Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги хорошего качества txt) 📗
Но что он сделал не так? Такая большая вина не возникает в одночасье. Где он впервые ступил в болото? Единственное, чего он хотел, — это уберечь сестру, осуществить одобренный родом союз. Он хотел только блага своему роду и племени и ничего не сделал против этого. Не искал себе корысти, не покушался на чужую жизнь, имущество или достоинство — только пытался сохранить свое. И оказался обманщиком перед лицом людей и богов, обреченным на позорную гибель на божьем поле. И правда, что ли, судьба такая? Странно… До сих пор он казался себе весьма удачливым парнем. И люди то же самое говорили…
А судьба… Где-то там, в небесных палатах, сидит за прялкой Мать Макошь, выпрядая судьбы всех живущих. У кого нить ровная да прочная, а у кого-то кривая, неровная, где тонко, там и рвется. И, несмотря на все гадания и предсказания, длину своей нити узнаешь, только когда до конца дойдешь.
вспоминались строки песни, которую, бывало, пел ладожский старейшина и Велесов волхв Святобор на зимних пирах. И на этот Корочун тоже пел, а он, Велем, сидел в дальнем углу, обнимаясь в темноте с Дубравкой, и про себя прикидывал, как бы незаметно увести ее наверх, в повалушу. Там, правда, холодно, но если быстро, то и ничего… Слушал бы лучше, ума набирался! Как там было…
Как хорошо он все помнит: как просовывал руки под свиту Дубравки, уверяя шепотом, что-де пальцы замерзли, и как в самом деле там было тепло, как мягко и упруго подавалась ее девичья грудь под ладонью; Дубравка тайком возмущалась и пыталась вытолкнуть наглые руки, но очень тихо, чтобы никто не услышал и не заметил их возни, и при этом щеки ее румянились, а глаза блестели вовсе не гневом, а задором и удовольствием. Это-то он помнит! Тогда его заботило только, под каким предлогом зазвать ее наверх, в пустую по зимнему времени повалушу, — зачем на самом деле, Дубравка и сама знала! Даже сейчас в нем просыпалась горячая дрожь при воспоминании о своем тогдашнем нетерпении добраться побыстрее до стройного девичьего тела. И заботы витязя Буревоя, который по очереди ездил по всем трем дорожкам и нигде не нашел предсказанной судьбы, его тогда не занимали. Хорошо, что песнь эту он слышал не в первый раз и хорошо знал, что там и как. Но только сейчас понял ее истинный смысл. «И очищена теперь дорожка прямоезжая», — говорил Буревой самим богиням судьбы, одолев очередную напасть и снова возвратясь к перекрестку в чистом поле. Выходит, что он сам, своей волей и своей силой, исправил, переломил предреченную судьбу. Значит, это возможно?
А ведь судьба сильнее всех на свете, даже богов! Радогнева Любшанка была замужем за человеком варяжских кровей; дед Синиберн умер больше десяти лет назад, но Велем его помнил. Дед рассказывал внукам варяжские предания о том, как боги создали мир и о том, как в свое время он рухнет. Было очень страшно представлять огромный огонь, стоящий стеной от земли до неба… Правда, бабка Радуша тогда говорила, что они это уже видели, когда Ладога вся горела при изгнании Люта Кровавого, и еще одна гибель света белого им не грозит. А дед возражал, вздыхая, что на этой земле у каждого поколения свой конец света. И им достанется… Но суть в том, что даже боги не могут сделать так, чтобы конец мира с их собственной гибелью не приходил. И они подвластны судьбе. А значит, богам судьба не подвластна!
Велем даже сел на скамье, будто подброшенный этой мыслью. Впереди посветлело. Судьба вынудила его сделать то, что он сделал. Судьба привела его на поле и поставила против Грима, а этот гад, увезший и продавший козарам десятки девушек из Вал-города, таких же, как его Краса, уж точно перед родными богами словенов не прав! И если судьба привела его в эти обстоятельства, возможно, она и даст ему победу. Не может такого быть, чтобы вместе с ним судьба собиралась покарать Красу, Дивляну, всю Ладогу! Он, Велем, — выбранный ими боец, и он обязан победить — ради них. Ради тех, кому больше не на кого надеяться. Он сам привел за собой Красу, подверг ее опасности. Он мог бы умереть за нее, но именно ради нее ему нужно было остаться в живых.
Вологор, муж вуйки Велерады, тоже варяг, когда-то говорил, что верить надо сначала в свою силу и удачу, а потом уже в богов. Человек сам делает выбор, определяющий его судьбу. После судьба начинает управлять им, но первоначальное решение за ним. Велем свой выбор сделал. И не сомневался в его правильности. Теперь дело за судьбой.
Те женщины на Числомерь-горе сказали, что они с Красой еще не расплатились за помощь. Вот она, расплата. Но не наказание, а испытание. И Велем верил, что справится. Богини судьбы — женщины, а женщины любят удальцов.
И когда к нему пришли удрученные и встревоженные Гребень с Селяней и прочими братьями, Велем безмятежно спал на овчинах, раскинув руки и улыбаясь. Ему снилась Дубравка, которую он все-таки тогда заманил в повалушу.
Наутро возле Перунова дуба собралось народу не меньше вчерашнего, разве что женщин не допустили. Небо затянули серые тучи, дождь не так чтобы шел, а слегка накрапывал. Но поскольку небо сочилось влагой не первый день, земля и трава под ногами стали очень скользкими — и теперь Велем обратил на это особенное внимание. Паршиво, но что делать. Гриму тоже будет скользко. В таких условиях ловкость и устойчивость будут особенно важны. А поскольку Велем был моложе противника лет на тридцать, то и скользкую землю записал себе в прибыль.
Грим явился на место поединка в сопровождении Синельва, еще нескольких свинеческих варягов и своей дружины. Вид он имел самоуверенный и надменный и ни словом не заикнулся о том, чтобы ему-де выставить взамен другого бойца, более достойного соперника для молодого и сильного ладожанина. Стало быть, считал себя еще достаточно сильным. Хилым Грима и впрямь никто не назвал бы, но Велем, окинув его телосложение внимательным, оценивающим взглядом, отметил брюшко и поникшие плечи. Видно, в последние годы Гриму чаще случалось пересчитывать шеляги, чем рубиться мечом. Растолстел от хорошей жизни, еще не в такой степени, как друг Синельв, но скорость и ловкость уже не те, что у молодых.
В качестве оружия были выбраны боевые топоры на длинных древках. Хоть Станила и подарил вчера новоявленному родичу хороший меч, Велем еще не привык к нему, был плохо знаком с этим оружием — дома только отец иногда давал помахать — и не хотел рисковать. Оба были в шлемах: Велем — в простом, Грим — с полумаской, из-под которой его глаза сверкали особенно злобно и отчужденно.
Воевода Жданец первым вышел вперед и встал под дубом.
— И сказал Перун: вы знаете крепость Камня! — начал он, подняв руки, в одной из которых был щит, а в другой — меч. — Вы знаете мощь Дуба. Вы знаете силу Огня. Сей Огонь — очи мои. Сей Огонь — рот мой. И Огонь — в деснице моей. В огне и железе на земле, в громах и молниях в небе — Сила моя и Воля моя. Орлом сизым схожу я на вершину Дуба. И рек Перун: сила воина не в оружии, а в его клятве чести и верности. Сила воина — рдеющий свет его веры в победу. Сила Перунова таится в каждом воине, пробуждает же ее свобода сердца от страха. Сражение правды и кривды идет вечно, и каждый волен выбирать тот путь, что ему по сердцу, но лишь правды стезя ведет в чертоги славы. Призовем Перуна, братие, и пусть отдаст он победу тому, за кем знает правду!
