Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Сторидж Пола (читать книги без .TXT) 📗

Она, в нерешительности постояв у подиума, раздумывала, подняться ли ей наверх или же вновь занять свое место в зрительном зале.

Наконец, пройдясь вдоль сцены, она уселась в первом ряду и, еще раз хлопнув в ладоши, произнесла:

– Прошу со второго акта… Мы ведь вчера остановились на нем?

В тот день репетировали «Юлия Цезаря».

Джастина, которая сама подбирала репертуар, специально выбрала эту не самую известную и популярную пьесу Шекспира – несмотря на то, что многие студенты (а студентки – особенно), настаивали на чем-нибудь более известном, вроде «Отелло», «Короля Лира», «Виндзорских проказниц» или «Много шума из ничего».

Тогда Джастина сказала еще, что если начинать играть Шекспира с подобных, как она выразилась, «шлягеров», которые у всех на слуху, которые все знают от первого и до последнего слова, притом не только театральные критики, но и простые домохозяйки (а это, как известно, самые строгие и беспристрастные критики), если начать так, то это может вызвать у самих студентов в случае неудачи (а то, что начинающие актеры обязательно провалят такую более чем серьезную постановку, Джастина не сомневалась ни минуты) устойчивую ненависть не только к Шекспиру, но и к театру вообще.

– Да, я понимаю, – подчеркнула тогда Джастина, выступая на первом организационном собрании, – я понимаю, что роли Отелло и Дездемоны куда более эффектны, чем, скажем, роли Брута и Цинны… Но это не значит, что «Юлий Цезарь» неинтересная работа… Я думаю, что потом, если мы справимся с постановкой, и это не оттолкнет вас от театра, у нас будет достаточно времени заняться и другими пьесами.

Авторитет Джастины был столь велик и непререкаем, что никто не решился с ней не то что спорить, но даже сделать попытки высказаться на этот счет – тем более, что доводы ее прозвучали весьма убедительно; таким образом возражений не было.

А тем временем репетиция уже началась. Молодой человек, который начал дебаты, играл Цезаря.

Стоя в центре эстрады, он читал каким-то неестественным, слегка завывающим голосом:

Джастина резко захлопала в ладоши.

– Стоп, стоп, стоп!

Студенты, занятые в спектакле, прекратили репетицию и обернулись.

Поднявшись, она прошла, точнее – легко вбежала на сцену.

– Гарри, – обратилась она к студенту, только что читавшему монолог римского диктатора, – но откуда у вас такие натянутые, неестественные интонации? Почему ваш голос звучит столь напряженно? Вы, наверное, думаете, что две тысячи лет назад люди ходили по-другому, думали по-другому, говорили по-другому…

– Откуда мне знать, как разговаривали и мыслили люди в Древнем Риме? – спросил тот в свою очередь.

Джастина проигнорировала его выпад – ей просто не хотелось вступать в бессмысленный и бесконечный спор.

– Почему у вас такая нелепая, неестественная поза? Нет, это просто немыслимо: одна рука почему-то прижата к корпусу, а другая вытянута в направлении партнера, то есть Цимбра! Неужели тому же Цезарю было бы удобно так общаться? Его бы просто на смех подняли, и он никогда бы не стал тем, кем стал… – улыбнулась Джастина. – Надо держаться проще…

– Но ведь я подумал, – вновь возразил Гарри, – я подумал, что в те времена… Царственная осанка, строгость, сдержанный гнев, – все это, так сказать, предрасполагает… Ну и…

Мягко улыбнувшись, Джастина прервала рассуждения молодого человека:

– Не надо фантазировать. Не надо представлять Древний Рим, Капитолий, сенат и народ, не надо воскрешать в памяти пыльные школьные учебники по древней истории – весь штампованный исторический набор. Ничего этого не надо. Лучше представьте какую-нибудь более знакомую, пусть даже чисто бытовую ситуацию… Происходящую в наши дни… Ну, например, какой-нибудь ваш знакомый просит взаймы, а вы, однажды отказав ему, не можете изменить своего решения…

– У меня нет знакомых, которые однажды получив отказ, придут ко мне во второй раз, – ответил молодой человек немного обиженно.

– Тогда представьте, что это не ваш знакомый, а кто-нибудь другой, и что взаймы он просит не у вас… Ну, короче, ситуация такова: пусть у вас просят не взаймы, а просят что-нибудь другое… Возможно, о каком-нибудь одолжении… Да, теперь вы понимаете, что раньше поступили не слишком умно, не корректно, и уже вовсе не расчетливо, отказав ему… И теперь даже немного раскаиваетесь в этом – в глубине души – но только не хотите в этом признаваться, и прежде всего – самому себе. Однако однажды взятая вами линия поведения уже не может быть изменена… Обратного пути нет и быть не может. Даже если вы того сами захотите… Капитолий, сенат… Все это не более, чем историческая бутафория, и потому не следует придавать ей первостепенного значения… Люди всегда были одинаковы – честолюбивы, жадны, добры, лживы, благородны, великодушны, глупы, бестолковы, алчны, безрассудны… Ведь наша цель – не изображать жизнь того времени. Если кого-то заинтересует, как жили во времена ранней Империи, ему будет куда проще узнать это из соответствующей литературы… В нашем же случае история – не более, чем антураж… Мы должны показать человеческие страсти, поступки, раскрыть мотивы этих поступков… ведь людей во все времена снедали страсти – такова уж человеческая природа – и во времена Юлия, и во времена Тюдоров, и во времена Виктории, и в наши времена…

– Главное – быть проще, – резюмировала она после небольшой паузы, облизав пересохшие губы. – Ну, теперь понятно?

Гарри кивнул.

– Да, миссис Хартгейм.

– Ну, тогда повторим еще раз…

– С того же самого места?

Джастина, посмотрев на часы, произнесла:

– Нет, к сожалению, у нас осталось не так много времени… Пожалуйста, продолжайте дальше…

Гарри, спросив у суфлера следующую реплику, начал:

Джастина не останавливала репетиции, пока студент, игравший Каску, не воскликнул, выхватив откуда-то бутафорский кинжал:

После этого она захлопала в ладоши.

– Стоп, стоп, стоп!

Репетиция вновь была остановлена.

Джастине опять пришлось подняться на сцену.