Том 4. Письма. Семь лет с Бабелем (А. Н. Пирожкова) - Бабель Исаак Эммануилович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Как-то у нас дома я задала Мальро банальный вопрос: как понравилась ему Москва? В то время в Москве недавно открыли первую линию метро и всем иностранцам непременно ее показывали. Мальро ответил на мой вопрос кратко: «Un peu trop de metro» (многовато метро).
Позднее Бабель рассказывал мне, что во время испанских событий Мальро был командиром эскадрильи самолетов в Интернациональной бригаде; кроме того, он летал в Нью-Йорк, где пламенными речами перед американцами собрал миллион долларов в пользу борющейся Испании.
В один из приездов в Москву, наверное, в 1936 году, Андре Мальро взял с собой своего младшего брата Роллана. Бабель очень смешно рассказывал мне, что, приехав в Советский Союз, Роллан сказал брату: «Если ты думаешь, что я могу прожить без женщины двое суток, то ты ошибаешься». Он познакомился с какой-то русской девушкой, пригласил ее в ресторан и попытался обнять ее уже в такси, но тут же получил по физиономии. Девушка приказала шоферу остановиться и убежала. Ошарашенный Роллан пришел к Бабелю со словами: «Не понимаю, откуда в вашей стране повышается деторождаемость, как пишут в ваших газетах». Бабель перевел мне эти слова Роллана, и мы оба ликовали, что наша девушка дала такой отпор этому французу.
Роллан часто приходил к нам, и Бабель приводил его ко мне в комнату и говорил: «Передаю вам этого идиота, который до смерти мне надоел. Займите его чем-нибудь, ради Бога». При этом Бабель мило улыбался Роллану. Я должна была сдерживать смех. В то время я начала изучать французский язык, но самостоятельно; учебник почему-то достать было трудно; мне попался учебник A L’Academie Militaire (для Военной Академии), и я его купила. В попытках разговора с Ролланом оказалось, что я не знаю, как по-французски цветы и духи, но зато знаю — как пушки и пулеметы, и знаю много других военных слов. Бабель очень смеялся, когда Роллан ему об этом рассказал.
Иногда Бабель отправлял нас с Ролланом в какой-нибудь театр. Помучившись в попытке разговаривать по-французски, мы вдруг установили, что можно кое-как объясняться по-немецки. Оказалось, что Роллан окончил в Германии какое-то учебное заведение по кинематографии и хотел работать по этой специальности у нас в СССР. Впоследствии его устроили на Мосфильм, где снималась картина под названием «Зори Парижа». Жил он тогда в гостинице или на частной квартире и у нас бывал реже. Русским языком он овладел довольно быстро. Однажды зимой пришел к нам в теплых рукавицах, и когда моя мама, гостившая у нас, спросила его: «Вам тепло?», Роллан вдруг сказал: «Мне не холодно и не жарко». Это было достижение. Дальнейшая судьба Роллана мне точно не известна, но кто-то из приехавших из Парижа как будто рассказывал, что Роллан был расстрелян как немецкий шпион. Я думаю, что это было уже после войны 1941-1945 годов.
Летом 1935 года Бабель отправился в поездку по Киевщине для сбора материалов в журнал «СССР на стройке». Готовился специальный тематический номер по свекле. У меня как раз предстоял отпуск.
Мы приехали в Киев, остановились в гостинице «Континенталь». Бабель встретился там с П. П. Постышевым, который выделил ему для поездки две машины и сопровождающих. Бабель сказал мне, что Постышев на Украине пользуется большой популярностью, что он — добрый человек, любит детей и делает для них много хорошего.
Мы направились в те колхозы, где выращивали свеклу. С нами из Москвы ехал фотограф Г. Петрусов, главное действующее лицо, так как журнал «СССР на стройке» обычно состоял из одних фотоснимков с пояснительным текстом; Бабель должен был участвовать в общей композиции номера и написать к фотоснимкам «слова».
Останавливались мы в колхозах. Бабель с Петрусовым и представителями ЦК Украины заходили в колхозные правления и вели там обстоятельные беседы о том, что, где и как снимать.
Однажды нас привезли на ночлег в какой-то колхоз, который был так богат, что имел в сосновом лесу собственный санаторий. Лес был саженный рядами на белом песке — в нем утопали ноги. Бабель рассказал мне, что этот колхоз имел очень мало пахотной земли, и его председатель придумал выращивать на этой земле только семена овощей и злаков; теперь колхоз поставляет семена всей области, а взамен получает хлеб и все, что ему нужно. Мы переночевали в этом пустом санатории, пустом потому, что он летом служил для отдыха детей, а зимой там отдыхали взрослые; но дети уже пошли в школу, а взрослые еще не управились с уборкой.
Утром мы пошли завтракать в колхозную столовую. Село состояло из белых хат, утопающих в зелени садов, огороженных плетнями. Возле каждого дома — широкая скамья. Встретили женщину в украинском наряде, очень чистом. Она бежала домой с поля покормить ребенка. Бабель с нею немного поговорил, пока нам было по пути, и она рассказала, что работать в колхозе много легче и веселее, чем раньше, когда хозяйство было свое.
Столовая была расположена в центре колхозного двора, сплошь забитого гусями, утками и курами.
На завтрак нам дали по тарелке жирного супа с гусятиной и картошкой, затем жареного гуся, тоже с картошкой, и потом арбуз. На обед и ужин было то же самое, так что на следующий день мы больше уже не могли смотреть даже на живых гусей.
На следующий день утром, прихватив с собой чай и ложечку для заварки, которую Бабель всегда возил с собой, он отправился на кухню, и, после переговоров с поварихой, мы наконец получили крепкий чай и набросились на него с жадностью.
Мы оставались в этом колхозе три дня. Бабель изучал хозяйство, на этот раз не имеющее отношения к свекле. Присутствовали мы также на празднике открытия в колхозе школы-десятилетки. Праздник происходил в большом зале школы на втором этаже. Был накрыт длинный стол, приглашены все учителя, приехали гости из Киева. Произносились речи, где говорилось о том, что в школе преподают большей частью свои, выучившиеся в Киеве или Москве и возвратившиеся в село юноши и девушки. Их заставляли показаться; они вставали и смущались.
На другое утро, покинув этот колхоз, мы проезжали полями, шла уборка свеклы: она была навалена всюду целыми горами. Уборка и обрезка ее ботвы производились вручную. Женщины острыми ножами ловко отсекали ботву и корешки.
Обратный путь в Киев пролегал роскошным лесом. Остановились в одном бывшем помещичьем имении на берегу прелестной реки Рось, текущей по крупным валунам. Поместье было превращено в санаторий для железнодорожников: нам показали дом, парк и лиловую горку — большой холм, сплошь усаженный кустами сирени, с тропинками и скамьями между кустов.
В Киеве Бабель встречался со старыми своими друзьями — Шмидтом, Туровским и Якиром. В сентябре этого года там проводились военные маневры, и Якир пригласил на них Бабеля. Маневры продолжались несколько дней. Бабель возвращался усталый и говорил, что было «внушительно и интересно». Особенное впечатление произвели на него маневры танков и воздушный десант с огромным числом участвующих в нем парашютистов. И еще запомнился мне один рассказ Бабеля, как на маневрах провинился чем-то командир полка Зюка. Якир вызвал его и отчитал, а тот обиделся.
— Товарищ начарм, — сказал он, — поищите себе другого комполка за триста рублей в месяц, — откозырял и ушел.
Якир и всеобщий любимец веселый Зюка были большими друзьями.
После маневров мы были приглашены к командиру танковой дивизии Дмитрию Аркадьевичу Шмидту, в его лагерь на Днепре. Утром за нами в гостиницу «Континенталь» заехала военная машина, похожая на пикап. Дом, где жил Шмидт и его комсостав, был расположен в лесу. Там мы познакомились с его молодой женой Шурочкой, красивой шатенкой, она тогда была беременна. Нас угощали солдатской кашей из пшена, сваренной на костре при нас и чуть подгорелой. Для полной иллюзии ели из солдатских котелков, чай пили из солдатских кружек.
Днем поехали на рыбную ловлю, до реки Днепр доехали на машине, хотя это было совсем близко от лагеря; потом на лодке плыли к какому-то омуту. Настоящей рыбной ловли не было, а просто взорвали несколько динамитных шашек, и мы с лодки увидели всплывающих кверху брюшками рыб, среди которых одна была очень большая. Это был сом. Собрали рыбу, какая была покрупнее, мелочь всю оставили. Я с детства любила рыбную ловлю удочками и была возмущена таким варварским способом истребления рыбы. Бабель тоже нахмурился. Вечером наш сом ожил и укусил повариху за палец, когда она взяла его в руки. На ужин была подана сковорода жареной рыбы и блюдо с роскошными сливами, черными, спелыми, сладкими. Сливу ели, в основном, мы с Шурочкой. После ужина мы с Бабелем уехали в Киев.
