Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман (читаем книги бесплатно .txt) 📗
В ответ мы тоже назвали себя, после чего хозяин пригласил нас сесть; усевшись и сам, он стал задавать нам множество вопросов на смешанном англо-таитянском наречии.
Велев какому-то старику приготовить еду, хозяйка, крупная благодушная женщина лет за сорок, тоже подсела к нам. Наш грязный, запыленный вид давал, вероятно, доброй женщине обильную пищу для сочувствия, и она все время жалостливо смотрела на нас, издавая скорбные восклицания.
Впрочем, Джеримайя и его супруга были не единственными обитателями дома.
В углу на широкой туземной кровати, стоявшей на столбиках, лежала полузакутанная своими длинными волосами очень красивая маленькая дочь По-По, она только собиралась приступить к утреннему туалету. Ей было не больше четырнадцати лет. Она была обладательницей прелестейшей фигурки, напоминавшей едва распустившийся бутон, и больших карих глаз. Ее звали Лу – очаровательное милое имя, вполне подходившее ей, потому что милее и благороднее девушки не было на всем Эймео.
Маленькая Лу оказалась, однако, холодной и высокомерной красавицей, которая никогда не удостаивала нас своим вниманием и лишь изредка окидывала взглядом, выражавшим ленивое безразличие. Такое презрительное отношение премного уязвляло нас с доктором, ведь на груди у нас едва просохли слезы девушек, горько рыдавших при прощании с нами.
Когда мы вошли в дом, По-По разравнивал ковер из сухих папоротников, принесенных лишь этим утром; как только угощение было готово, его разложили на банановых листьях прямо на ароматном полу. Мы удобно расположились и принялись за жареную свинью и плоды хлебного дерева; мы ели с глиняных тарелок, впервые за много месяцев пользуясь настоящими ножами и вилками.
Все это наряду с другими признаками утонченности несколько уменьшило удивление, какое вызвала в нас сдержанность маленькой Лу; ее родители, без сомнения, были партувайскими богачами, а она избалованной наследницей.
После того как мы рассказали о пребывании в долине Мартаир, хозяева стали с любопытством расспрашивать, по какому делу мы прибыли в Талу. Мы вскользь заметили, что причиной нашего прихода было судно, стоявшее в гавани.
Арфрети, жена По-По, добрая душа, посоветовала нам поспать после еды; а когда мы проснулись вполне отдохнувшими, она подвела нас к двери и показала вниз, в сторону деревьев, сквозь которые мы увидели сверкающую поверхность воды. Поняв намек, мы отправились туда и, обнаружив глубокое тенистое озерко, выкупались, а затем вернулись в дом. Наша хозяйка присела рядом с нами; она с большим интересом осмотрела плащ доктора, в сотый раз пощупала мою грязную рваную одежду и сочувственно воскликнула:
– Ах! Нуи, нуи оли мани! Оли мани! (Ах, она очень очень старая! Очень старая!)
Арфрети, славная женщина, обращаясь к так, думала, что говорит на прекрасном английском языке. Слово «нуи» так хорошо известно иностранцам по всей Полинезии и так часто употребляется ими в разговорах с туземцами, что последние считают его принятым во всем мире. «Оли мани» – это не что иное, как oldman (старик) в туземном произношении; все жители островов, говорящие по-английски, обозначают этими словами не только старых людей, но и любые старые вещи.
Арфрети подошла к сундуку, набитому разной европейской одеждой, достала две новые матросские куртки и две пары брюк, с ласковой улыбкой вручила их нам, провела нас за ситцевую занавеску и ушла. Мы переоделись; теперь, поев, поспав и выкупавшись, мы предстали как два жениха.
Наступил вечер, зажгли светильники. Они отличались чрезвычайной простотой: половинка зеленой дыни, примерно на треть наполненная кокосовым маслом, и фитиль, скрученный из таппы, плавающий на поверхности. В качестве ночника ничего лучше не придумать; мягкий, навевающий сон свет пробивается сквозь прозрачную кожуру.
Время шло, и в дом стали сходиться остальные члены семьи, которых мы еще не видели. Появился стройный молодой франт в яркой полосатой рубашке; накрученная у него вокруг талии добрая сажень светлого узорчатого ситца спадала до земли. На нем была также новая соломенная шляпа с тремя лентами, обернутыми вокруг тульи: черной, зеленой и розовой. Ботинок и чулок, однако, он не носил.
Пришли и две изящные смуглые девочки-близнецы – с кроткими глазами и чудесными волосами, бегавшие полуголыми по дому, точно две газели. У них был брат, немного младше их, – красивый темнокожий мальчик с женскими глазами. Все они были детьми По-По, рожденными в законном браке.
Появились несколько старух странного вида, одетые в потрепанные плащи из грязного холста, которые сидели так плохо и к тому же так явно были с чужого плеча, что я сразу же причислил их владелиц к приживалкам – бедным родственницам, жившим за счет благодеяний Арфрети. Эти грустные кроткие старушки мало разговаривали и еще меньше ели; они сидели, либо уставившись глазами в землю, либо почтительно вскидывая их. В том, что они стали такими, повинно, надо думать, проникновение на остров зачатков цивилизации.
Я чуть не забыл упомянуть Мони, постоянно улыбавшегося старика, который готовил нам еду. Его лысая голова представляла собой блестящий шар. У него было небольшое круглое брюшко и кошачьи ноги. Он выполнял у По-По различные хозяйственные работы – стряпал, прислуживал за столом и лазил на хлебные деревья и кокосовые пальмы; вдобавок он очень дружил со своей хозяйкой и часами сидел с ней, куря и болтая.
Нередко можно было увидеть, как неутомимый Мони что-то быстро делал, затем вдруг бросал свое занятие – все равно какое, убегал куда-нибудь неподалеку и, забившись в укромный уголок, заваливался поспать, после чего вскакивал и со свежими силами принимался за работу.
Что-то в поведении По-По и его домочадцев заставило меня прийти к выводу, что он был столпом церкви, хотя на основании виденного мною на Таити я с трудом мог примирить такое предположение с его открытым, сердечным, непринужденным поведением. Но я не ошибся: По-По, как выяснилось, исполнял обязанности кого-то вроде церковного старосты. Он считался также богатым человеком и был близким родственником верховного вождя.
Перед тем как лечь спать, семейство уселось на пол, и, стоя посреди, По-По прочел вслух главу из таитянской Библии. Затем, опустившись вместе со всеми на колени, он прочитал молитву. По ее окончании все молча разошлись.
Такие общие молитвы происходили регулярно каждый вечер и каждое утро. В этой семье трапеза также неизменно начиналась и заканчивалась молитвой.
После того как я убедился в почти полном отсутствии всякого подобия истинного благочестия на этих островах, то, что я увидел в доме нашего хозяина, меня очень удивило. Но По-По был подлинным христианином – единственным, не считая Арфрети, какого я лично знал среди всех туземцев Полинезии.
Глава 61
Нас уложили спать с комфортом.
В ногах брачного ложа По-По под прямым углом к нему стояло меньшее, сделанное из дерева коа. Поверх упругой сетки из тонкой прочной веревки, сплетенной из волокон шелухи кокосового ореха, лежала тонкая циновка; подушкой служила куча сухого папоротника, а простыней – кусок белой таппы. Эта постель предназначалась мне. Для доктора приготовили ложе в другом углу.
Лу спала одна на маленьком диване; около нее горел светильник. Ее брат покачивался наверху на матросской подвесной койке. Две газели шалили на циновке поблизости; старым родственницам Мони уступил соломенный матрац в тесном закутке, а сам храпел лежа у открытой двери. После того как все улеглись, По-По поставил светящуюся дыню посреди комнаты.
Мы все проспали до утра.
Когда я проснулся, яркие лучи солнца проникали сквозь щели в бамбуковой стене, но никто не шевелился. Полюбовавшись изящной позой, принятой во сне одной из спящих, я затем перенес свое внимание на жилище, очень показательный для высокого общественного положения нашего хозяина.
Дом был построен в простом, но изысканном туземном стиле. Он представлял собой правильный овал футов пятидесяти, с низкими, сплетенными из бамбука стенами и покрытой пальмовыми листьями крышей. Конек отстоял футов на двадцать от земли. Фундамента не было; земляной пол был устлан папоротником; такой ковер очень хорош, если его часто меняют, в противном случае он становится пыльным и служит прибежищем для паразитов, как это бывает в хижинах более бедных туземцев.
