Одержимый женщинами - Жапризо Себастьян (список книг .txt, .fb2) 📗

Я как раз говорила ему:

– Вот мой муж. Это наше свадебное путешествие.

Фермер не произнес ни слова с того момента, когда я нашла его во дворе его собственного дома.

Он выслушал меня, покачал головой, проворчал что-то презрительное и пошел запрягать лошадь. В серых вельветовых штанах, подпоясанных фланелевой тесемкой, рубашке без воротника с закатанными рукавами, он производил впечатление полного мизантропа, причем это явно распространялось на всех и вся.

Он посмотрел на Венсана сверху вниз, так смотрят на чахлый кустик, и наградил его таким же ворчанием, которым приветствовал меня. После чего подошел к фургону и оглядел его. Я робко спросила:

– Думаете, это можно починить?

Но ответа так и не последовало.

Лошадь, понурясь, дотащила машину до фермы. Венсан помог мужику закрепить домкрат. Они сняли одну ось. Я сидела в стороне, на каменной скамейке, и смотрела на них.

Солнце стояло высоко и палило, когда на пороге дома показалась девушка примерно моего возраста с темной шевелюрой, длиннее и гуще моей, она была босиком, из одежды – только рабочий халат, вызывающе, даже хитроумно расстегнутый. Она явно вылезла из постели. Сперва я подумала, что это дочь фермера. Зевая, она сказала:

– Ну заходите. Мой муж сам справится. К тому же он терпеть не может, чтобы на него глазели, когда он работает.

Обратите внимание на слова: «вызывающе, даже хитроумно расстегнутый». С этого момента показания Эммы сильно отличаются от ее же собственных показаний, которые она дала жандармам после своего приключения, а в конце даже им противоречат. Очевидно, много лет спустя, когда она уже не боялась, что ее поведение может выглядеть противоречивым, она становится более искренней и в описании событий, и в собственном предвзятом отношении к происходившему. (Примечание Мари-Мартины Лепаж, адвоката суда.)

Неразговорчивый малый снял все искореженные детали и выровнял их сильными ударами кувалды на кузнечном горне во дворе. Одежда Венсана, мое подвенечное платье и белье сушились на солнце, развешанные на веревке в нескольких шагах от него.

Мы с моим так называемым супругом по очереди помылись в общей комнате, а молодая фермерша Элиза дала каждому по простыне – прикрыться. Мы сидели по обе стороны большого дубового стола, а она приготовила курицу, которую только что зарезала. Она завела, не спросив нашего согласия, граммофон двадцатилетней давности с раструбом и медной ручкой, который снова и снова играл модное болеро «Напрасны старания, все возможно» – похоже было, что это не единственная пластинка. Она, не отрываясь, в упор смотрела на Венсана, который отвечал ей тем же. Чуть раньше с нелепыми предосторожностями она промыла перекисью водорода его царапину на лбу и извела целый рулон лейкопластыря, чтобы заклеить требуемые три сантиметра.

Должна признаться, что это был красивый, хоть и ядовитый цветок. Она покачивала бедрами так, что могла закружиться голова. Спереди – сплошной вызов и соблазн. Она стала искушать его с первого момента – то и дело выставляла свои ляжки в разрез халата.

Когда она подала курицу, то сперва положила Венсану, которого называла: «мой красавчик». Она так открыто касалась его, что в конце концов я не смогла сдержаться и сказала:

– Вам не стыдно? Ваш муж рядом!

Он посмотрела на меня взглядом, полным лицемерия, и ответила самым невинным образом:

– А что я делаю плохого? Прекрасно видно, что вы своего мужа не любите. А я не люблю своего. И что делать?

И тут же, не обращая на меня никакого внимания, она стала танцевать босиком в ритме болеро, подняв руки. У нее были влажные губы, ее черные цыганские глаза не отрывали взгляда от глаз Венсана, и она говорила ему:

– Вы знаете, кем бы я хотела быть?.. Такой девушкой, знаете, которая танцует для короля. Там в пещере томится заключенный, она сохнет по нему, а он ее не хочет…

Венсан смотрел и слушал ее с блаженной улыбкой, не выпуская из рук куриного крылышка.

– А я бы танцевала и танцевала, – продолжала она, – пока мне не принесли бы на серебряном блюде его голову…

Уже не помню, возможно, он захлопал.

Сытно поев и выпив вина с виноградников фермера, он посоветовал мне отдохнуть в супружеской спальне, предложенной Лизон, составлявшей одно целое с общей комнатой, а ее муж на дворе продолжал колотить, как сумасшедший, ремонт явно затягивался. Я прекрасно поняла, что оба они старались отделаться от меня, но ничего не сказала, да и в любом случае, что я могла сказать? Что вру с самого утра, что нужно было сообщить в полицию? Конечно, я устала, к тому же меня достали и граммофон, и кривлянье этой девицы, и мерзкий привкус того, что сегодня я бы назвала ревностью.

Когда я осталась одна за закрытой дверью, я села на край высокой кровати – ноги даже не доставали пола. Я чувствовала себя ужасно жалкой и растерянной. Я говорила себе, что можно понять мужчину, который не имел женщин «целых шесть лет» и не устоял перед чарами первой же, предложившей себя, что я должна ненавидеть его за многое, но не за это, и что к тому же, если бы я захотела, прошлой ночью в фургоне или накануне в лесу, мне не потребовалось бы усилий, чтобы завлечь его не хуже, чем она: один взгляд, и он был бы готов. Но все мои мудрые рассуждения не срабатывали, я слышала, как они шепчутся по другую сторону двери, – меня просто-напросто предали.

А потом я их уже больше не слышала, и это было еще хуже. Я метнулась к ним в комнату так быстро, что с меня слетела простыня, в которую я заворачивалась. Их там не было. Я покорно закрыла дверь и грустно вернулась на кровать, тут на улице раздался сдавленный крик, и я кинулась к окну. Через щели закрытых ставен мне была видна только задняя часть дома, выходившего на бескрайние виноградники. Венсан, задрапированный на манер римского императора, гонялся там за Лизон. Я слышала их крики, заглушаемые непрерывными ударами фермерского молота.

Еще до того, как он ее поймал, она полностью расстегнула свой красный халат. Он просто соскользнул к ее ногам. Он так же поступил с простыней. Они остались голые и несколько секунд не отрывали взгляда один от другого, потом кинулись друг на друга и, обнявшись, упали на мягкую землю, смеясь во все горло.

Мне больше их не было видно. Я забралась на стул. Кажется, они дрались и, как дети, мазали друг друга виноградным соком. Сквозь ставни я иногда видела, как среди листьев появлялась то нога, то голова. То, что я видела – или я додумалась до этого, – когда стихли их крики, – мне наплевать, можете считать меня извращенкой, – мучило и завораживало меня одновременно. Главное, я услышала бесстыжие крики Лизон, словно вторящие ударам молота, доносившимся со двора, и постепенно они совпали по ритму. Говорят, что женщины менее падки на такие зрелища. Вы знаете не хуже моего: это наверняка сказал мужчина.

Несмотря ни на что, мне хватило сил оторваться от окна и выйти из комнаты. Завернувшись в простыню, в туфлях, я пошла во двор забрать свою высохшую одежду. Фермер возле горна даже не посмотрел на меня. Он стучал и стучал среди снопа искр, по нему градом тек пот, и время от времени, словно отвечая занимавшим его мыслям, он издавал свое недовольное ворчанье.

Фургон был готов к отправлению в конце полудня, но без ветрового стекла и двери у пассажирского сиденья.

Венсан заплатил фермеру деньгами моего мужа. Он властно сел за руль, и я поняла, что теперь он берет меня не как шофера, а как заложницу. Сильнее огорчить меня уже было невозможно. Даже если бы он признался, что про бабушку все выдумал, я бы и рта не раскрыла. Он тоже молчал, пока мы не достигли полуострова, только пододвинул меня ближе к себе, поскольку кабина с моей стороны была открыта и он боялся, что я выпаду на каком-то крутом повороте. Я не шелохнулась. Порывы теплого ветра играли моими волосами и оглушали меня. Мне казалось, что они очищают меня от всего…