Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Карр Мэри (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
Эти самые республиканцы были страшилками моего детства. Когда-то я спросила отца, что он имеет в виду (помнится, это было во время дебатов Кеннеди и Никсона) Он ответил, что республиканец – это тот, кому еда не лезет в горло, если он не знает, что на земле кто-то голодает. Скажу честно, долгое время я полностью была согласна с этим определением. Страшнее республиканца в лексиконе отца было только одно слово – «штрейкбрехер» [6].
Штрейкбрехеры были излюбленной темой отца. Я помню, как однажды утром забирала его на его машине с ночной смены. Я пересела на пассажирское сиденье, а он сел за руль. Вместе с ним в салоне появился запах кофе и чистящего средства, которым он отмывал руки от нефти.
– Представь себе, – сказал он, – если бы я знал математику и другие науки, то мог бы стать бригадиром, – в знак приветствия приподнял свою пластиковую каску перед огромными цистернами с бензином и огнями нефтеперерабатывающего завода. – Получал бы в год чистыми двенадцать тысяч долларов. Некоторое время назад меня вызвал мистер Бригс. Его секретарша сделала мне кофе, как мне нравится. У него в кабинете стол шире хайвея из красного дерева. Он говорит: «Пит, если ты перейдешь на другую сторону пикета, то станешь в семью гораздо больше приносить». Я отказался и поблагодарил его. Мы пожали руки. Через пару дней он назначил бригадиром старого Бугера, – я не стала спрашивать, кто такой Бугер, потому что не хотела прерывать его рассказ. – Так вот Бугеру быстро поплохело. У него голова и спина стали болеть. Живот раздулся и стал через ремень переваливаться. Стал от колик страдать, – отец затушил сигарету о боковое окно и задумался.
– Понимаешь, сгорел на работе. И сейчас его жена вдова. На деньги повелся, мать твою. Чертов штрейкбрехер, сукин сын.
При слове «штрейкбрехер» костяшки его рук на руле побелели.
– Вот так, переходишь на другую сторону пикета, и я говорю не только о своей работе. Я говорю о любом пикете. Пусть это будет профсоюз аптекарей или столяров, без разницы.
Далее следовала тирада о том, что нельзя вырывать хлеб из рук младенцев и детей.
В самом низу чемодана под стопкой нераспечатанных нарядных рубашек из сетевых универсамов, которые мы дарили отцу на Рождество, мы нашли носок со скрученной в трубочку пачкой денег. Приблизительно три тысячи долларов. «Деньги на игру», – думаю я. Или своего рода страховка на будущее.
II. Бабуля со странностями
Если папино прошлое для меня иногда реальнее, чем мое собственное настоящее, то прошлое мамы совершенно пусто и безлико, как пустыня в Западном Техасе. Она родилась в так называемой Чаше Пыли [7], усеянной ветряными мельницами и редкими ранчо с хлопковыми полями. Вместо кошки у нее была рогатая жаба. По ее словам, первые десять лет своей жизни она не видела дождя. Небо над головой стояло высоким и безоблачным, обезвоженным, как камень.
В Личфилде дожди были обильными и частыми. Эта часть штата находится на широте субтропиков, откуда рукой подать до Мексиканского залива. Самое высокое место здесь на метр ниже уровня моря, местность болотистая, поблизости протекают две реки. Любая ямка тут же наполняется солоноватой водой. Даже вырытых перед домом канав (там, где, как я позже выяснила, должны находиться тротуары) было недостаточно, чтобы сдержать распространение болота. В этих местах никто делал подвалы. Но когда по радио предупреждали о приближающемся торнадо, все, кроме матери, прятались в дверных проемах или в ванных. Мать открывала двери и окна. Мне кажется, что я и сейчас слышу, как дождь стучит по широким листьям банана со звуком, как мы тогда шутили, словно корова писает на гладкий камень.
Помню, как однажды мы увидели черную воронку торнадо над футбольным полем на противоположной стороне улицы. Торнадо вырвал из земли огромный бетонный столб, словно это была скрепка для бумаги. Это произошло всего в пятнадцати метрах от нашего дома. Я положила голову маме на колени и заткнула уши. Мама обожала такие явления природы.
У меня всего одна ее детская фотография. Она одна на широком беленом крыльце в маловатом по размеру пальто из грубой шерсти. Смотрит прямо в объектив из-под светлой мальчишеской челки. Родители назвали ее Чарли – не Шарлоттой, не Шарлен, а именно мужским именем Чарли, что неоднократно вызывало изумление окружающих. Во время Второй мировой войны была объявлена мобилизация, и ей даже прислали повестку. Матери было два с половиной года, когда сделали эту фотографию. Тогда она заболела воспалением легких из-за холодного северного ветра. Доктор пытался сбить температуру: маму обтирали губкой с холодной водой и поили с ложки напитками с виски. Он сказал: «Ребенок умрет, если не к полудню, то точно этой ночью». Моя бабушка Мур была в ужасе от такого известия. У нее были сложные роды и больше не могло быть детей.
В тот день бабушке в голову пришла одна идея. Она сразу взбодрилась, потому что, как и мама позднее, испытывала облегчение от загруженности делами. Бабушка умыла и причесала мать, после чего вызвала городского фотографа. Она решила: если Чарли Мари умрет, то надо поторопиться, чтобы оставить на память ее фотографию. Дедушка наотрез отказался выводить больного ребенка на улицу и даже пригрозил бабушке разводом, но та настояла на своем.
Итак, морозным январским вечером бабушка одела дочь в ярко-красное пальто и выставила на крыльцо, где было достаточно света для съемки. Мать вспоминала: ветер со Скалистых гор дул так сильно, что едва не снес ее с крыльца, будто бил по лицу огромной белой рукой. Между их домом и Скалистыми горами на полторы тысячи километров расстилалась равнина, и ветер не встречал преград на своем пути. На фотографии о мамины ноги трется пестрая кошка. По фотографии видно, что ее сделали в спешке. Мама говорила, что не чувствовала себя умирающей. Кружилась голова, и ей хотелось прилечь, но окружающие поддерживали ее в вертикальном состоянии.
Эта семейная история, слава богу, имеет счастливый конец. Случилось чудо. Когда на следующее утро в дом пришел священник для того, чтобы утешить родителей, мама лежала в кровати, делала себе из тряпок куклу и сосала пропитанные виски конфеты, которые ей ночью купил в лавке дедушка. Бабушка потом говорила, что ребенка спас свежий воздух.
Я помню, что мы лишь раз навещали бабушку в Лаббоке. Тогда мама в первый раз грозилась развестись с отцом. Я не помню, из-за чего они в то утро поругались, помню только, что она швырнула в стену на кухне тарелку овсяной каши, схватила свою соломенную дамскую сумочку и потащила нас с сестрой к машине. Мы с сестрой были в пижамах, и она даже не удосужилась нас переодеть.
Помню, что перед тем как пойти в ресторан «У Стакки» на завтрак, Лиша уговорила мать купить нам платья. (Даже в те времена у Лише чувство приличия было развито в гораздо большей степени, чем у меня. Например, описавшись, я просто снимала трусы и продолжала играть дальше.)
Вечером где-то за Далласом мы остановились, чтобы купить гамбургеров по пять центов. Я с Лишей играла в ювелирный магазин на заднем сиденье. Установленные сестрой правила игры были следующими: я платила ей настоящие деньги за выдуманные драгоценности. У нее была красная жестяная коробка из-под печенья, набитая пуговицами самых разных форм и цветов, в том числе из горного хрусталя и латунные, в форме восьмерки. У меня была отцовская стеклянная туба для сигары, в которой лежали пяти- и десятицентовые монеты и пластиковый кошелек Барби с защелкой с монетами по одному центу. К тому времени, когда мы подъехали к Форт-Уэрту, Лиша выманила у меня все десятицентовые монеты под предлогом того, что они ничего не стоят, потому что самые маленькие по размеру.
У меня остались одни одноцентовые монеты, и Лиша уговаривала меня обменять их на белые пластмассовые пуговицы, которые, по ее словам, были из жемчуга, когда в первый раз за тот день небо над нами потемнело.
