Капризный ангел - Картленд Барбара (полная версия книги .txt) 📗
Она уже ни минуты не сомневалась в том, что князь, о котором даже ее собственная мать предпочитала говорить лишь в самых обтекаемых выражениях, так и не ответив на прямой вопрос дочери, почему он не любит фотографироваться, так вот, этот человек имеет множество странностей. Недаром при одном только упоминании имени князя Максимилиана вся родня тут же пускалась в уклончивые речи, в точности как и принцесса Присцилла, что лишь усиливало худшие подозрения Тильды. Собственно, общее настроение даже трудно было выразить словами. Одно ей было совершенно ясно: родственники неодобрительно относятся к князю Максимилиану и откровенно жалеют ее саму. Однажды в гостиной королевского дворца в Ганновере она услышала, как король Георг, длинноносый здоровяк с роскошными бакенбардами, сходившимися вместе, образуя некое подобие бородки, воскликнул в сердцах, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Ума не приложу, как им могла прийти в голову такая нелепость – выдать это невинное дитя за князя Максимилиана! Этого категорически нельзя было де…
Но тут король заметил Тильду и, поняв, что она услышала его слова, сконфуженно умолк, разразившись несколько неестественным кашлем. А потом и вовсе ретировался, предоставив жене самостоятельно заглаживать возникшую неловкость.
После того случая Тильда стала внимательнее прислушиваться к тому, что говорилось вокруг.
Судя по отдельным словам и обрывкам фраз, чаще всего произносимых шепотом или полушепотом, которые до нее долетали, правда о будущем муже была неутешительной.
– Это преступление! Неужели они надеются…
– Как только Присцилла могла дать согласие? Ведь ей-то должно быть известно…
– Бедное дитя! У меня сердце кровью обливается при мысли о том, что она обнаружит…
«Что они все так старательно скрывают от меня, – недоумевала Тильда, – и что не так с этим странным правителем Обернии?»
К сожалению, оба ее спутника не были лично знакомы с князем Максимилианом. Они даже в глаза его не видели. А потому расспрашивать профессора Шиллера или леди Крукерн о том, что значат эти таинственные недомолвки родственников, не имело никакого смысла. К тому же леди Крукерн, поднаторевшая в тонкостях дипломатического этикета за годы внешнеполитической службы мужа, никогда не позволила бы себе сказать по поводу князя что-то такое, что могло бы его унизить или представить в дурном свете.
Итак, во всем надо было разбираться самостоятельно. Одно было ясно: с человеком, которого ей прочат в мужья, что-то неладно. Но что именно? Может, он калека? Или даже урод? Но нет! Все в один голос твердили, что князь – настоящий красавец. Такой же, как и баварский король Людвиг. Что ж, портреты, развешанные по залам Линдерхофа, свидетельствовали, что баварский король на редкость хорош собой, а потому подобные оценки отнюдь не являлись преувеличением. Но это про короля! А что же князь?
Чем ближе они подъезжали к Обернии, тем чаще Тильда корила себя за то, что не проявила настойчивости и не стала протестовать против навязываемого ей замужества. Конечно, толку от ее протестов было бы немного. Ведь родители были безмерно польщены той высокой честью, которую оказала их дочери королева, сосватав крестнице столь завидного жениха. Но она могла хотя бы настоять, чтобы ей показали портрет князя. В конце концов, можно было бы закатить небольшую сцену и заявить, что она даст согласие на объявление помолвки лишь после того, как князь самолично прибудет в Англию и познакомится с ней.
И Тильда тут же представила себе, сколько веских аргументов и доводов было бы незамедлительно найдено, чтобы оправдать нежелание князя совершить такую поездку.
– Он не может оставить страну в такое время!
– В отсутствие Его Величества Германия может угрожать независимости Обернии.
– Такая поездка займет слишком много времени, а свадьба намечена на начало июня.
И все эти отговорки, разумеется, были бы вполне обоснованными, а потому ей пришлось бы молча согласиться с родителями, покорившись их воле.
И все же какая нелепость, если хорошенько подумать! Разве можно в наше время выходить замуж за человека, не имея ни малейшего представления о том, как он выглядит? Другие монархи с радостью украшают своими портретами все подряд, даже чеканят монеты с собственным профилем. Впрочем, она же еще не видела, какие деньги ходят в Обернии. Вполне возможно, тамошние купюры тоже украшены портретами князя.
Линдерхоф со всеми его красотами пробудил в Тильде детские мечты о романтичной и возвышенной любви. Такой дворец как нельзя лучше подходил для красивой любовной истории. Тильда представила, как она в новом нарядном платье прогуливается по роскошным дворцовым залам, сверкающим позолотой и хрусталем, где все, даже сами стены, навевает мысли о высокой и чистой любви. Она задумчиво остановилась возле одного из трюмо в зеркальном зале, созерцая собственное отражение, преломленное в десятках ракурсов. Сколько же здесь этих Викторий, подумалось ей. Сотни, нет, тысячи! И все такие маленькие, такие непредставительные! Тильда улыбнулась собственным мыслям. А чем она не подходит Линдерхофу? Она ведь такая же крошечная, как и этот сказочный замок. Вот только сказочного принца, который смотрел бы на нее влюбленным взглядом, увы, рядом нет.
И словно чья-то невидимая холодная рука сжала ее сердце, и она вдруг вспомнила все, что говорила ей мать о замужестве.
– Не стоит, Тильда, ждать от брака слишком многого. Ведь это – династический союз, то есть брак, так сказать, по политическим мотивам. А потому постарайся прежде всего подружиться со своим будущим мужем. Ты должна стать ему верным и преданным другом. Но и сама ты вправе надеяться лишь на взаимное дружеское чувство, и не более.
В то время когда мать читала ей подобные наставления, предстоящее замужество казалось еще таким далеким-далеким, а потому Тильда без страха смотрела в будущее, наивно надеясь, что у нее все будет по-другому. Они с князем встретятся и тотчас же влюбятся друг в друга.
К восемнадцати годам Тильда встречала не так уж много мужчин. Но по тем сверкающим взглядам, которые бросали на нее немногочисленные приятели и друзья отца, изредка навещавшие их родовой замок в Вустере, она догадывалась, что способна пробудить у представителей противоположного пола самые восторженные чувства. А там и до любви недалеко.
«Разумеется, князь обязательно придет от меня в восторг, – убеждала она себя. – А если он так хорош, как про него твердят, я тоже… и тогда…»
И при мысли о том, что может быть «тогда», у нее сладостно замирало сердце.
По ночам она без устали придумывала десятки самых захватывающих историй о том, какой счастливой и романтически прекрасной будет ее новая жизнь в Обернии.
Вокруг только улыбающиеся и счастливые лица, мечтательно рисовала она себе картинки будущей жизни. Она будет любить своих подданных, а те будут ее просто обожать. Но главное, ее будет любить князь. Конечно же, он будет любить ее! А как же иначе? И она полюбит его.
Но чем ближе Оберния, тем реже она строила по ночам свои воздушные замки. Очередная остановка в пути – и очередной обветшалый дворец. Оставаясь в спальне одна, Тильда невольно подмечала и потрескавшиеся стены, и облупившийся потолок с обвалившейся лепниной, и потертую скрипучую мебель, и рассохшиеся полы. И все чаще думала уже не столько о будущем, сколько мысленно воспроизводила в памяти гнетущую атмосферу очередного дворцового приема.
«Да, сир! Пожалуй, так, сир! Вы совершенно правы, сир!» – звучало в ушах. Господи, думала она с тоской. Да они-то и слов других не знают. Неужели и ей предстоит день за днем, год за годом выслушивать такую же ерунду? Нет, она этого не вынесет!
Но в глубине души Тильда чувствовала, что сможет. Ведь именно к такой жизни ее и готовили с раннего детства. Учили, заставляли разговаривать на разных языках, обязывали прочитывать толстенные тома по истории, где не было ничего интересного, одни цифры и даты. А еще бесконечные описания сражений, битв и такая же бесконечная череда рождений и смертей. А сколько карт было проштудировано! Ими была увешана вся ее классная комната. На одной стене – карты, изображавшие Европу в границах донаполеоновского периода. Потом пришел Наполеон и по своей прихоти перекроил европейскую карту. После того как его свергли, старые границы были восстановлены и на карты вернулись прежние государства, окрашенные в тот же цвет, что и раньше.
