Мой граф - Крамер Киран (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Честность. Она заставляла Пиппу признать, Грегори так много значит для нее, что она убегает в Париж отчасти именно по той причине, ей невыносимо быть с ним, когда он ее не любит. Когда она не его любовь.
Его любовь.
Это было как соль на рану каждый раз, когда она смотрела в лицо правде: она любит его всем сердцем, всей душой, а он…
Он терпит ее из любви к Берти.
Пиппа поглядела в сторону дома и увидела, что Грегори идет от конюшни. Сердечко ее тут же забилось часто-часто, и она подняла руку и помахала. Он помахал в ответ, и волна горячего жара растеклась по телу, делая ее слабой. Теперь она знала, это головокружительное ощущение не просто увлечение.
Это любовь.
Первая и единственная. На всю жизнь. Навсегда.
Любовь, которая никогда, никогда не пройдет.
Возможно, именно поэтому она была так рада обрести эту свою страсть к сахарной скульптуре. Конечно, это занятие интересно ей само по себе, но еще оно помогает убежать от тягостных, грустных мыслей о Грегори и той роли, которую Пиппа никогда не будет играть в его жизни, – возлюбленной и лучшего, задушевного друга.
А почему она так уверена в этом?
Да потому, что не сомневается, любовью всей его жизни была Элиза.
Пиппе никогда не забыть тот его взгляд, когда он обнаружил в саду Элизу с лордом Морганом.
– Вон он, – сказал мистер Доусон, – объект вашей любви. – Он бросил на нее лукавый взгляд. – Прошу прощения. Один из объектов вашей любви. Наряду с сахарной скульптурой, насколько я понимаю.
– И сахарная скульптура гораздо более надежная любовь, чем непостоянный джентльмен, который сам сказал, что я должна избегать его, потому что он опасен.
– Не сомневаюсь в этом, – согласился мистер Доусон. – Но быть может, он на пути куда-то, а куда – и сам пока не знает. У меня такое чувство, что лорд Уэстдейл делает все возможное, чтобы не узнать.
– Правда? Почему?
– Я чувствую в нем сдерживаемую энергию.
– О да. – Она тоже почувствовала ее, когда он боготворил ее тело прошедшей ночью. А ее чувствами были отчаяние и мучительное ожидание из-за того, что он отдает ей не все…
Пока не все.
– Вот что делает его такой привлекательной личностью для высшего света, – сказал мистер Доусон. – Вот почему на него рисуют карикатуры, а слухи и сплетни преследуют каждый его поступок. Подозреваю, они хотят, чтобы он… дал себе волю. Надежды возлагаются большие – на провал или на успех. Что бы он ни сделал, это будет нечто неординарное, и он сам, и все остальные это знают.
– Да, – согласилась Пиппа, ускоряя шаг. – В каком-то смысле мне его жалко из-за этого. Так и хочется прикрыть его от их любопытных глаз, от тех равнодушных дураков, которые просто хотят поразвлечься за его счет.
– Жалость – последнее, что ему нужно, – заметил мистер Доусон. – Ему нужен тот, кто верит в него. Но, Пиппа, – ей нравилось слышать, как мистер Доусон называет ее настоящим именем, – вначале он должен поверить в себя сам. В противном случае никакая поддержка ему не поможет. – Он нахмурил лоб, внимательно глядя на нее. – Вы ведь знаете это, правда?
– Да, знаю. Это трудно принять, но я принимаю. То, что я говорила о его таланте, он пропустил мимо ушей.
– Очень жаль, – сказал мистер Доусон. – Потому что пока он не поверит в себя сам…
– Что?
– Думаю, вам лучше уехать в Париж. Это главная причина, по которой я хочу отвезти вас туда.
Такая грустная, грустная причина. Но безрадостное чувство, чувство отчаяния, которое испытывает Пиппа, слушая, как мистер Доусон выражает свои мысли вслух, достаточное подтверждение того, что она и в самом деле по уши влюблена в Грегори.
Даже издалека Пиппа заметила, что походка у него легче, чем была вчера. Должно быть, он катался на лошади. Ей тоже ужасно хотелось покататься, и она с удовольствием сделала бы это вместе с ним, особенно если бы им удалось отыскать какое-нибудь укромное местечко, чтобы спешиться и…
Ну вот, опять она за свое. Грезит о том, как целовала бы его. Фантазирует о возможностях показать, как обожает его. Она представила, как он целует ее у ствола дерева, блуждая ладонью по груди, потом они опускаются на траву, раздеваются донага, и он любит ее до конца.
«Мой Грегори, – подумала она. – Ничей больше. – Она решительно выпятила подбородок. – И меньше всего леди Дамары». Глупо с ее стороны думать так, даже как-то мелодраматично, что ли, но веление сердца отказывалось слушаться логики.
Однако оно должно послушаться. Она должна.
– Я рада, что мы вот так поговорили, – сказала она мистеру Доусону.
– Я тоже. – Он смотрел прямо перед собой, а не на нее, потому что они уже приближались к дому. – Я редко изрекаю всякие там поэтические сентенции, терпеть не могу сантименты, говоря по правде, но иногда мы находим в нашей жизни людей, встреча с которыми предопределена нам свыше, и для меня вы одна из таких встреч.
– И вы для меня, – ответила Пиппа. – Я еще там, в таверне, почувствовала какую-то связь с вами.
Он усмехнулся:
– Для меня это началось, когда вы подбежали, настаивая, что непременно должны почистить мне сапоги.
– А для меня, когда вы сказали Марбери, что не будете обедать в отдельной гостиной. Мне понравилась ваша твердость и в то же время доброта. Вы напомнили мне дядюшку Берти.
