Рыцаря заказывали? - Сурская Людмила (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Отчего-то было не по себе: в душу закралось неприятное предчувствие. Оно не просто там сидело, а скреблось. Может быть это из-за того, что перепланируемый сто раз вечер испорчен. Сорвался поход на новый кинофильм с актрисой Серовой, "Девушка с характером". Предполагала показать Костику свою обновку, шифоновую кофточку. Но он занят. Юлия никак другие женщины, ни в обиде. Она слышала, как кричала за стеной соседка: "Опять занят, всегда занят!" Просто знала, если Костик сказал — занят, значит, оно так и есть и нужно подождать. Уже темно, а Кости всё не было. Ждать в квартире не было сил. Спустилась вниз. Глаза зацепились за небо: "Странно, ночь какая-то светлая. Звёзды, точно искорки, луна — пожар". Возвращаются, переговариваясь, офицеры, желают ей спокойной ночи и расходятся по своим семьям. Значит, скоро появится и Костя. Военный городок- это большая семья, все про всех как на духу. Она заметила его ещё издалека. Как его пропустишь: рост под два метра, ширина плеч ой-ё-ёй… Увидел её одиноко стоящую на крылечке, удивился: — "Люлю, ягодка, ты чего не спишь?" Она, вдруг подхваченная каким-то порывом, прижалась к его груди:- "Костя…". Он осторожно прижал к себе: — "Ну-ну, что ты, малышка? Всё будет хорошо". Она верит и не верит. Сегодня он вдруг отказал ей в походе на просмотр фильма в Дом офицеров. А ведь так любит кино! Опять же с выходным непонятно. То едем, то не едем… Костя хотел провести его на своей любимой рыбалке, но почему-то в последний момент передумал. Ни день, а сплошные загадки. Она не стала спрашивать, возможно, уже догадываясь на бабьем уровне об истинных причинах. Но не желая их признавать гоня их от себя. Покормила ужином, постелила постель, хотела повозиться ещё на кухне, приготовить Аде с собой паёк на дорожку, но он не дал. Его: "Люлю, я соскучился", — решило всё. Была чудная ночь, они открыли окно. Блюдце луны прыгало перед глазами… И только уговаривая друг друга уснуть, действительно уснули, как около четырёх часов утра, прибежал дежурный офицер по штабу и дубасил в дверь до тех пор, пока не поднял не только их, но и Аду. "Если б она знала, если б она только знала что их ждёт, не сомкнула б глаз ни на минуту…" В руках дежурного телефонограмма. Вид — взволнованный. Скрыть не успел. Обычно, как бы не был он взволнован, на губах его мягких и добрых всегда играла улыбка и прочесть что-то можно было только по глазам, в которых гнездилась тревога. Лишь по этому несогласию губ и глаз, Юлия научилась определять истинное его настроение и положение вещей. Она, кутаясь в халат, содрогнулась от торжественности слов, какие солдат чеканил: — "Товарищ генерал! Только что получена срочная…" Он говорил, а у Юлии леденела душа. Вроде ничего необычного, но голос… Она, словно заворожённая, не сводила с Кости глаз. Чересчур спокоен. Больше для неё. Только женщину не обмануть. В глазах гнездится тревога. Она знает его, как свои пять пальцев. Волнуется, и это волнение передаётся ей. Только одно могло заставить скрывать перед ней его и не скрыть — война. Понимая, содрогается: "Опять разлука!" "Всех офицеров в штаб!" — хмурится Костя, провожая с наказом посыльного. По её телу прошла дрожь. Она помнила это состояние нервного нетерпения: так было во время его ареста в 37- ом и тогда во времена борьбы с бандами. Страх, который ворочался в желудке мельницей, она не могла не узнать. Всё вроде бы налаживалось, но судьба злодейка опять распорядилась по-своему. Она мысленно возвела глаза к Богу: "Что же это за наказание такое?!"
Хлопнула за дежурным дверь, и Юлия отмерла. Немедленно помочь ему собраться, накормить и приготовить с собой паёк. И всё же: пока он брился, мылся и одевался, она носилась по дому, полусонная дочь помогала. Шустрая Адуся впервые была в растерянности. Время от времени до них долетает её канючки: — "Пап, а как же поездка к шефам с концертом?" Он, наконец, замечает её и, понимая, что не отвертеться, обнимая, говорит: — "Адуся, ложись спать. Утром разберёмся". У Юлии всё валилось из рук, а Костя спокоен. Чем бы она сейчас не занималась, её глаза следовали за ним: "А вдруг вижу последний раз? У этого проклятого Гитлера огромная силища. Подгрёб под себя всё, дотопав, до наших границ". Наверное, тот страх был нарисован чёрными крестами на её лице, она совсем не владела собой, только он подошёл, поцеловал в её широко раскрытые глаза, долго обжигал держа в плену губы, так что Адка отвернулась и, прощаясь, как маленького ребёнка, погладил по голове: — "Не волнуйся, всё будет хорошо. Главное, помни: всё будет хорошо! Береги Аду!" Нежность, с какой он говорил и обнимал, полоснула по сердцу. Она не выдержала и повисла у него на шее. Потом вдруг поняла, что ему будет нелегко так уходить. У него нет и так уверенности в ней, маленькая росточком, тихая, хрупкая, выросшая в своё время в достатке и неге, в его понятии она всегда была ребёнком. В один миг взяла себя в руки, выпрямила спину и улыбнулась: — "Не волнуйся, мы выстоим. Бей их. Аду ни на шаг не отпущу от себя". Костя ушёл, а они, естественно, больше не уснули. Ада поругивала себя за то, что часто повторяла, мол, поздно родилась и всё героическое давно произошло без неё. Тогда бы её жизнь была хоть и короткой, но прекрасной. Вот болтала, болтала и доболталась — накаркала. Юлия даже не могла улыбнуться её такой ерунде. Чуть свет Ада, наскоро проглотив завтрак, всё же понеслась к Дому офицеров, где по плану их должен был ждать грузовик. На полпути ей встретился отец, торопящийся домой. Он велел возвращаться немедленно. Его слова: — "Война, дочура, война", — вернули её в действительность. Он забежал всего на несколько минут проститься. Они ещё раз обнялись. На всякий случай. Вдруг что-то пойдёт не так, и война затянется на неделю или месяц и он нескоро попадёт к семье. О его гибели она даже думать не хотела. С её Костей не может такого случиться. По старому обычаю, как полагается, посидели на дорожку. Они редко расставались. Только по большой необходимости. Это второй случай. Тогда в 37, когда его арестовали, и он просидел три года в "Крестах" и вот сейчас. Быть от него далеко — было мучительно. Видела, чувствовала, знала: ему тоже не легко и для него эта разлука тяжела. Поэтому не испытывая судьбу была всегда рядом. Нежный душой, он очень тяжело переносил одиночество. К тому же рано осиротев, ценил семейный уют и тепло домашнего очага. Дорожил друзьями, но семья была на главном месте. Им было всегда хорошо вместе. И вот прощаясь, он крепко обнимал, а она не чувствуя силы его рук растворяясь в нём, не желала отлепляться от груди. Её душа рыдала. Он опять безумно целовал. Адка, уже не обращая внимания на их "телячьи нежности", как критически любит укорить она, просто обнимала их обоих и молчала. Юля шептала:
— Не скучай, любовь моя, я буду всегда рядом. Ветерком освежившим тебя в зной, птичкой в затишье вспорхнувшем на ветку, цветком у дороги, но с тобой. Мы не расстаёмся. Я не буду мешать, а пойду с тобой рядом. Я закрою твою грудь от беды и замету врагам к тебе дорожки. Посвечу звездой в ночи… Поверь, любимый, такую мощь из любви и терпения не пробить, с тобой никогда ничего не случиться.
Слушая её горячий шёпот он вдавливал её в себя.
Ей было больно, но она терпела.
Беда — разлучница опять перешагнула порог их счастливого дома. Они расставались, что принесёт для них эта разлука, какие испытания устроит на пути, сохранит ли им жизнь и любовь?
Вышли на крыльцо, держась с Адой с двух сторон за его руки. Следом выскользнула провожать хозяина и кошка. Она всё время сидела рядом, наблюдая зелёными глазами за суетой и вот поняв, что это не спроста, шла за всеми, чтоб мяукнуть ему на прощание. Над тополями вставало два солнца. Сердце замерло: "Вот она беда!" Они бесконечно долго прощались. От него исходила спокойная, уверенная в себе сила, казалось, что единственно что его волновало, это Юлия и Ада. А безжалостное время тик-так… Он расправил под ремнём складки гимнастёрки. Резко повернулся. Ушёл. А она долго стояла на дороге, качаясь, как маятник. Глядя в одну точку, проглотившую его.
