам, по ногам и вокруг груди; под голову ему подложили что-то вроде кожаной подушки. Ле Мофф подумал, если бы не тоска ожидания, можно бы заснуть часика на два.
Но всякая неизвестность исчезла, когда явился еще один человек и отворил дверь, откуда появился красноватый отблеск разожженной печи. В одной руке этот человек держал ведро, а в другой – воронку с длинной загнутой трубкой.
– Что же это такое? Вы никак хотите пытать меня водой? – спросил Ле Мофф с испугом.
– Да, – отвечал он.
– Уф! Я никогда не любил этого напитка и, пожалуй, еще занемогу по вашей милости.
– Так лучше сознайтесь, – послышался приторно-сладкий голос из темного угла.
Ле Мофф повернул голову в ту сторону и увидел маленького невзрачного человечка, который, сидя на табурете, разложил листы чистой бумаги на коленях и обмакивал перо в чернильницу, висевшую на пуговице сюртука. Очевидно, это был канцелярский чиновник.
– Да в чем же сознаваться-то? – спросил он.
– Какие были твои помощники…
– У меня не было помощников.
– В таком случае начинайте, – сказал чиновник, обращаясь к человеку с ведром.
Поставив ведро на пол, тот поднес воронку к губам Ле Моффа.
– Говорю вам, что я не терплю воды; нельзя ли заменить ее вином? Я заплачу вам за это, сколько хотите.
– Полно, раскрой рот, – сказал палач резко.
Ле Мофф понял, что сопротивлением можно повредить дыхательные органы. Ему всунули трубу воронки в самую глотку, так что путь к желудку был просторен.
По окончании предварительной операции палач подал знак двум помощникам, которые стали поддерживать один воронку, другой голову пациента. После этого вода свободно полилась ему в горло.
– Друг мой, не хотите ли сознаться? – спросил чиновник кротким голосом.
Ле Мофф был слишком занят, чтоб отвечать: ему приходилось, не шевелясь, глотать все, что было в воронке.
Когда вытащили трубку из его горла, Ле Мофф сделал такой глубокий вздох, что, кажется, тигры тронулись бы его страданием, но люди не знают пощады.
– Ну, что вы теперь скажете, друг мой? – спросил чиновник вкрадчивым тоном.
