Энси - Хозяин Времени (ЛП) - Шустерман Нил (книги бесплатно полные версии txt) 📗
— Привет, Энси.
Мой ответ прозвучал как превосходная имитация заики-поросенка Порки:
— Пи-пи-пи... ви-ви-ви... ти-ти-т... — Тот факт, что Кирстен знала о моем существовании, взорвал мне мозг.
Она засмеялась.
— «Нейро-Токсин», — сказала она.
— А?
— Ты смотришь на мою футболку. — Она указала на надпись на передней части упомянутой одежки. — Это логотип группы «Нейро-Токсин» — месяц назад я была на их концерте.
— А... ага, ну да... — пролепетал я. Если честно, то куда бы там ни устремлялись мои глаза, мой мозг превратил все, что находилось между ее шеей и пупком, в такую, знаете, картинку с размытыми кубиками, которую обычно используют на телевидении, когда не хотят, чтобы ты что-то увидел. На ее футболке могли быть написаны ответы на завтрашнюю контрольную по математике — я все равно не въехал бы.
— А что ты здесь делаешь? — бухнул я как последний имбецил.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Как что? Я здесь живу.
— Ты живешь у Умляутов? Почему?
Она опять засмеялась.
— Э... Может потому, что я Умляут?
Мои мозги плавали где-то в космическом пространстве между Землей и Юпитером, поэтому я только сейчас начал понемногу соображать.
— Ты сестра Гуннара?
— Насколько мне известно, да.
Ничего себе! Кирстен — сестра человека, которого я знаю. Такая идея мне никогда даже в голову не могла прийти. Я опять едва не выдал очередную порцию заики-поросенка, но взял себя в руки и проговорил:
— Так можно войти?
— Конечно заходи.
Кирстен позвала Гуннара, сообщив ему, кто пришел. Я вздрогнул при звуке моего имени, слетевшем с ее уст. Надеюсь, она не заметила.
Гуннар никак не отозвался; единственное, что я слышал, были лишь отдаленные звенящие удары.
— Он на заднем дворе, работает над... этой фиговиной, — сказала Кирстен. — Пройди через кухню — там есть выход.
Я поблагодарил, стараясь не прикипать взглядом к какой-либо части ее тела, и углубился в дом. Проходя через кухню, увидел их маму — более зрелый и более пышный вариант Кирстен.
— Привет! — сказала она мне, подняв голову от овощей, которые чистила в раковине. — Ты, должно быть, друг Гуннара. На обед останешься?
Она разговаривала с сильным акцентом, чего я никак не ожидал; ведь в речи как Гуннара, так и Кирстен акцент практически не ощущался.
«На обед?» — задумался я. Ведь это означает, что я окажусь за одним столом с Кирстен! При этой мысли у меня в голове зазвучал голос моей мамы, напоминающий, что мои навыки обращения со столовыми приборами — на уровне орангутанга. Каждый раз, когда она утверждает это, я отвечаю, что в слове «орангутан» на конце нет «г», после чего начинаю запихиваться едой на манер низшего из приматов. Видите ли, моя последняя девушка, Лекси, была слепа, и для нее не имело ни малейшего значения, как я ем. Единственное, что выводило ее из себя — это когда я шкрябал вилкой по зубам; поэтому, пока я ел беззвучно, все было в порядке — можно было хавать как обезьяна.
Вот так и получилось, что благодаря собственному упрямству я так и не научился ловко управляться со столовыми приборами. Кирстен достаточно будет лишь взглянуть, как я держу вилку и нож, и она свалится под стол от смеха, а потом передаст эту информацию всем высшим формам жизни, с которыми водит дружбу.
Я понимал: если буду слишком долго раздумывать, то либо отмажусь от обеда под приличным предлогом, либо у меня лопнет голова. Поэтому я бухнул:
— Да, конечно, останусь на обед.
А с последствиями я как-нибудь разберусь позже.
— Энси, это ты? — позвал Гуннар с заднего двора, откуда раздавались звонкие удары.
— Может быть, — тихо произнесла миссис Умляут, — тебе удастся оторвать его от этой штуки, которую он мастерит.
Гуннар и вправду трудился над... иначе как фиговиной это не назовешь. Сначала я подумал, что это что-то для нашего совместного проекта «Гроздья гнева». Фиговина представляла собой каменное изваяние. То ли гранит, то ли мрамор — я не разбираюсь. Гуннар откалывал кусочки, ударяя молотком по резцу. Пока что он недалеко продвинулся своем художестве — прямоугольная плита по-прежнему оставалась прямоугольной плитой.
— Эй, Гуннар, — окликнул я его. — А я и не знал, что ты скульптор.
— Я и сам не знал.
Он продолжал стучать по камню. Вдоль края плиты вырисовывались неровные буквы: «Г-У-Н». Он уже работал над второй «Н». Я рассмеялся:
— Знаешь, по-моему, сначала надо высечь изваяние, а потом уже подпись.
— Это не того рода изваяние.
На полное осмысление картины мне понадобилось несколько секунд; и когда я понял, над чем трудится Гуннар, у меня вырвалось одно из тех слов, за которые мама отвешивает свой фирменный подзатыльник.
Гуннар высекал собственный могильный камень.
— Гуннар... но это... просто жесть какая-то...
Он сделал шаг назад и полюбовался своим творением.
— Это не жесть, это гранит. Буквы, правда, не очень четкие, но так даже лучше для общего эффекта.
— Я не это имел в виду.
Он посмотрел на меня, узрел выражение моего лица — должно быть, не очень-то приятное — и сказал:
— Ты прямо как мои родители. Какая-то нездоровая установка. Тебе известно, что в Древнем Египте фараоны начинали строить себе усыпальницы, когда были еще совсем молодыми?
— Ну да, но ты же не египтянин, ты швед, — напомнил я ему. — В Швеции нет пирамид.
Он закончил высекать второе «Н».
— Это всего лишь потому, что викинги не умели работать с камнем.
Я поймал себя на том, что невольно ищу, как бы смыться отсюда. Неужели я все-таки принадлежу к типу «не в моем воздушном пространстве»?
И тут Гуннар заводит бодягу про похоронные ритуалы в истории человечества. Например, как жители Борнео засовывали своих покойников в большие керамические горшки, которые устанавливали у себя в хижинах. Пожалуй, это похлеще любой пурги, которую я когда-либо гнал своей сестренке про наш подвал. Короче, когда раздается возглас мамы Гуннара: «Обед готов!» — меня уже едва не выворачивает, и я только молюсь Создателю, чтобы она не подала нам жаркое в горшочках — мало ли, какое в них содержимое...
— Жизнь взаймы, Энси, — проговорил Гуннар. — Я живу на одолженное время.
Вот еще глупость. Его время никакое не одолженное, оно его собственное — по крайней мере, еще шесть месяцев. Согласитесь — их можно потратить на куда более интересные вещи, чем высекание собственного надгробия.
— Слушай, заткнись, а? — сказал я.
Он взглянул на меня с обидой:
— Я думал, кто-кто, а уж ты-то поймешь меня.
— Это в каком смысле «уж ты-то»? Чем я отличаюсь от других?
Мы оба отвели взгляды. Он проговорил:
— Когда тот парень... ну, в тот день... ты помнишь... Когда он упал с Енота... все глазели, как будто это был номер в цирке. Но ты и я... отвернулись из уважения. Поэтому я посчитал, что ты проявишь уважение и ко мне. — Он скользнул взглядом по неоконченному надгробию. — И к этому тоже.
Я не хотел его обижать, но уважать самодельное надгробие — это уж слишком.
— Н-не знаю, Гуннар, — сказал я. — Ты прям как Гамлет какой-то. Имей в виду, если ты примешься носиться с черепом и приговаривать «быть или не быть», я отсюда смываюсь.
Он холодно воззрился на меня и оскорбленно проговорил:
— Гамлет был из Дании, а не из Швеции.
— Да какая разница. — Я пожал плечами.
Он разобиделся вконец:
— А ну пошел вон из моего дома!
Однако поскольку мы были у него во дворе, а не в доме, то я не двинулся с места. Гуннар не сделал попытки удалить меня с помощью грубой физической силы — значит, как я понял, он просто выделывался. Я стоял, уставившись на дурацкое надгробие с кривыми буквами «ГУНН», а он вернулся к работе. Мне показалось, что дыхание у него немного затрудненное — интересно, для него это нормально или так проявляется болезнь? Я выискал в интернете описание этой хвори. При пульмонарной моноксической системии симптомы почти не выражены, и только в самом конце губы становятся синюшными, — знаете, как бывает при купании в бассейне, принадлежащем скряге, который скорее удавится, но не потратится на подогрев. С губами у Гуннара было пока все в порядке, но он был бледен, и время от времени у него кружилась голова. Точно — симптомы. Чем дольше я об этом думал, тем стыднее мне становилось за свое поведение.
