На край света (трилогия) - Голдинг Уильям (читать книги регистрация .txt, .fb2) 📗
В дверь постучали.
– Entrez!
Вошел Саммерс – все та же поношенная форма и озабоченный взгляд.
– Мистер Тальбот, что это значит?
– Дружище, а почему вы не одеты для бала?
Он только отмахнулся:
– Вы сменили каюту!
– А, вон что. Мы, возможно, возьмем на борт мисс Чамли.
– Эдмунд, это невозможно!
– Чарльз, я немного не в себе. Не потолковать ли нам после?
– Вам, конечно, немало досталось, но каюта Колли…
– Не мог же я предложить мисс Чамли поселиться в каюте, где уморил себя бедняга Колли.
Саммерс без улыбки покачал головой.
– Разве вы не понимаете…
– Вздор, дружище. Почему вы не готовы для танцев?
Саммерс порозовел под загаром.
– Я не пойду на бал.
– Методист!
– Как я уже раз говорил, меня не учили танцам, мистер Тальбот, – сухо сказал он. – Кадриль, аллеманда, вальсы – все это меня миновало. Разве вы не помните, что я пробился с нижней палубы?
– Но матросы же танцуют!
– Не так, как вы.
– Все еще обижаетесь?
– То и дело. Но я вызвался стоять вахту во время бала – если конечно, затея удастся.
– Судьба не может быть настолько жестока, чтобы воспрепятствовать.
– Буду мерить шагами шканцы и размышлять о неожиданной перемене в нашем будущем.
– Вы о мире? Перемена? Нет, мистер Саммерс. Я усердно изучал историю. Перемен не будет. Единственное, чему учит нас история, – это то, что история никого ничему не учит.
– Кто это сказал?
– Я. Не сомневаюсь, что что-то подобное говорили и прежде, и еще не раз скажут – с той же малой пользой.
– Да вы циник.
– Я? Если бы вы только знали, дорогой Чарльз… Я взволнован и… – С губ моих едва не сорвалось слово «влюблен», но какие-то остатки самообладания удержали меня. – И слегка опьянел, частично оттого, что выпил немного бренди, и оттого, что не спал, думаю, лет несколько.
– Удары по голове…
– Они получены по моей собственной вине!
– На «Алкионе» есть врач.
– Ни слова, Чарльз. Он не пустит меня на бал, каковая перспектива ни секунды меня не радует.
Саммерс кивнул и удалился. Судя по шуму, настал час «представления». Я вытянул из рукавов манжеты и расправил кружева, сильно помявшиеся от долгого хранения. Отворив дверь своей новой каморки, я присоединился к толпе, пробиравшейся из коридора наверх, откуда предстояло смотреть даваемое матросами представление. Было весьма занятно наблюдать, как мимо меня проплывали мисс Грэнхем в голубом, миссис Брокльбанк в зеленом и мисс Зенобия во всех цветах радуги! Удивление при виде этого нарядного собрания сменилось настоящим изумлением, когда я выбрался на шкафут. Во-первых, сумерки превратились в ночь, более темную, чем обычно, из-за окутавшего нас сырого тумана. В ночи плавал небольшой островок. Наш маленький мирок был столь ярко освещен, что из крошечной точки посреди бескрайних пространств он превратился в обширнейшую арену. Матросы развешали кругом фонари – обычные и с цветными стеклами, – так что наши «улицы» и «площади» не только стали светлее, чем днем, но и заиграли разными красками. Повсюду висели флажки, фестоны и гирлянды искусственных, слишком больших цветов. Все смешалось – блеск дам, великолепие парадных мундиров, скрежет, гудение и звон оркестра, который изливал на нас веселье из какого-то укромного уголка в передней части корабля.
Дамы и офицеры «Алкионы» вышли на свою площадь; их процессия двигалась по улице, которая недавно была сходнями, к нашей площади, более просторной. У входа стоял наряженный юный мистер Тейлор – сама любезность – и проявлял к дамам внимание слишком пристальное для особы столь нежного возраста. Разумеется, мне пришлось выйти и отцепить его от мисс Чамли, поскольку он явно намеревался ее задержать. Я повел себя твердо, отогнал еще пару лейтенантов, с большим трудом усадил ее слева от капитана Андерсона и уселся рядом с ней с другой стороны. Раз уж матросы в насмешку прозвали меня лорд Тальбот, следует извлечь из этого выгоду! Я проделал все с решимостью и успехом, которые, надеюсь, сопутствовали бы нашей абордажной команде, если бы ей пришлось пройти испытание в деле. Леди Сомерсет сидела по правую руку от Андерсона.
Сэр Генри поднялся, и все собравшиеся – и на носу, и на корме – поднялись вслед за ним. Грянул оркестр и весьма торжественно исполнил «Боже, храни короля». По завершении гимна мы собрались усесться, но тут встал какой-то малый и завел «Правь, Британия, волнами» – и все охотно и с большой радостью подхватили. В заключение, разумеется, прозвучало «ура» в честь Его Величества короля, затем в честь французского короля, принца-регента, русского императора, потом в честь сэра Генри и его супруги, в честь капитана Андерсона; это – будь я проклят! – продолжалось бы всю ночь, если бы сэр Генри не произнес несколько приличествующих слов благодарности. Наконец все уселись, и вечернее представление началось. Вперед вышел какой-то человек и стал произносить торжественный адрес – в стихах, как он считал. То были, клянусь, самые хромые вирши из всех, когда-либо написанных.
Первым моим чувством было сожаление и стыд за выступающего. Однако же я вынужден признать, что мисс Чамли хихикнула без всякого сочувствия – совершенно как школьница. К моему удивлению, невысокий, морщинистый чтец умел декламировать. Лысая голова его то и дело поблескивала в свете фонарей. Он держал в руках несколько листов, и я сообразил, что адрес представлял собой плод совместных усилий. Выступающий не догадался, а может, ему не хватило бумаги, или недостало опыта, чтобы переписать все набело, и ему пришлось перебегать глазами с одного листа на другой, вытаскивать третий, который оказался вверх ногами, заглядывать куда-то к себе под мышку и обращаться к нам из такого положения. Кто-то из доморощенных пиитов определенно владел затасканными поэтическими приемами, потому что в какую-то минуту нас попотчевали высоким штилем, потому что французы —
Затем, через несколько строчек, нас вернули к теме мира:
Я наклонился к соседке и только хотел поведать о своем замешательстве, вызванном происходящим, как она, прикрываясь веером, прошептала, что не слышала ничего более забавного с тех самых пор, как на ее конфирмации епископ обратился к пастве. При этом свидетельстве ума в столь очаровательном создании я преисполнился восторга и уже собирался признаться, что она покорила меня еще более чем прежде, но меня прервал раскат смеха с полубака.
– Что он сказал, мисс Чамли?
– Что-то про Билли Роджерса. Кто он такой?
Я испытал потрясение, но виду, разумеется, не подал.
– Один из наших матросов.
Дальнейшего я не слушал – пока до меня не донеслось:
Ну разве можно так круто забирать к ветру! Должен заметить, к своему сожалению, что смех матросов смешался с неожиданными и весьма громкими аплодисментами. Это привело в замешательство нашего философа, и он смотрел вниз, залившись румянцем, равно как – наверное, впервые в жизни – и его достопочтенная нареченная. Я начал понимать, что настало время, когда матросам позволено дурачиться, и с некоторым изумлением прослушал вирши о мистере Брокльбанке; я даже умудрился выказать безразличие (несмотря на дружный хохот, который раздался с полубака!), когда чтец произнес:
