Роковые огни - Вернер Эльза (Элизабет) (читать книги онлайн .txt) 📗
— Удивительное дело! Все-то они умеют командовать — и большие, и маленькие, это у них врожденное.
Регина стояла у окна своей комнаты и смотрела на свой любимый Бургсдорф, который собиралась скоро покинуть. Как ни была она убеждена в необходимости этого шага, ей нелегко было решиться на него; сильная, неутомимо деятельная женщина, в продолжение тридцати лет стоявшая во главе большого хозяйства, приходила в ужас при мысли об ожидавшем ее покое и праздности. Она уже познакомилась с жизнью в городе во время своей первой разлуки с сыном и чувствовала себя тогда безгранично несчастной.
Дверь открылась, и вошел лесничий.
— Это ты, Мориц? — с удивлением воскликнула Регина. — Вот это умно, что ты все-таки приехал.
— Я всегда все делаю умно! — весьма язвительно возразил Шонау. — Хоть ты и не соблаговолила пригласить меня, но я явился сюда, желая лично получить от тебя обещание приехать на свадьбу Тони. Ты приедешь с детьми в Фюрстенштейн? Ответь мне.
— Разумеется, мы приедем. Однако всех нас удивляет такая поспешность, ведь ты собирался сначала купить имение для молодых, а это не так-то скоро делается.
— Не так-то скоро, но свадьба будет сразу же. Наши воины стали немножко требовательны после своих геройских подвигов. Как только Вальдорф вернулся, сейчас же объявил коротко и ясно: «Папа, прощаясь, ты сказал мне, что сначала нужно победить, а потом жениться. Мы победили, а теперь я хочу жениться и ждать дольше не стану. Покупка имения подождет, а свадьба не ждет, потому что она — самое важное». А так как и Тони убеждена в ее важности, то мне оставалось только назначить день свадьбы.
Регина засмеялась.
— Да, молодежь торопится со свадьбой, а между тем, кажется, времени у нее впереди предостаточно.
— А у старости его уже немного! — поспешно подхватил Шонау, искавший, как начать разговор. — Обдумала ты наконец наше дело, Регина?
— Какое дело?
— Ну, нашу женитьбу. Может быть, теперь ты «расположена?»
Регина демонстративно отвернулась с несколько оскорбленным видом.
— Мориц, как ты любишь неожиданно нападать на добрых людей! Что это тебе так вдруг пришло в голову?
— Как? Ты называешь это «неожиданно нападать»? — с негодованием воскликнул лесничий. — Пять лет тому назад я сделал тебе первое предложение, год тому назад — второе, теперь прихожу в третий раз, а тебе все еще мало времени для размышления! Да или нет? Если ты и на этот раз оставишь меня ни с чем, я уже больше не вернусь, можешь быть в этом уверена!
Регина ничего не ответила, но колебалась, хотя не от недостатка решимости. В глубине души эта внешне грубоватая, сильная женщина Тоже любила человека, который когда-то должен был стать ее мужем, — Гартмана Фалькенрида. Правда, когда он женился на другой, она тоже вышла за другого, потому что не в ее характере было всю жизнь горевать; но та же острая боль, которую чувствовала в душе молодая девушка, подходя к алтарю, шевельнулась теперь в сердце пожилой женщины и лишила ее способности говорить. Однако это продолжалось всего несколько минут; она решительно отбросила воспоминания и протянула зятю руку.
— Ну, так да, Мориц! Я постараюсь быть тебе доброй женой.
— Слава Богу! — глубоко вздохнув, воскликнул Шонау, принявший было ее колебания за отказ в третий раз. — Собственно говоря, ты могла бы сказать это еще пять лет тому назад, но лучше поздно, чем никогда. Наконец-то мы сговорились! — и с этими словами жених, наделенный таким постоянством, с чувством обнял свою будущую подругу жизни.
31
Был жаркий летний день; зной донимал на полях и лугах и давал себя чувствовать даже в лесу. По лесной тропинке между высокими соснами шло несколько человек. Это был генерал Фалькенрид с сыном и его женой; он шел в Бургсдорф, и они провожали его. Фалькенрид, действительно, изменился до неузнаваемости. Война, которая, несмотря на победу, многих состарила раньше времени, для него была как будто источником возрождения. Конечно, его голова была седой, а лицо — морщинистым, но в его чертах снова появилась жизнь, а в глазах — блеск. С первого взгляда было видно, что это не старик, а человек, полный сил и энергии.
Фалькенрид-сын еще не совсем выздоровел. Он казался старше своего возраста, серьезнее, а все еще бледное лицо и широкий багровый рубец на лбу говорили о тяжких страданиях.
Полученная им рана, не особенно серьезная сама по себе, стала опасной ввиду сильной потери крови, чрезмерного напряжения во время той ночной поездки и мороза, так что вначале доктора сомневались, что он выкарабкается, и понадобилось несколько месяцев лечения, чтобы вернуть Гартмута к жизни.
Но во время этих тяжелых страданий прежний Гартмут, сын Салики, с ее дикой кровью и необузданной жаждой наслаждений, умер; казалось, будто вместе с именем Роянова, от которого он отказался навсегда, он похоронил и гибельное наследие своей порочной матери. Темные, густые локоны начинали понемногу отрастать, и тем резче бросался в глаза высокий, умный лоб, лоб отца.
Молодая женщина, шедшая рядом с ним, цвела красотой, молодостью и счастьем. Тот, кто раньше видел Адельгейду гордой, холодной и неприступной, едва ли узнал бы ее в этой стройной блондинке в простом светлом платье, с букетиком только что сорванных лесных цветов в руке; этого голоса и улыбки, с которой она обращалась к мужу и отцу, не знала Адельгейда фон Вальмоден; им научилась только Ада фон Фалькенрид.
— Ну, теперь ни шага дальше. — Генерал остановился. — Вы должны будете пройти еще весь обратный путь, а Гартмуту не следует утомляться; доктор настоятельно требует, чтобы он берегся.
— Если бы ты знал, отец, как унизительно все еще считаться больным, когда уже давно чувствуешь себя здоровым и сильным! — — с недовольством заметил Гартмут. — Право, я уже достаточно поправился.
— Чтобы рисковать тем, что только что приобрел, — докончил отец. — Ты все еще не научился терпению, но, к счастью, я знаю, что ты под надзором Ады, она достаточно строга в этом отношении.
— Да, и если бы не Ада, некого было бы и беречь теперь, — сказал Гартмут, с нежностью глядя на жену. — Кажется, я был в совершенно безнадежном состоянии, когда она приехала ко мне.
— По крайней мере, доктора не подавали мне ни малейшей надежды, тогда я послал Аде телеграмму, чтобы она приехала к тебе. Как только ты пришел в себя, то сразу же потребовал ее, безгранично удивив меня этим; я и не подозревал, что вы знакомы.
— Может быть, тебе это было неприятно, папа? — спросила молодая женщина, с улыбкой глядя на свекра.
Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб.
— Ты прекрасно знаешь, что ты значишь для меня и для Гартмута, дитя мое! Я благодарил Бога за то, что мог оставить Гартмута на твоем попечении, когда должен был уходить с войсками. И ты была совершенно права, уговорив его остаться здесь, хотя доктор хотел отправить его на юг; пусть он сперва привыкнет к родине, от которой был так долго оторван, и научится любить ее, понимать ее.
— Научится? — с упреком переспросила Ада. — То, что он прочел нам с тобой сегодня, доказывает, что он уже давно научился этому, хотя его новые стихотворения написаны совсем иным языком, чем пылкая, страстная «Аривана».
— Да, Гартмут, твое последнее произведение не лишено достоинств. — Фалькенрид протянул сыну руку. — Я надеюсь, что родина будет гордиться моим сыном и в мирное время.
Глаза Гартмута блеснули; он знал, что значит такая похвала в устах его отца.
— Ну, прощайте, — сказал генерал, еще раз целуя Аду. — Я поеду в город прямо из Бургсдорфа, но мы увидимся через несколько дней. Прощайте, дети!
Когда он скрылся за деревьями, Гартмут и Ада повернули назад. Дорога вела мимо бургсдорфского пруда. Они невольно остановились, глядя на тихую гладь воды, блестевшую на солнце в венке из тростника и водяных лилий.
— Как часто я играл здесь с Вилли в детстве, — тихо сказал Гартмут. — И здесь же решилась моя судьба в тот роковой вечер. Только теперь я вполне понимаю, какое горе причинил отцу в тот злополучный день.
