Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна (читать хорошую книгу .TXT) 📗

Кеннет прислушался к раскатам грома, к бешеному вою ветра и грохоту волн. Это над полночным Бергеном бушевала неслыханной мощи непогода. Какие там соседи! Горожане от мала до велика сидели по домам и молились Господу, насмерть перепуганные буйством стихий.

– Давно пора, – проворчал изгнанник. – Расплодились твари!

И пока Кеннет отдыхал, улегшись спиной на лавку, его суровая родственница выбирала себе трофеи – тролльи головы поуродливее да пострашнее. То бишь достойный подарочек конунгу альфарскому готовила, старалась, точь-в-точь как матушка капусту в огороде выбирает. А найдя подходящую, приподнимала голову за лохмы и рубила шею коротким острым мечом. Хряп! И радовалась, точно младенец погремушке:

– Ой ты! Гляди-ка, клыкастенький!

Куражилась Неблагая, припоминая, вестимо, дикие древние битвы, когда дети Богини Дану на равных бились с великанами и побеждали.

Кеннет устало закрыл глаза и тут же провалился в сон. А уж кто его раздел, помыл и потом закутал в одеяло, то уже не важно.

Проснулся горец только вечером, когда от давешнего разгрома и следа не осталось. Ни синих брызг крови по стенам, ни трупного смрада, ни порубленных тролличьих туш. Кайлих с Альфкелем, к слову, тоже куда-то запропастились. Одна только Ленэ безмятежно пряла шерсть, тихонько напевая себе под нос.

– Прости, добрая госпожа, а где… – начал было Кеннет, да вовремя осекся.

Забылось уже, что женщина знает его язык.

– Они скоро вернутся, не волнуйся, благородный сын Маклеода. Как стемнеет, так и придут, – белозубо улыбнулась Ленэ.

Говорила она со странным акцентом, но вполне сносно. А чтобы отважный гость не утруждал себя расспросами, сама все объяснила:

– Альфкель как-то угостил меня тремя водами – сладкой, соленой и горькой, и теперь я знаю два людских языка и один нелюдской. Так жить удобнее, согласись.

Кеннет поплотнее закутался в плед, почесал затылок и согласился. Выпросить, что ли, у тетушки Шейлы еще и такой подарок? А то ведь одной латыни да бриттского маловато будет. Тем паче что зубрить падежи не нужно, хлебнул водицы чародейской – и готово.

– Я постирала твою одежду, господин, – сказала женщина, заметив, что гость переминается с ноги на ногу. – Она скоро высохнет.

– Прости, что твой дом пострадал от нападения, госпожа, – честно повинился горец. – Это все моя вина. Не сдержался.

Отчего-то перед альфаровой женой он робел.

– Ах, не бери в голову, – отмахнулась Ленэ. – Ты на самом деле очень помог Альфкелю, и не только. Невольно подсказал, как вызвать его сородичей на встречу. Теперь-то альфары точно устроят большую охоту на троллей. И всем будет польза: тебе, твоей могущественной родственнице, Альфкелю и всему городу.

И поняв, что в твердую горскую башку такие мысли еще не забредали, снова рассмеялась, словно колокольчик в руке алтарника зазвенел.

– Альфары таковы, что редко помогают людям по доброте душевной, только ради собственной выгоды или же под властью внезапного порыва. О последнем же впоследствии всегда сожалеют. Так что не принимай на свой счет ни вины, ни долга перед моим Альфкелем. У него свое на уме.

– Хочешь сказать, что в любом ином случае он бы прошел мимо и на подмогу мне не подоспел?

– Почем мне знать, мой добрый господин? Я редко ведаю, что замыслил Альфкель. Вернее сказать, никому это не ведомо.

Ленэ говорила мягким, почти ласковым голосом, словно с ребенком, но мыслительные процессы Кеннета, подстегнутые ее словами, обострились настолько, что до горца дошло, что? именно хотела сказать эта маленькая женщина. Верить любому альфару можно только в одном случае – если цели ваши полностью совпадают и до тех пор, пока они совпадают, и ни мгновением дольше.

– Ладненько, будем знать.

– Вот и хорошо. У меня как раз рыбный пирог остыл. Отведаешь ли?

– А то!

Уж и день миновал, и другой, и третий, а жизнь в доме альфара-изгнанника текла своим, установленным ранее чередом. В конце концов Кеннету не усиделось на лавке, и он решил к обедне сходить. Как следует, то бишь от всей души, помолился Пресвятой Деве, исповедался и после с чистым, насколько это возможно в его положении, сердцем принял Святое Причастие. Правда, каялся в грехах Маклеод, очень осторожно выбирая слова, упомянув, что отнял немало вражеских жизней, но не уточняя, что это были за враги. Хотя вряд ли священник бы возражал против усекновения множества троллей. Поп, собственно, подробностями и не интересовался. Назначил епитимью – две дюжины раз прочитать «Pater noster».

– Иди с Богом и больше не греши, – сказал святой отец тоном, не скрывающим уверенности, что дикий горец из Альбы еще до вечери успеет нагрешить преизрядно.

И как в воду глядел. Едва Кеннет из церкви вышел, как потянуло его в кабак со страшной и неумолимой силой. Матушка эту его особенность знала отлично и сравнивала всегда с повадкой свиней, которых только-только отмыли от грязи, искать самую глубокую лужу. Папаша же полагал, что полученная от Святых Даров благодать влечет к себе чертей, как мед пчел, и те сразу же начинают доброго христианина злокозненно подбивать на всякие непотребства.

Кеннета Маклеода, похоже, атаковал целый рой чертей. И те давай напоминать горцу вкус пива да подсовывать на его глаза гулящих девок разных мастей. И погода как на грех исправилась и сделалась почти весенней: солнышко светило, по небу облачка неслись. Опять же, троллей вообще не видать. То ли хоронились от Кеннетовых глаз, то ли совсем попрятались. Пару раз померещилась ему тень на крыше, но и только. И как вот тут устоять перед искушением, если ноги сами свернули в проулок и привели к двери дома, из окна над входом в который торчал шест с привязанным к нему пучком соломы [13]. Таверну, как и большинство торговых лавок в Бергене, держали немцы, но Кеннета это вовсе не смущало, тем паче что пару слов по-немецки он все же знал.

Внутри было темновато, парочка коптящих масляных ламп положение не спасали, но не родился еще на свете такой человек, который пронесет полную кружку мимо рта. Опять же веселье, невзирая на ранний час, уже началось, раз кое-кто уже валяется в грязной соломе, храпит и слюни пускает. А чего такого? Может, у человека радость? Кеннет принюхался к вкусному запаху. Крепкое пиво варили на открытом огне и тут же его пили, заедая, чем Господь послал – жареной рыбой, ячменной кашей, пареной брюквой и хлебом. Но в основном пили, посему завсегдатаи, средь которых всегда найдется пара забияк, уже глаза залили достаточно, чтобы не пялиться на чужеземца. Девки же, напротив, оживились и бросились наперебой знакомиться. Так что, когда Кеннет заказывал свою первую кружку, у него уже имелась приятная компания. За первой кружкой последовала вторая, а потом и третья. А ну-ка, удержись тут после стольких дней абсолютной трезвости. Опять же, когда рядом никаких троллей, а также сидов и альфар, можно расслабиться и дать девкам убедиться, что под килтом никаких штанов нет и быть не может, а есть только то, чем горца одарил сам Господь. А потом еще и песню можно спеть хулительную – про Кемпбеллов, без риска нарваться на драку. Вот чего-чего, а драться Кеннету совсем не хотелось. Пока не хотелось. Пару раз за его стол пытались подсесть любители выпить на дармовщиу, но Маклеод привычки такой не имел – поить за свой счет всякого, кто дружелюбно колотит по плечу и называет «братишка». Еще папаша его отроком учил: «Бухай тока со своими людьми или же с бабами. Кошелек будет целее. Кружкой пива верности не купишь, а бабы… бабы еще и денег не возьмут, если как следует постараешься». Иен много чего умного говорил, только Кеннет плохо слушал.

«Эге! Да меня на грусть потянуло, – сразу догадался горец. – Пора закругляться!»

Он подхватил самую смазливую, как ему почудилось, деваху, и вдвоем они, поддерживая друг дружку, с горем пополам выбрались на свет божий. Правда, солнце уже село, и в наступившей темноте на улицах Бергена сразу же появились жаждущие избить и обобрать пьяного. Но только не на того нарвались. Кеннет Маклеод грусть-печаль завсегда привык разгонять при помощи кулаков. Ну и, как водится, раз вмазал, два треснул – и понеслось. Только успевай поворачиваться, чтобы всем желающим зуботычин досталось поровну.