Корсар и роза - Модиньяни Ева (книги онлайн полные версии txt) 📗
— Что значит «это он»? — всполошилась Эльвира.
— Тот, кого я видела сегодня утром на речке, — прошептала Лена, рассеянно уронив руки на колени и мечтательно глядя в никуда.
— И ничего мне не сказала? Кто он? Чего хотел?
— Не знаю. Я убежала, — честно призналась девушка.
— Не нравится мне эта история, — раздраженно пробормотала мать. — Не хочу, чтобы этот коршун кружил над нашим домом.
Лена ничего не сказала в ответ, а Эльвира же про себя твердо решила, что пора поторопить события и заключить договор с семейством Мизерокки.
Глава 4
Антонио Мизерокки появился на пороге дома Бальдини в следующее воскресенье, когда было уже за полдень и семья, отобедав, встала из-за стола.
Лена к тому времени уже догадалась, учуяла, что в доме назревают важные события, непосредственно касающиеся именно ее. Она помогла матери вытащить из недр старого сундука отрез муслина в шотландскую клетку, сине-зеленую с желтым, купленный в незапамятные времена у бродячего торговца в извечной засаленной шинели, объезжавшего всю округу на телеге, набитой всякой всячиной.
— Я сошью тебе новое платье, — сказала Эльвира, расстилая ткань на кухонном столе.
Лена вопросительно взглянула на мать.
— Старое тебе совсем мало, — пояснила та.
Лена легонько провела пальцами по тонкой ткани и склонилась над столом, чтобы разглядеть ее получше. Эльвира тем временем рылась в траканто, объемистом старинном буфете в два метра высотой, занимавшем в кухне почетное место рядом с умывальником. Она извлекла на свет свернутые рулоном бумажные лекала, по которым с давних пор женщины семьи Бальдини кроили платья для себя и детей, а также рубахи и панталоны для своих мужчин.
Они не носили покупной одежды, весь их гардероб был сделан своими руками, неладно скроен, но крепко сшит.
Модель, выбранная для Лены, отличалась длинной, очень пышной юбкой, узким лифом со стойкой под самое горло и рукавами с буфами и манжетами, застегнутыми на две пуговички.
— Как красиво, — тихонько вздохнула Лена, охваченная порывом благодарности к матери, хлопотавшей вокруг стола ради нее.
Ради нее одной Эльвира готова была раскроить отрез совсем новой материи и сшить, стежок за стежком, платье. Специально для нее. С тех пор, как она себя помнила, Лене доставались лишь обноски Эрминии и племянниц, которые были старше тетки. Теперь, впервые в жизни, у нее будет новое, ее собственное платье.
— Можешь мне помочь, если хочешь, — предложила Эльвира, ловкими движениями разглаживая бумажную выкройку и прикалывая ее к ткани булавками.
— Мне надо собрать редиску и прополоть грядки, — возразила девушка, удивленная и встревоженная неожиданным поручением.
— Надо же тебе когда-то научиться кроить и шить, а не то твой муж и дети будут ходить оборванцами.
Уже во второй раз мать заговорила с ней о замужестве, и Лена разозлилась, догадавшись, что без ее ведома решается ее судьба.
— Поживем — увидим, — бросила она с досадой и вихрем вылетела из кухни. Новое платье ее более не интересовало.
Лена присоединилась к другим девушкам, которые давно уже приступили к работе в поле. Стоило ей появиться, как смех и болтовня прекратились. Было ясно, что никто не хочет делиться с ней своими секретами. Лена не обиделась. То же самое случалось каждый вечер, как только она входила в спальню. Ее племянницы, если к тому времени они уже успевали забраться в постель, тотчас же прекращали свою болтовню и возобновляли разговор лишь после того, как она, по их мнению, засыпала. А ведь в детстве они вместе с ней играли, порой дрались, потом мирились. Однако, взрослея, племянницы постепенно все больше и больше отдалялись от нее, исключали ее из своей компании. Зная, что ее считают придурковатой, Лена не пыталась навязывать им свое общество.
Она принялась за прополку. Мерные удары мотыги по окаменевшим от засухи комьям земли и неумолчное пение цикад не нарушали, а лишь подчеркивали глубину царившей вокруг тишины. Лена думала о светловолосом парне, которого повстречала на берегу реки, но к этим мыслям примешивались неприятные воспоминания о разговоре с матерью, собравшейся против воли выдать ее замуж. Незнакомец, положивший цветы в ее деревянные башмаки, похитил ее сердце. Ей нравилось представлять, как он рвет для нее дикие розы, пробираясь сквозь колючие заросли ежевики. Но где же он сейчас? Что делает? Вспоминает ли о ней или уже успел позабыть? По вечерам она приходила к реке в надежде вновь повстречаться с ним, но напрасно.
К следующему воскресенью новое платье было уже готово, и Лена надела его. В доме не было зеркала, в которое она могла бы полюбоваться на себя, но девушка и так догадывалась, что наряд ей к лицу. Она принялась кружиться, с удовольствием ощущая, как вздувается колоколом пышная, отделанная воланами юбка, доходившая ей до щиколоток. Отправляясь со всей семьей в церковь, Лена крепко сжимала в руках молитвенник. Между его страницами лежали засушенные лепестки цветов шиповника, тех самых, что ей подарил светловолосый незнакомец.
В этот день она казалась какой-то отрешенной и даже не прислушивалась к сплетням, которыми, как обычно, обменивались ее сверстницы между молитвами. Глядя на дочь, погруженную в задумчивость, Эльвира решила, что менструация каким-то образом повлияла на дочку в лучшую сторону, заставив ее повзрослеть. Эта мысль пришлась матери по вкусу.
Поэтому, когда по окончании обеда на пороге кухни возникла фигура Антонио Мизерокки, у нее вырвался вздох облегчения.
Целую неделю она ежедневно забегала к соседям посовещаться. Встречи были недолгими, но продуктивными: между двумя семьями издавна установились хорошие отношения. С Джентилиной, матерью Антонио, Эльвира говорила о приданом, о деньгах, они условилась даже о дате бракосочетания. Свадьбу предполагалось сыграть через год после помолвки, чтобы дать Лене время закончить шитье приданого, частично уже подготовленного Эльвирой. В комплект, с гордостью говорила Эльвира, входило по полдюжине всего: простыней, полотенец, скатертей с салфетками, рубашек, сорочек, панталон, пеленок для будущих детей, да сверх того еще два матраца, набитых конским волосом, стеганое ватное одеяло на зиму и кретоновое покрывало на лето. Семья Мизерокки, со своей стороны, собиралась подарить молодым спальню ясеневого дерева, керамический таз с кувшином для умывания, два ночных горшка и две плетенные из пеньки циновки на пол.
Весьма довольная результатами переговоров, Эльвира тем не менее с трепетом ожидала первого визита будущего жениха Лены, и Пьетро полностью разделял ее беспокойство. Он не питал никаких надежд когда-нибудь выдать замуж эту полоумную.
Едва завидев сына Мизерокки, Лена тут же поняла, что он зашел в дом не случайно. Значит, вот в чем дело? Ее хотят выдать за Тоньино, за старика, которому уже стукнуло двадцать шесть, за одноглазого урода, пытавшегося восполнить нехватку волос на голове парой закрученных кверху усов! А уши у него точь-в-точь походили на опахала для поддувания огня в камине. Он стоял на пороге против света, неуклюже держа в руке какой-то пакет.
Тут все принялись здороваться, задвигали стульями, зазвенели стаканами. Пьетро широким жестом и громким голосом пригласил гостя присесть к столу. Девчонки, хихикая и перемигиваясь, толкали друг друга локтями в бок. Эльвира выставила на стол кулек с кофейными зернами, обычно появлявшийся лишь на Рождество.
Лена была вне себя от гнева. Она со стуком опустила оловянную ложку в тарелку с супом, низко наклонила голову и осталась сидеть неподвижно, натянутая, как бельевая веревка.
— Ну, вы вроде знаете, зачем я пришел, — начал Тоньино, не сводя единственного глаза с юной Лены, которая продолжала сидеть с низко опущенной головой, судорожно сжимая под столом кулаки. — И вроде как вот это принес, — добавил он, поставив на стол картонную коробку, расписанную красивым цветочным рисунком. — Это набор французского мыла. — На последних словах голос ему изменил от волнения, и Тоньино торопливо сглотнул, отчего уродливый кадык задергался на длинной и тощей шее.
