Грант вызывает Москву. - Ардаматский Василий Иванович (читать полную версию книги TXT) 📗
Директор завода стоял у входа в заводоуправление с тем самым капитаном инженерных войск. Когда Шрагин подошел к ним; директор только мгновенье недоуменно смотрел на него, а затем спросил:
— Ну, что хорошего скажешь нам?
— Ничего.
— А хотелось бы… — вздохнул директор. — Ночью я задремал на диване в горкоме и вдруг вижу — входит генерал и говорит «Все в порядке, директор, прогнали мы Гитлера, давай запускай завод…» Очнулся, а передо мной стоит он… — директор кивнул на капитана. — Стоит и спрашивает: «Где полковник Стеблев?»
Капитан согнулся, подтянул брезентовые голенища сапог и сказал, будто извиняясь:
— Служба такая.
— Зверская у тебя служба, капитан, — убежденно сказал директор, точно не понимая всей бессмысленности своих слов, и обратился к Шрагину: — В общем чуда не будет, и ты, честно говоря, больше мне не нужен. Ты без семьи? Ну и хорошо. Иди к мосту и подсаживайся к кому придется. Не думай, не думай, действуй. Сегодня попутный транспорт еще будет… — Он протянул Шрагину руку. — Действуй!
Шрагин зашел в дирекцию и позвонил в управление НКВД подполковнику Гамарину.
— У меня к вам просьба, — умышленно не здороваясь, сказал он. — Сегодня днем, как условлено, я встречаюсь со своими товарищами, но до этого мне хотелось бы с кем–нибудь из них поговорить.
— Как раз у меня сейчас Григоренко, — сказал Гамарин. — Куда ему подъехать?
— Я прошу его через двадцать минут быть на углу Советской и Херсонской.
— Ясно. Больше вам ничего не нужно? — спросил Га–марин.
— Нет. Спасибо.
Когда Шрагин подходил к условленному месту, он еще издали узнал Григоренко, хотя никогда до этого его не видел. На перекрестке стоял, поглядывая во все стороны, франтовато одетый молодой человек. На нем был новый габардиновый плащ стального цвета, серая шляпа и ярко–желтые туфли. Шрагин нарочно не условился о приметах и теперь, замедлив шаг, с любопытством наблюдал за парнем. Проходя мимо него, Шрагин встретился с ним глазами, не подав никакого знака. Но когда, сделав несколько шагов, оглянулся, он увидел, что парень его нагоняет.
— Нет ли у вас спички, товарищ? Извините, конечно…
— Я не курю, — ответил Шрагин. И подумал: интересно, как поведет он себя дальше?
Лицо у парня приняло лукавое выражение, и он сказал:
— А я, кажется, вас знаю. Вас случайно не зовут Игорем Николаевичем?
— Нет.
— Смотри, обознался! — сокрушенно произнес парень. — Извините…
— Вы Григоренко? — спросил Шрагин.
— Да!
— Идите за мной…
Вскоре они уже сидели вдвоем в укромном уголке, недалеко от дома, где жил Шрагин.
Шрагин молчал, бесцеремонно разглядывая парня, который вдруг засмущался и сердито швырнул наземь только что закуренную папиросу:
— Не могу к куреву привыкнуть, хоть убей…
Парню было года двадцать четыре, не больше. Лицо у него какое–то странное: вроде и красивое, а чем–то и неприятное, как будто и простецкое, а вместе с тем хитроватое. Светло–серые его глаза смотрели прямо, даже нагловато, а то вдруг начинали бегать, прятаться. Его широкая грудь распирала шелковую полосатую рубашку, повязанную ярко–желтым, как туфли, галстуком. Пока Шрагин знал о нем только одно: воспитанник спецшколы НКВД.
— Как вас зовут?
— Миша… Михаил, — поспешно ответил парень.
— Полностью, пожалуйста.
— Григоренко Михаил Филиппович, — четко ответил парень, и Шрагин заметил, что он хотел, как положено военному, встать, но не встал.
— А я Шрагин Игорь Николаевич. Вы раньше не курили?
— Не довелось. Только теперь.
— Покажите ваши папиросы.
Григоренко вынул из кармана коробку «Герцеговины Флор», раскрыл и протянул Шрагину:
— Прошу.
Шрагин закрыл коробку и спросил:
— Как вы думаете, в этом городе курит кто–нибудь, кроме вас, эти папиросы?
— Да тут таких и нет вовсе, — не без гордости ответил Григоренко. — Это же нам в рацион дали, еще в Ленинграде.
— Тогда, значит, эти папиросы являются безошибочной вашей приметой. Кроме того, когда человек курит, не получая от этого удовольствия, это всем видно и при определенных обстоятельствах может стать подозрительным и тоже приметой.
— Ясно, Игорь Николаевич, — покраснел Григоренко, и это его смущение понравилось Шрагину.
— И вообще что это вы так вырядились?
— Так нас всех обмундировали еще в школе, — ответил Григоренко, и в глазах у него появились веселые искорки. — Вид, как у интуристов.
— Все так одеты?
— Как один с иголочки. На вешалке путаем плащи и шляпы, — рассмеялся Григоренко.
Шрагин заставил себя помолчать — в конце концов не Григоренко повинен в этом безобразии.
— Пока мы сюда добирались, нас два раза в милицию заметали, — продолжал Григоренко. — Смеху полные штаны.
— Как вы узнали меня на улице? — спросил Шрагин.
— По описанию подполковника Гамарина.
— Молодец, — похвалил Шрагин и спросил: — Из гостиницы выбрались?
— Выбраться–то выбрались, а вот как устроились — неизвестно. Но я лично уже давно живу на частной.
— Где?
— Подыскал себе квартирку что надо, — подмигнул Григоренко. — Я же прибыл сюда с женой. А в гостинице жен не предусмотрели. Тогда мы с ней сняли комнатку у одинокого пенсионера, чин по чину прописались. Завтра жена отбудет, так сказать, в порядке общей эвакуации членов семей местных сотрудников, а я останусь в комнате один и на полных правах. Мне туда уже и продуктов забросили, считай, год вся группа сыта будет, — добавил Григоренко. — Целую машину привезли.
— Кто привез?
— Как кто? — удивился Григоренко. — Солдаты из дивизиона НКВД.
— И соседи это видели?
— Кто глядел, тот видел, — беспечно ответил Григоренко.
— Если кто–нибудь из соседей спросит, откуда продукты, говорите, что купили налево и больше ни в какие объяснения не вступайте.
— Порядок, Игорь Николаевич.
— Как настроение? — спросил Шрагин.
— Боевое, Игорь Николаевич, скорей бы в дело. Руки чешутся.
— Было бы лучше, если бы чесались мозги, а не руки, — чуть улыбнулся Шрагин.
— Сознание тоже начеку. За всех, конечно, не скажу, но и лично страха не испытываю, дам фрицу прикурить, будьте уверены!
— А все остальные что, трусят? — спросил Шрагин, которому не понравились и бодрый легкий тон Григоренко и его слова «за всех, конечно, не скажу».
— Да ведь каждый человек, Игорь Николаевич, построен по персональному, так сказать, проекту. И что кому запроектировано, поди узнай, пока с ним соли не наглотаешься.
Шрагин молчал. То, что говорил Григоренко, было в общем правильно, но плохо было то, что он отделял себя от товарищей. И в то же время было ясно, что сам он пока поступил разумнее других.
— Игорь Николаевич, вы всегда говорите мне, как лучше действовать, — сказал Григоренко и засмеялся. — Вы ведь не знаете, я как патефон: что на пластинке записано, слова не выпадет. Меня в школе так и звали — «Миша–патефон»….
— Хорошо. Пока не забудьте, что мы собираемся сегодня в четырнадцать ноль–ноль.
Вернувшись домой, Шрагин хотел спокойно подумать о предстоящем разговоре с товарищами по группе, но услышал тихий стук в дверь.
— Да, — недовольно отозвался он.
Это была Лиля. Смотря в сторону и краснея, она быстро сказала:
— Я хочу извиниться перед вами… за вчерашнее.
— Ерунда. У всех нервы не в порядке, я тоже, знаете… — улыбнулся Шрагин. Он хотел в этот момент только одного — чтобы она поскорее ушла и не мешала ему. А она переступила порог и закрыла за собой дверь.
— И все–таки я не знаю, что делать, — тихо произнесла она.
— Одно из двух: или уезжать, или оставаться, — сказал Шрагин.
— Значит, вы допускаете или — или?
— Допускаю, — ответил он, серьезно смотря ей в глаза и повторяя про себя: «Уходи, уходи, нет ни минутки. Уходи».
Казалось, Лиля услышала его, она резко повернулась и выбежала из комнаты…
Перед встречей с товарищами Шрагин с теми же предосторожностями зашел в управление. Полковник Бурмин выгребал из своего сейфа папки и запихивал их в фельдъегерские брезентовые мешки.
