Белая масаи - Хофманн Коринна (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Наконец он спокойно сказал: «Коринна, может, мы поедем в Момбасу через два или три месяца». Я в ужасе спросила, почему он хочет так долго ждать. Он ответил, что тогда Напираи исполнится год, она больше не будет во мне нуждаться и ее можно будет оставить у его мамы. От этих слов мне стало дурно. Мне было ясно, что уеду я только с Напираи, о чем я ему спокойно сказала. Мне нужна моя дочь, иначе работа не будет доставлять мне никакого удовольствия. Джеймс поддержал меня и сказал, что будет присматривать за Напираи. Если мы хотим уехать, то делать это нужно сейчас, добавил Джеймс, потому что через три месяца ему предстоит церемония обрезания, сопровождающаяся большим праздником. Тогда он перейдет в категорию воинов, а мой муж – в категорию старейшин. Праздник продлится пару дней, после чего он долгое время должен будет жить лишь в обществе таких же, как и он, только что обрезанных мужчин. Посовещавшись, мы решили выехать через три недели. Четвертого июня мне исполнялось тридцать лет, и это событие я хотела отметить в Момбасе. Все последующие дни я жила мыслью о том мгновении, когда покину Барсалой.
Было начало месяца, и мы решили как можно быстрее устроить дискотеку. Мы в последний раз съездили в Маралал, где закупили пиво и другие напитки. В Маралале муж потребовал, чтобы я позвонила в Швейцарию и попросила выслать нам деньги для переезда в Момбасу. Я сделала вид, что поговорила со своими родственниками, и сказала ему, что все в порядке. Как только мы приедем в Момбасу, я позвоню домой еще раз.
Дискотека снова прошла с большим успехом. Я договорилась с Лкетингой, что в полночь мы вместе произнесем прощальную речь, ведь местные жители даже не подозревали о нашем отъезде. Однако через некоторое время мой муж исчез. В полночь я поняла, что придется держать речь одной, и попросила ветеринара перевести мои слова с английского на суахили для рабочих и на масаи для местных жителей.
Джеймс выключил музыку, и все ошеломленно застыли на месте. Я одиноко стояла посреди комнаты и дрожащим голосом попросила внимания. В первую очередь я извинилась за отсутствие мужа. Затем с сожалением сообщила, что это наша последняя дискотека и через две недели мы уезжаем из Барсалоя, чтобы открыть новый бизнес в Момбасе. Жить здесь с таким дорогим автомобилем мы не можем. Кроме того, мое здоровье и здоровье моей дочери постоянно находится под угрозой. Я поблагодарила всех за верность нашему магазину и пожелала успеха с новой школой.
Не успела я закончить речь, как все пришли в страшное волнение и заговорили одновременно. Даже местный шериф был подавлен и сказал, что я не могу просто так уехать теперь, когда меня все приняли. Двое других мужчин похвалили нас и сожалели о потере, которую представляет для них наш отъезд. Мы привнесли в этот край жизнь и разнообразие, не говоря уж о том, что благодаря автомобилю я многих выручала. Все зааплодировали. Я была очень тронута и попросила снова включить музыку, чтобы вернуть радостное настроение.
В суматохе возле меня неожиданно оказался молодой сомалиец, который также выразил свое сожаление по поводу нашего решения. Он всегда восхищался всем, что я делала. Тронутая его признаниями, я пригласила его выпить содовой и, воспользовавшись случаем, предложила купить все, что еще оставалось в нашем магазине. Он сразу согласился. Он сказал, что после того, как я составлю перечень выставленных на продажу вещей, он оплатит все по полной стоимости. Он добавил, что купит даже дорогие весы. После этого я долго разговаривала с ветеринаром. Для него наш отъезд стал большой неожиданностью, но после всего, что случилось, он отлично меня понимал. Он надеялся, что в Момбасе мой муж станет вести себя разумнее. Скорее всего, ветеринар был единственным человеком, который догадывался об истинной причине нашего отъезда.
В два часа ночи мы закрылись. Лкетинга так и не пришел. Я поспешила в маньятту, чтобы забрать Напираи. Мой муж сидел в хижине и разговаривал с мамой. На вопрос, почему он ушел с праздника, он ответил, что это был мой праздник, потому что это мне не терпится поскорее отсюда уехать. На этот раз я не стала спорить и осталась в маньятте. Может быть, я ночую в такой хижине в последний раз в жизни, пронеслось у меня в голове.
Когда выдалась подходящая возможность, я рассказала Лкетинге об уговоре с сомалийцем. Эту новость он воспринял угрюмо и поначалу не соглашался. С сомалийцами он не хочет иметь никакого дела, высокомерно заявил он. Перечень товаров я составила с помощью Джеймса. Сомалиец попросил доставить ему товар через два дня, к тому времени у него будет собрана нужная сумма денег. Одни только весы составляли треть общей суммы.
Возле нашего домика снова и снова появлялись люди, которые хотели что-нибудь купить. Все было зарезервировано до последней чашки. Двадцатого мая я требовала оплату, а двадцать первого мая утром каждый мог забрать свой товар – таков был уговор. Когда мы собрались отвезти товар сомалийцу, мой муж поехал с нами. Он оспаривал каждую цифру. Когда я принесла весы, он забрал их у меня и отставил в сторону, сказав, что заберет их с собой в Момбасу. Он никак не хотел понять, что они нам больше не понадобятся и что здесь мы получим за них гораздо больше денег. Нет, весы поедут с нами. Меня жутко бесило, что пришлось вернуть сомалийцу так много денег, но я промолчала. Только ссоры перед отъездом не хватало! До двадцать первого мая оставалась еще целая неделя.
Я осторожно ждала дня отъезда, и мое внутреннее напряжение росло с каждым днем. Я не хотела оставаться здесь ни одного лишнего часа. Наконец наступила последняя ночь. Почти все покупатели принесли деньги, а то, что нам было не нужно, мы раздали. Машина была забита до отказа, в доме не осталось ничего, кроме кровати с москитной сеткой, стола и стульев. Мама целый день сидела с нами и присматривала за Напираи. Наш отъезд ее очень огорчал.
Вечером в деревне возле сомалийца остановился автомобиль, и мой муж ринулся туда в надежде, что в продажу поступила мираа. Тем временем мы с Джеймсом составляли маршрут поездки. Мы очень волновались перед таким дальним переездом. Как-никак, от южного побережья нас отделяли целых тысяча четыреста шестьдесят километров.
Через час муж еще не вернулся, и я начала беспокоиться. Наконец он пришел, и я сразу заметила, что что-то не так. «Мы не можем ехать завтра», – объявил он. Конечно, он снова жевал мираа, но было видно, что говорит он серьезно. Меня бросило в жар, и я спросила, где он так долго пропадал и почему мы не можем уехать завтра. Он посмотрел на нас мутными глазами и сказал, что старейшины недовольны, что мы уезжаем без их благословения. А без благословения он никуда не поедет.
Я взволнованно спросила, почему нельзя произнести эту молитву завтра утром. Джеймс объяснил, что перед этим нужно забить одну или даже две козы и наварить пива. Чтобы старейшины дали нам свое «Енкаи», их нужно задобрить. Джеймс понимал нежелание Лкетинги уезжать, не получив благословения.
Окончательно потеряв над собой контроль, я закричала: почему эти старейшины не подумали об этом раньше? Уже три недели, как все знают, в какой день мы уезжаем, мы устроили прощальный праздник, продали все вещи, а оставшиеся упаковали. Я сказала, что не останусь здесь больше ни дня, даже если мне придется уехать одной с Напираи. Я кричала и неистовствовала, потому что понимала, что эта «неожиданность» задержит нас здесь еще как минимум на неделю, ведь именно столько уйдет на то, чтобы сварить пиво.
Лкетинга лишь сказал, что он не поедет, и продолжал жевать мираа. Джеймс вышел из дома и пошел к маме за советом. Я лежала на кровати, больше всего мне хотелось умереть. В моей голове стучала мысль: уеду завтра, уеду завтра. Ночью я почти не спала и чувствовала себя совершенно разбитой, когда рано утром к нам пришел Джеймс с мамой. Снова начались разговоры, но я не обращала на них никакого внимания и тупо продолжала паковать вещи. Перед моими опухшими от слез глазами все расплывалось. Джеймс разговаривал с мамой. Вокруг собралась толпа. Кто-то пришел забрать свои вещи, кто-то – попрощаться. Я ни на кого не смотрела.
