Король замка - Холт Виктория (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
«Сегодня ночью я многое поняла. Я лежала в постели и думала о папе. Он стремился к святой жизни, хотел стать монахом, но с набожностью в нем боролась чувственность. Для него это должно было быть настоящей пыткой — слышать голос плоти и стараться заглушить его. Потом он повстречал мою мать и возжелал ее. Он отказался от мысли уйти в монастырь и вместо этого женился, но даже женившись, стремился подавить в себе физическое влечение и, когда ему это не удавалось, презирал себя. Моя мать была красива. Даже ребенком я понимала это. Папа не мог перед ней устоять. Представляю, как он мерил шагами комнату, заминая себя не прикасаться к жене. Физическую любовь он считал грехом, но был не в состоянии бороться с ней. Он запирался в своей монашьей келье, бросался на соломенный тюфяк, бичевал себя. Папа наверняка ждал возмездия, потому что сам никогда не прощал. Любой, даже мелкий проступок в доме подлежал наказанию. Во время утренней молитвы это было главной темой его нравоучений. «Мне отмщение, сказал Господь». Бедный папа! Как, должно быть, он был несчастен! Бедная мама! Что у нее был за брак? Потом я вдруг поняла, что папа натворил в моей семейной жизни, и заплакала от жалости, но затем сказала себе: «Еще не поздно. У меня скоро родится ребенок, так что наверно все можно исправить». И стала размышлять, как помочь папе, но придумать ничего не смогла».
«Утром Нуну пришла поднять шторы. Она с беспокойством посмотрела на меня и сказала, что выгляжу я неважно. Я и правда не спала всю ночь. Лежала без сна, думала о папе и о том, во что он превратил мою жизнь. «Зуб болел?» — спросила Нуну. Она до сих пор считает меня ребенком и, похоже, не предполагает, что у меня могут быть серьезные волнения. Пусть думает, будто я не спала из-за зуба. Говорить с ней все равно было бы невозможно, да я этого и не хотела. «Сегодня перед сном прими опиума, дитя мое», — сказала она. Я ответила: «Спасибо, Нуну».
«Когда я пришла в Карефур, Морис сказал, что меня ждет папа. Он не сводит глаз с двери и, когда кто-нибудь входит, произносит мое имя. С моим приходом все они с облегчением вздохнули. Я вошла к папе в комнату и, хотя глаза его были закрыты, села у постели. Через некоторое время он очнулся, но почти не обратил на меня внимания. Я заметила, как он что-то бормотал себе под нос. «Возмездие Господне», — повторял он снова и снова. Видя, что он встревожен, я склонилась над ним и шепнула: «Папа, тебе нечего бояться. Ты поступал так, как считал правильным. Что человек может еще сделать?» «Я грешник, — сказал он. — Я поддался искушению. Она не виновата. Она была красива, любила плотские утехи и влекла меня за собой. Даже обо всем узнав, я не мог устоять перед ней. В этом грех, дитя. В этом самый величайший грех». Я сказала: «Лапа, ты расстраиваешь себя. Лежи спокойно». «Это Франсуаза? — спросил он. — Моя дочь?» Я сказала, что да. «У тебя есть ребенок?» — «Да, папа. Твоя внучка, Женевьева». Он весь сжался, и я испугалась. Потом начал шептать: «Мне было знамение. Грехи отцов… Боже мой, грехи отцов…» Я чувствовала, что должна утешить его, и сказала: «Папа, кажется, я тебя понимаю. Ты любил жену. В этом не было греха. Любить — это естественно и для мужчин, и для женщин. Так же естественно, как иметь детей. На этом стоит мир». Он продолжал что-то бормотать, и я подумала, не позвать ли Мориса. Временами с его губ срывалась какая-нибудь осмысленная фраза. «Я понял, что это истерия… В тот самый раз, когда мы заметили, что она играет с огнем. Она сложила в спальне костер… Мы постоянно находили прутики, сложенные, как для костра… В буфете, под кроватями… Она убегала за хворостом. Потом пришли врачи». «Папа, — воскликнула я. — Ты хочешь сказать, что мама была сумасшедшей?» Но он продолжал, как будто меня не слышал: «Я мог бы отослать ее… Мне следовало отослать ее. Но я не мог без нее и продолжал ходить к ней, уже все зная. Со временем у безумной родилось дитя. Это мой грех, и возмездие свершится… Я настороже… Я жду его». Папа бредил, но тем не менее я испугалась. В забытьи люди часто выдают свои мысли. Теперь мне стало понятно, почему маму держали в комнате с зарешеченным окном. Я узнала причину всех странностей в нашей семейной жизни. Моя мать была сумасшедшей, и поэтому отец не хотел, чтобы я выходила замуж. «Франсуаза, — бормотал он. — Франсуаза, дочка». — «Я здесь, папа.» «Я наблюдал за Франсуазой, — шептал он. — Она была послушным ребенком… Тихая, скромная, застенчивая, не похожая на свою мать. Та была бесстыдной, дерзкой и похотливой. Да, дочь моя спаслась, но написано: «в третьем и четвертом колене…» К нам посватались де ла Тали, и я дал свое согласие. Это был грех гордыни. Я не мог сказать графу, пришедшему просить руки моей дочери для своего сына: «Ее мать была сумасшедшей». Я сказал, что отдам дочь, а потом бичевал себя за гордыню и похоть, ибо был виновен в двух смертных грехах. И все же я не остановил свадьбу, и моя дочь ушла жить в замок». Я старалась успокоить его: «Все хорошо, папа. Бояться нечего. Все в прошлом. Теперь все хорошо». «В третьем и четвертом колене… — шептал он. — Грехи отцов… Я замечал безумие в ребенке. Девочка своенравна, как ее бабушка. Те же самые признаки. Она вырастет похожей на бабушку, неспособной противиться зову плоти, и проклятое семя будет переходить из поколения в поколение». «Ты не можешь иметь в виду Женевьеву, мою доченьку!» Он шептал: «Я вижу, что семя в Женевьеве. Оно прорастет и уничтожит ее. Почему я не предупредил свою дочь! Она спаслась, но дети ее не спасутся!» Я все поняла и испугалась. Вот отчего его охватил ужас, когда я сказала, что жду второго ребенка».
«Мне не с кем поговорить. Вернувшись из Карефура, я долго сидела в цветнике и все думала, думала… Женевьева, доченька! В памяти оживали события прошлого. Я словно смотрела спектакль, в котором каждая сцена приближает кульминацию. Мне вспоминались приступы ярости, так свойственные Женевьеве, ее неумеренный смех. Этому смеху вторил другой смех — из прошлого. Моя мать и моя дочь. Они даже внешне схожи. Чем больше я старалась представить мамино лицо, тем больше оно походило на лицо Женевьевы. Теперь я должна наблюдать за Женевьевой, как отец наблюдал за мной. Любой самый мелкий проступок, который раньше я расценивала как детскую шалость, приобретал новое значение. Семя греха перешло через меня в следующее поколение. Мой отец, собиравшийся стать монахом, не сумел подавить страсть к жене, даже зная, что она сумасшедшая. В результате родилась я. Я тоже, в свою очередь, родила ребенка. Теперь же я трепещу не только за бедную Женевьеву, но и за неродившееся дитя».
«Вчера я не пошла в Карефур. Не смогла, В свое оправдание я сказала, что у меня болит зуб. Нуну носится со мной. Она дала мне несколько капель опиума, и я заснула. Проснувшись, я почувствовала себя бодрее, но вскоре мои мысли вновь захватила неотступная тревога. Ребенок, о котором я мечтала, каким он родится? Что будет с Женевьевой? Сегодня утром она, как обычно, первым делом прибежала ко мне. Я слышала, как они с Нуну разговаривали за дверью. Нуну сказала: «Маме не здоровится. У нее болит зуб, и ей нужен отдых». «Но я всегда захожу к ней,» — возразила моя дочь. «Не сегодня, дорогая. Дай маме поспать». Но Женевьева разбушевалась. Она затопала ногами, а когда Нуну попыталась остановить ее, ударила бедняжку по руке. Я содрогалась, лежа в постели. Лапа прав. Эти внезапные приступы ярости — нечто большее, чем детские капризы. Нуну не может с ними справиться. Я тоже не могу. Я крикнула, чтобы Женевьева вошла. Она чуть не плакала от злости, губы ее были упрямо поджаты. Она бросилась ко мне. Ее объятия были слишком горячими, слишком бурными. «Нуну пытается разлучить нас. Я ей этого не позволю. Я убью ее». Ее слова звучали неистово, сумасбродно. Я всегда говорила, что это не то, что она хотела сказать. У нее просто такие манеры. Просто такие манеры! Манеры Онорины. Папа заметил в ней проклятое семя. Теперь я верила ему и была охвачена ужасом».
