Дворец грез - Гейдж Паулина (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
— Ты уходишь? Пожалуйста, Мастер, останься еще немного. Давай погуляем здесь. Я столько недель не видела тебя!
Он наклонился и поцеловал меня в макушку.
— Я бы очень хотел побыть с тобой, Ту, но мне нужно посетить мать фараона. И еще перед уходом я должен поговорить с первым советником Мерсурой. Ты посылала письма домой? Может быть, тебе нужно что-нибудь?
Я сложила руки на груди.
— Да, я диктовала послание писцу. Нет, мне ничего не нужно, — мрачно сказала я, разочарованная тем, что он пришел в гарем не только для того, чтобы повидаться со мной. У меня защипало глаза от подступивших слез.
Он кивнул, удовлетворенный, и направился к двери.
— Я откладывал свой визит, чтобы ты успела получше здесь освоиться, но это вовсе не значит, что я не думал о тебе все это время, — сказал он тихо. — Я скоро вернусь, моя дорогая.
Он ушел, его покрывала зашуршали, и его фигура на мгновение закрыла дверной проем.
Я вдруг испытала непреодолимое одиночество и разочарование. Что, если мне не удастся продвинуться дальше в обольщении фараона? Что, если я обречена оставаться в этой келье до конца своей жизни? Лучше умереть, чем влачить свои дни так, как Хатия, пьяная и больная, покинутая и всеми забытая. Страх распростер надо мной свои темные крылья, и я уткнулась лбом в колени.
Рука Гунро нерешительно коснулась моего плеча, и я пришла в себя. Она внимательно смотрела на меня какое-то время, потом сказала:
— Нам не запрещается покидать гарем, нужно только спросить позволения у Амоннахта и взять с собой стражу. Подобные привилегии обычно даются не сразу, но, хоть ты еще недолго пробыла здесь, если ты пойдешь со мной, я могу поручиться Хранителю, что ты не убежишь. Возьмем носилки и отправимся и город. Хорошо?
— О да! — воскликнула я, и смеясь и плача. — О Гунро, какая прекрасная мысль!
Она предложила мне одеться и подождать. Отсутствовала она довольно долго, Дисенк успела одеть и накрасить меня. Гунро вернулась с парой крепких солдат-шаарданцев.
— Хранитель позволил, — сказала она, — но нужно вернуться до заката. Носилки ждут у главных ворот. Ты готова?
Предвкушение вытеснило мой страх. Она взяла меня за руку, и мы вместе вышли со двора.
Несколько восхитительно бесцельных часов слуги носили нас в послеполуденной жаре по лабиринтам оживленных улиц, извилистых переулков, площадей и рынков Пи-Рамзеса. Мы пересекали широкие аллеи, уводившие взор к пилонам храмов, и узкие улочки, на которых толпились варварски одетые иноземцы, торговцы и ремесленники, что спешили поклониться своим иноземным богам. Дисенк и служанка Гунро шли рядом с носилками, а стражники расталкивали толпу. Мы продвигались по улицам, забитым ревущими ослами и босоногими горожанами, скрипучими тележками, нагруженными глиняными кувшинами, кирпичом-сырцом или шаткими горками блестящей глазурованной черепицы. Мы останавливались у рынков, наблюдая, как запыленные лавочники расхваливают свой товар прохожим. Мы даже добрались до доков, где на высокой бурой глади вод Авариса покачивались всевозможные суда в ожидании, когда взмокшие феллахи примутся за погрузку или разгрузку.
Однажды мы забрели в тихий уголок, где вокруг маленького жертвенника теснились яблоневые и гранатовые деревья, там в уединенной тени, не замечая ничего вокруг, сидела пара влюбленных. Но такие оазисы встречались редко. Пульс города бился напряженно и шумно, запахи пыли и навоза смешивались со слабыми, но вездесущими ароматами фруктовых деревьев; они почти всегда были скрыты за высокими стенами садов, но, невидимые, наполняли воздух благоуханием.
Мы с Гунро несколько раз приказывали остановиться и посылали служанок купить у уличных торговцев грубых лепешек и жирных пирогов и после с наслаждением поглощали их, покачиваясь на ходу и облизывая пальцы. Вокруг пестрел шумный Пи-Рамзес, время от времени наши стражники покрикивали хриплыми голосами: «Посторонись! Дорогу Дому женщин!» — и совсем рядом со мной, на ноге у Дисенк, звенел мелодичным, нежным звуком серебряный браслетик с маленькими золотыми скарабеями.
Лишь только Ра начал клониться к западу, мы, утомленные и счастливые, вернулись и свой тихий приют. После безудержного городского шума гарем казался гаванью мира и покоя. В краснеющих лучах заходящего солнца мы улеглись на траву, потягивая пиво и болтая, и я наконец нашла в себе силы рассказать Гунро о своих ночах с фараоном, потому что они утратили власть надо мной и я больше не стыдилась себя.
ГЛАВА 15
На следующую ночь меня снова призвали в царскую опочивальню, и на этот раз я пе пыталась сдерживать страсть фараона. Результат меня не вдохновил, но и не вызвал отвращения; после того как все произошло, я нарочно не делала попыток уйти. Я знала, что не смогу удержать его одними сексуальными уловками. Пришло время немного открыться, явить ему другие грани своей натуры. Он уже видел меня врачевательницей, девственницей, искушенной соблазнительницей, но, создавая эти образы, я следовала предписаниям Гуи и дружеским советам Гунро. Пришла нора придумать что-нибудь самой. Конечно, я буду и дальше использовать образы, которые создала, вернее, которые открыла в себе и освободила, по мне нужно проложить путь к его сердцу и разуму, не довольствуясь тем, что служить утехой его чреслам. Поэтому, когда мы закончили заниматься любовью, я завернулась в простыню и, отказавшись подкрепиться, устроилась на ложе и заговорила с фараоном.
Сначала мы беседовали о вещах незначительных: о том, как высоко в этом году поднялась река, а значит, будет хороший разлив и богатый урожай, о том, как мы с Гунро провали день в городе, о фаянсовых мастерских на заднем дворе, куда съезжались торговцы со всего света обменивать свой товар на египетскую посулу. Я заметила, что в Пи-Рамзесе много иноземцев, на что фараон, сидевший в кресле перед подносом с закусками, сказал:
— Твой отец ведь тоже иноземец, разве не так? Из мелких землевладельцев, чье поместье находится где-то на юге?
— Мой повелитель, мой отец принимал участие в войнах твоего отца и потом, как ветеран, был наделен куском земли в Асвате. Он либу.
— Асват? — эхом отозвался Рамзес, наморщив лоб. Его украшенные перстнями пальцы, и которых он держал липкий финик, замерли в воздухе. — Асват? А где это? Ведь это глухое селение на краю пустыни? — Потом его лицо прояснилось. — Вепвавет! Ну конечно! Но почему знатный человек, пусть даже иноземец, нуждался в землях? Разве у него не было своих?
— Нет, мой повелитель. — Я сначала заколебалась, но потом отважилась и сказала: — Мой отец крестьянин, он обрабатывает свои собственные ветеранские ароуры. А моя мать сельская повитуха.
— Правда? Это правда?! — Он положил финик обратно на блюдо. Потом нетерпеливо замахал руками, и слуга тут же бросился к нему с чашей душистой воды и полотенцем. Царь поболтал пальцами в чаше, потом протянул их для вытирания. — Ты крестьянка, Ту? Как необычно! У меня есть несколько наложниц из простолюдинок, но они все, кажется, танцовщицы или певицы. А как же ты оказалась под покровительством Гуи? Нет, не рассказывай. — Он поднялся с кресла, подошел к ложу и сел рядом со мной. Рама застонала под его весом. — Расскажи мне, Ту, как живут мои крестьяне. Расскажи мне как это — вырасти в далеком селении. Надо сказать, — продолжал он, понизив голос, — что ты не похожа ни на одну из тех грубых дочерей земли, что мне доводилось видеть. Кроме того, среди моих управляющих и слуг много либу, и все они имеют привлекательную внешность. У тебя есть сестры? Они так же изумительно красивы, как и ты?
Он сидел, время от времени прихлебывая вино, а я рассказывала ему об Асвате, о нашем скромном доме, об управителе селением и его невыносимых дочерях, о берегах Нила, которые грязным и полунагим детям кажутся волшебными. Я описывала неустрашимых, замкнутых, деятельных мужчин, что распахивали свои земли, поклонялись богам, любили своих жен и обеспечивали хлебом насущным своих детей. Я рассказывала о Паари, о наших тайных уроках, но не упомянула о том, как приехал Гуи и как я была готова обменять свою девственность за возможность узнать будущее. Я коснулась глубокого почтения селян к прошлому, их пылкой и невинной веры в то, что ныне живущий бог может разрешить как должно все дела на земле, но в подробности я не вдавалась.
