Отцы - Бредель Вилли (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗

После второго воскресенья они уже не дожидались третьего. Не видеться целую неделю, не целоваться, не сжимать друг друга в объятиях казалось им невозможным; они встретились в понедельник. И назавтра опять, и потом — вечер за вечером. Отто стал серьезнее и в то же время веселее, он возмужал и держался увереннее. Стоя у токарного станка, он мечтал о Цецилии, вспоминал пережитые с ней часы и лихорадочно ждал новой встречи. Он покупал себе галстуки тех цветов, которые она любила, и, к величайшему удивлению своей матери, до блеска начищал ботинки, а иногда даже чистил зубы. Брюки приходилось то и дело утюжить. Если мать забывала об этом, он принимался за утюжку сам. Фрау Хардекопф пришла к заключению, что надо ждать событий.

Отто и Цецилия мало говорили о любви — они любили. Разговаривали они о своей работе, о своих близких. Отто мог часами слушать рассказы Цецилии обо всем, что происходило в универсальном магазине, где она служила. Он ненавидел администратора, этого идиота Иоахима Зоненфельда, который преследовал девушек своими придирками. Когда Цецилия рассказала, что однажды он сделал ей гнусное предложение, Отто пригрозил, что публично даст ему пощечину. Ей пришлось долго успокаивать разгневанного юношу. С тех пор она благоразумно умалчивала о подобных происшествиях. Зато рассказывала о любовных похождениях своих товарок, нередко ставя их имена на место собственного. В таких случаях Цецилия забавлялась в душе, глядя на Отто, который все принимал за чистую монету, ругал мужчин — неблагодарных, бессовестных, думающих только о собственном «удовольствии» эгоистов, и при этом начисто забывал о коллекции женских фотографий, хранившейся в его ящике в комоде.

Отто тоже рассказывал Цецилии о своей работе. Он с важным видом уверял, что самую сложную и тонкую работу мастер доверяет только ему: уж очень он искусный и способный. На самом же деле Отто был обыкновенным, даже посредственным токарем и в последнее время давал столько брака, что опасался, как бы его не уволили: меньше всего он думал теперь о работе. Разумеется, Цецилия узнала все, что делалось в семействе Хардекопф, и о том, что бразды правления держит в руках мать. Узнала даже об исчезнувшем Эмиле Хардекопфе, о котором говорили, что он женат на цыганке. Отто, в свою очередь, узнал несложную историю своей возлюбленной. Отец ее умер от рака желудка на операционном столе, мать — портниха. Дочь и мать жили очень уединенно, никуда не ходили, ни с кем не встречались. Они поселились на Дюстернштрассе, близ Кайзер-Вильгельмштрассе, в квартирке из трех маленьких комнат, выходящей окнами на канал. Вот о чем болтали Отто и Цецилия, как, вероятно, и все влюбленные на свете.

В одно из воскресений, когда они размышляли, куда бы пойти, Цецилия заявила, что ей наскучили вечные танцы, надоело жаться по темным углам. Отто не понимал, куда она клонит. Оставалось яснее дать ему понять.

Во вторую половину дня гуляли по центральным улицам, в кафе на Глокенгисервале выпили шоколаду и съели по ломтику торта, а когда наступил вечер, отправились в небольшую гостиницу, расположенную на пустынной улочке вблизи церкви св. Георга. Отто Хардекопфа удивило, почему Цецилия вспомнила именно об этой гостинице и откуда она вообще знала об ее существовании. Несмотря на свои многочисленные увлечения, ему впервые случалось идти с женщиной в гостиницу. Сердце у него билось довольно-таки сильно, и от сумасшедшего возбуждения теснило дыхание. По пути в гостиницу Отто был молчалив. Ему казалось, что все прохожие с каким-то особым любопытством смотрят на него и Цецилию и в душе смеются над ними и их намерением. При всем своем смятении и взволнованности он держался спокойно, самоуверенно, и вид у него был такой, словно то, что они собирались предпринять, для него самое простое в мире дело.

— Тебе, конечно, придется заполнить опросный листок, — сказала Цецилия. — Пиши, не задумываясь, свою фамилию, а меня выдай за жену. Ведь это одна формальность.

— Откуда ты все это знаешь, интересно? — выдавил он из себя.

— Да ведь это всегда так. Таковы правила.

— Но откуда ты так хорошо их знаешь? — повторил он свой вопрос.

— А как же мне не знать? — спросила она тоном превосходства. — Ты что думаешь, мы одни это делаем? Мои товарки мне все подробно рассказывали.

И Цецилия тотчас же высыпала несколько историй, происшедших якобы с ее товарками. Она говорила так легко и естественно, что подозрительность, возникшая было у Отто, быстро рассеялась.

За первым посещением гостиницы последовали другие, и чем дальше, тем чаще. Оба экономили деньги, начали даже скупиться: им жалко было тратиться на что бы то ни было, кроме оплаты гостиничного номера. Нередко они соединяли свои грошовые сбережения, стараясь собрать две марки пятьдесят пфеннигов, — стоимость номера на одну ночь.

Однажды, когда их обоих обуяло желание, но оба и одной марки сколотить не могли, Цецилия предложила Отто пойти к ней.

— Мама — человек разумный, не мелочный. Она часто мне говорит: «Дитя мое, ты пропадаешь где-то до поздней ночи, быть может, бродишь по паркам и садам и в конце концов можешь здорово простудиться. Лучше приведи, говорит, твоего друга к нам, посидишь с ним у себя в комнате, поболтаете. Зачем вам слоняться по улицам». Да, вот какая у меня мама, — с гордостью заключила Цецилия. — Рассудительная женщина. Знает жизнь. Все понимает.

Отто удивился. Его мать никогда, ни за что на свете не сказала бы такого. Он не мог не признать, что мать Цецилии действительно здравомыслящая и разумная женщина, но пойти на квартиру к девушке все же стеснялся. Когда он сказал ей об этом, она с наигранным изумлением спросила:

— Но почему же, ведь мы почти что помолвлены?

Это слово она произнесла впервые.

— Конечно, — согласился он, — почти, но не совсем.

— Ну так давай будем словно помолвлены, — сказала она, весело смеясь своей выдумке. — Пойдемте, господин жених, отпразднуем нашу помолвку.

Фрау Фогельман, женщина лет под пятьдесят, была такой же миниатюрной, как дочь, но в остальном имела лишь отдаленное сходство с ней. Острый длинный нос, темные глаза, печальный затуманенный взгляд. Резко очерченный подбородок, сильно выдающийся вперед; лоб — высокий, гладкий. Это лицо выражало упорство, энергию, ум. Фрау Фогельман встретила Отто Хардекопфа дружелюбной улыбкой, поправила волосы, собранные узелком на темени, попросила извинения за свой небрежный вид, оправдываясь тем, что не ждала гостей. Но повторила тепло и сердечно, что очень рада Отто. Цецилия, сказала она, так много рассказывала о нем. Однако Отто по-прежнему робел. Цецилия же вела себя очень непринужденно. Она взяла у него шляпу из рук, отнесла ее в переднюю; она носилась по квартире, все время что-то весело напевая. Вдруг побежала на кухню и о чем-то пошепталась с матерью, которая поставила кипятить воду для кофе.

Тем временем Отто, скованный и угнетенный, сидел на стуле в столовой и рассматривал старомодную мебель, дешевые картины, развешанные на стенах, швейную машину, стоящую у окна, и горку сшитого белья рядом. Здесь, значит, жила Цецилия. Мать Цецилии понравилась ему. Она, видать по всему, добрая женщина. А он, Отто, теперь помолвлен, значит. Это его первый официальный визит. Как странно все. Но больше того. Он как будто уже женат. «Если бы мама знала», — думал он, не подозревая, что она давно уже предполагала нечто подобное. Отто выглянул из маленького низенького окна. Квартира находилась на пятом этаже. Глубоко внизу протекал узкий канал, через который у Штейнвега был переброшен мост. Красивый вид. По мосту шли люди, катились фургоны, экипажи. По каналу медленно двигались тяжело груженные углем плоскодонные баржи. Люди на баржах передвигали их с помощью длинных багров. С силой навалившись плечом на длинный шест, опущенный в воду, они шаг за шагом вели свои суденышки, совершая так весь переход. Несладкая работа тянуть такую до отказа груженную баржу!

Фрау Фогельман вошла в комнату. Отто обернулся.

— Вы работаете на верфях, не правда ли? — спросила она.