Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Долгими осенними ночами Генри разглагольствовал главным образом о политике и экономике, космических полетах и интеграции — и хотя его нападки на международные дела были сугубым вздором, в личных мемуарах попадалось немало занятного.
— Мы сделали это, мы! — орал он, прогревая свое «радио» перед очередной историей. — Я и лебедка. Мы их поимели — болота, чащи, дебри, вообще все! Трубите во все рога и фанфары!
Слова в его пасти перекатываются мокрыми кубиками для игры в кости, перестукиваясь с болтающейся челюстью. Он делает паузу, чтобы поправить зубы и гипс поудобнее. «Мел, — подумал я умиротворенно, когда вино, поднявшись до уровня моих глаз, придало облику Генри особую четкость. — Мел, известняк и слоновая кость. Члены, зубы и голова. Да он же разом превращается из легенды во плоти в статую самому себе, решив таким образом оставить без работы парковых скульпторов…»
— Да уж, скажу я вам: мы с лебедушкой… Лебедочкой… Ого-го-го!.. О чем это бишь я? А, о старых временах, о смазанных жиром полозьях, о волах и всякое такое? Что ж, сейчас расскажу… — Он концентрируется, наводя резкость на прошлое. — Да, припоминаю один случай, лет сорок назад вышел. Мы соорудили горку — этакий желоб, вымазанный жиром. Мы подтаскивали к нему бревно и — вжик! — оно летело по склону холма к реке, что твоя ракета, сто миль в час. Вжик! Плюх! Прелесть, а не работа: вжик-плюх, да и только! И вот, значит, завалили мы здоровущую елку, дотащили ее до горки, и ствол уже поехал по косогору, как вдруг я гляжу на реку, а там этот долбаный почтовый баркас. Вот ведь оказия какая! Я видел, что суденышко — прямохонько по курсу. Бревно войдет точняк в борт и развалит посудину аккурат пополам. И кто же, спрашивается, был там на баркасе? Кажись, ребята Пирсов, а может, Игглстоун со своим сыном? А? Так иль иначе, картина ясная: вот баркас, вот бревно, и его не остановить! Ладно, аминь. Остановить нельзя — но притормозить-то можно? И вот я в мгновение ока хватаю ведро, черпаю щебенки и запрыгиваю на эту дьявольскую деревяшку, покуда она не набрала ход. Оседлал ее, значит, еду верхом — и знай себе швыряю щебень в желоб, чтоб хоть как-то замедлить… И уж, конечно, замедлил — отвечу! На комариный хоботок в час, так где-то, а то и на целых два. И вот я мчусь стремглав вниз по склону, а откуда-то из-за спины Бен и Аарон вопят: «Прыгай, дурила, прыгай!» А я ничего не отвечаю — я вцепился в бревно зубами, ногтями и всем прочим, что есть у лесоруба, — но если б мог ответить, то сказал бы:«Вас бы на эту взбесившуюся корягу, которая прет, что твой поезд, — посмотрел бы я, как бы вы попрыгали!» Да, хотелось бы поглядеть на такого, блин, десантника, которому хватило бы духу оттуда соскочить!
Он сделал паузу, чтобы забрать бутылку у Хэнка. Приложился к ней пересохшими губами, запрокинул с более чем солидным бульканьем. Когда же отнял ото рта — поднял бутылку к свету, ненароком демонстрируя всем, что отпил на добрых два дюйма — и даже не поморщился.
— Вы, ребята, тоже ведь не прочь хлебнуть малешко? — Он кивнул на бутылку, и в его ярко-зеленых глазах матерого сатира светился недвусмысленный вызов. — Нет? Ну, на нет и суда нет — только не говорите, что я не предлагал! — И он снова приник губами к бутылке.
— Ну давай дальше, дядя Генри, давай же! — взмолилась Писклявочка, не в силах больше вынести этот томительный антракт.
— Давать дальше? Я уже кому-то что-то дал?
— Что дальше-то было? — кричала Писклявочка, и близнецы вторили ее мольбе. — Дальше что… произошло?
И маленький Лиланд Стэнфорд, заинтригованный не менее прочих, беззвучно просил: «Давай, отец, что дальше произошло?..»
— Произошло? — Он повертел шеей, озираясь. — Кто от кого произошел? Чего-то я никак не въеду… — И физиономия невинная, как у козла в огороде.
— С бревном! Бревно!
— Ах да, бревно! Сейчас поглядим, ей-богу. Вы, наверно, хотите знать, не сотворило ли это бревно, на котором я несся во весь опор, какой беды? Хм, сейчас припомню… — Он закрыл глаза и в глубокой задумчивости принялся массировать переносицу, венчавшую его крючковатый шнобель; даже апатичные тени в углах встрепенулись и придвинулись ближе, чтобы послушать. — Что ж, в самый последний момент меня вдруг осенило: а что, если и ведро зашвырнуть под эту зверюгу? Я бросил вперед ведро, но бревно смяло его в один момент, даже не поперхнувшись. Расплющило, как корова — муху хвостом. Да, кстати! Мне, блин, вот что на ум пришло: вы, ребята, в курсе, какую штуку для борьбы с мухами соорудил этот пентюх Тедди у себя в «Коряге»? Самая потрясная техногенная приблуда, какую только…
— Бревно! Бревно! — кричали дети.
«Бревно!» — вторил им мой внутренний ребенок.
— А? Ааа! Да-да. И в самом конце пути я понял, что другого выхода нет: придется прыгать. Но… Подтяжки — подлые подтяжки вздумали зацепиться за сучок! И вот эта елка, вместе со мной и с моим диким криком, вырывается на оперативные просторы голубой стихии, целя в борт почтовой посудины с конкретным намерением разорвать ее к чертям пополам. Что, собственно, и произошло, если вам интересно. Поэтому все мое геройство с суванием ведра под бревно — все равно что ветер криком унять. А бревно — оно ударилось в борт баркаса и разнесло все в долбаные щепки. Письма разлетелись во все стороны, что твоя метель. Письма, гайки, болты, рангоуты-шпангоуты — все смешалось и разметалось. А тот парень, что стоял за штурвалом, — он тоже не ушел с баркаса, а взлетел прямиком в небо. Это, кстати, я вот сейчас думаю, был парень Пирсов, потому как я припоминаю, они с братом посменно водили баркас по реке, и тот, который был тогда на отдыхе, потом оченно сокрушался, что остался без выходных, когда его братец потоп…
— А ты-то как?
— Я? Возлюби нас господь, милая Писклявочка, а я-то думал, ты в курсе. Твой старый дедушка Генри, увы, погиб! Неужто ты думаешь, что человек может выйти невредимым из такой передряги? Само собой, я погиб!
Он запрокидывает голову, рот его искажается предсмертной судорогой. Дети смотрели, пораженные ужасом до полного оцепенения, пока вдруг его живот не затрясся сдавленным смехом.
— Генри! Ах ты… — кричат близнецы, аж поскуливая от обиды.
Писклявочка извергает яростное шипение и принимается колотить ножкой в голубой фланели по гипсу Генри. Он же хохочет до слез на обветренных щеках.
— Погиб! А вы разве не знали? Погиб, ага! А вы, вы… Хи-хи-хо-хо!
— Генри, когда-нибудь, когда я вырасту, ты пожалеешь!
— И-хо-хо!
Хэнк отворачивается — «Господи, только гляньте на этого артиста! — посмеивается в кулак. — Бальзам Галаада разжижил ему мозги до полной кондиции». А Джо Бен заходится в припадке кашля — чтоб справиться с ним, потребовалось пять минут и ложка черной патоки.
Когда способность дышать возвратилась к Джо, с кухни заявилась Вив с кофейником и чашками на подносе.
— Кофе? — Пар обволакивает ее плечи песцовой мантией, а когда Вив поворачивается спиной, я вижу, что пар вплетен в ее волосы и перетянут шелковой лентой. Джинсы закатаны, икры наполовину оголены; Вив наклонилась, чтобы поставить поднос на стол, и медная клепка на заднем кармане непристойно подмигнула мне; Вив распрямилась — и морщинки голубой ткани будто обозначили путеводную звездочку… — Кому сахару?
Я ничего не сказал, но когда она разносила чашки, у меня потекли слюнки.
— Тебе как, Ли? — Она развернулась, и томно вздохнули ее невесомые кеды. — С сахаром?
— Спасибо, но…
— Принести?
— Ну ладно тогда уж.
Лишь ради того, чтоб лишний раз насладиться подмигиванием ее медной заклепочки на пути в кухню.
Хэнк плеснул в кофе бурбона. Генри глотнул прямо из бутылки, восстанавливая силы после своей безвременной кончины. Джен взяла руку Джо Бена, посмотрела на его часы и объявила, что уже пора, давно пора детям в постель.
Вив вернулась с сахарницей, на ходу облизывая фаланги.
