Австро-Венгрия: судьба империи - Шимов Ярослав (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Кронпринц Рудольф. Фото 1880 года.
“Австрийский Гамлет”, несомненно, был одним из наиболее одаренных Габсбургов. Его перу, помимо статей и трактатов на исторические и политические темы (большинство из них было опубликовано анонимно, и Франц Иосиф не догадывался, кто является автором этих оппозиционных текстов), принадлежат труды по орнитологии. В 1885 году при авторском и редакторском участии наследника престола начато издание двадцатичетырехтомной энциклопедии “Австро-Венгерская монархия словом и образом”. Кронпринц знал толк в музыке, разбирался в военных вопросах. Но все его дарования производят впечатление неупорядоченности, на них лежит отпечаток хаоса, который, по-видимому, царил в душе Рудольфа. Он отличался непоследовательностью. Стремился стать образцовым офицером, но вел образ жизни, далекий от установок воинской дисциплины. Дружил с венской либеральной интеллигенцией, среди которой было немало евреев, но не раз отпускал развязные антисемитские замечания. Сознавал степень ответственности, которая однажды ляжет на его плечи, но словно сгибался под ее тяжестью, стараясь забыться на охоте, в попойках и беспорядочных связях с женщинами, от придворных дам до проституток.
Рудольф уважал, может быть, в глубине души даже любил отца, но одновременно ненавидел его – за холодность и консерватизм; за суровую самодисциплину, которой он, кронпринц, был лишен; за то, что император не допускает его, наследника, к государственным делам. Столь же противоречивым оказалось и отношение Рудольфа к монархии. Вот два высказывания кронпринца об Австро-Венгрии. Первое – цитата из учебной работы пятнадцатилетнего Рудольфа: “Это королевство стоит подобно могучей руине, живет сегодняшним днем, но в конце концов все равно рухнет. Оно держалось веками, и пока народ слепо позволял вести себя, все шло хорошо, но сегодня люди стали свободными, и грядущая буря сметет развалину”. Второе – из написанного в 1886 году письма французскому политику, будущему премьер-министру Жоржу Клемансо: “Габсбургское государство давно уже осуществило мечту Виктора Гюго о Соединенных Штатах Европы, пусть и в миниатюрной форме. Австрия – блок разных стран и народов под единым руководством. Такая концепция имеет огромное значение для мировой цивилизации. Тот факт, что реализация этой идеи, выражаясь дипломатично, пока не совсем гармонична, не означает ошибочности самой идеи”.
Отношения с родителями у Рудольфа не сложились; при дворе у него не нашлось друзей, многочисленные любовницы стремились использовать его в своих интересах, жена, бельгийская принцесса Стефания, оказалась женщиной доброй, но ограниченной (к тому же Рудольф заразил ее венерической болезнью, приведшей к бесплодию, что испортило отношения супругов), сестра Гизела, вышедшая замуж за баварского принца, была далеко… Тридцать лет жизни, которые отвела Рудольфу судьба, стали временем одиночества. Запутавшийся и, видимо, уже тяжело больной кронпринц нашел простой и трагический выход. 30 января 1889 года тела Рудольфа и его любовницы, семнадцатилетней баронессы Марии Вечёры, были найдены в охотничьем домике Майерлинг под Веной. Несмотря на появившиеся с тех пор бесчисленные исследования, посвященные “загадке Майерлинга”, невозможно достоверно установить, что именно тогда произошло. Наиболее вероятной версией остается самоубийство Рудольфа, перед смертью застрелившего несчастную девушку – по ее собственному желанию или нет, никто уже не узнает. Кронпринц обдумал свой поступок: он успел написать предсмертные письма жене, матери, сестре и друзьям. Для отца у него не нашлось ни строчки.
По распоряжению свыше австрийские газеты писали о смерти наследника глухо и невнятно, хотя за границей вовсю смаковались подробности трагедии, зачастую искаженные невероятным образом. Император настоял на том, чтобы подробностей случившегося в Майерлинге не узнал никто: “Все что угодно лучше, чем правда”. В первые дни февраля 1889 года между Веной и Ватиканом шли интенсивные переговоры о том, чтобы позволить похоронить убийцу и самоубийцу Рудольфа по католическому обряду. В конце концов злополучный наследник был, как и остальные Габсбурги, упокоен в склепе венской церкви Капуцинов. Изуродованную выстрелом голову кронпринца венчала белая повязка, прикрытая траурными венками. На похоронах сына, вспоминали очевидцы, Франц Иосиф словно окаменел, но в последний момент не выдержал и, рыдая, припал к гробу Рудольфа.
Знал ли монарх о письме кронпринца матери, в котором тот признавался, что “недостоин быть сыном императора”? Что творилось в душе Франца Иосифа, когда он размышлял о судьбе Рудольфа? Была ли это лишь скорбь или к ней примешивались чувства недоумения, вины, обиды? Исходя из суровой династической логики, Рудольф оказался предателем – семьи, отца и себя самого, поскольку предпочел уход из жизни тем обязанностям, которым полностью подчинил свою жизнь император. Вскоре о Рудольфе словно забыли, его отец не хотел бередить душевную рану. Но о том, что боль потери осталась, говорит тот факт, что Франц Иосиф очень нескоро, лишь через десятилетие после смерти Рудольфа, официально дал понять, что считает своего нелюбимого племянника Франца Фердинанда наследником трона.
Центром габсбургского мира, естественно, оставался венский двор, две столичные резиденции императора – расположенный в центре города Хофбург (зимняя) и окраинный, окруженный прекрасным парком Шёнбрунн (летняя). В старости Франц Иосиф проводил все больше времени в Шёнбрунне, который казался императору более уютным. Тем не менее, несмотря на великолепие обоих дворцов, сейчас их планировка производит странное впечатление. Трудно избавиться от ощущения, что обитатели этих пышных покоев все время жили на виду; большие залы и соединяющие их анфилады жилых комнат почти не оставляли личного пространства, к которому привыкли люди нашего времени.
Жизнь императора-короля и его родственников действительно была в очень значительной степени публичной, расписанной с утра до позднего вечера, наполненной аудиенциями, парадами, приемами, визитами и, конечно, совещаниями и рутинной кабинетной работой, которой Франц Иосиф посвящал немало времени. Даже в последний вечер своей жизни смертельно больной монарх просил слугу Ойгена Кеттерля разбудить его, как обычно, в четыре часа утра, так как на рабочем столе остались бумаги, которые император не успел прочесть и подписать. Елизавета-Сисси с ее бунтом против придворных порядков оказалась исключением среди высочайших габсбургских особ. Австрийский двор отличался педантичным этикетом и приверженностью формальностям. Эта традиция берет начало в XVI веке, когда Габсбургам принадлежали не только центральноевропейские владения, но и испанская “империя, над которой никогда не заходит солнце”. Венские Габсбурги переняли чопорный стиль мадридских родственников и сохранили его после того, как испанская линия династии пресеклась.
Конечно, со временем многие средневековые условности ушли в прошлое, но и в XIX веке Хофбург по сравнению с другими королевскими дворами Европы считался местом, где царят удушающе строгие правила. Дворцовый протокол Габсбургов был разработан до мельчайших деталей, и отступления от него не приветствовались. После самоубийства эрцгерцога Рудольфа венский двор на три месяца погрузился в “глубочайший” траур. Если обстоятельства кончины члена монархической фамилии оказывались не столь трагичными или если покойник не был столь высокородным, объявлялся не такой продолжительный “глубокий” или даже “умеренный” траур. Франц Иосиф с его приверженностью дисциплине оказался идеальным монархом для поддержания таких традиций. Тем не менее на аудиенцию к императору нередко попадали люди скромного звания или “сомнительного” происхождения. Офицеры имели право появляться при дворе в любое время – этим подчеркивались “священные узы” между монархией Габсбургов и ее армией. Но вот занимать заметные придворные должности могли только люди знатные: каждый кандидат обязан был представить родословную, в которой значилось бы не менее восьми (!) поколений предков-дворян как с отцовской, так и с материнской стороны.
