Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт (читать бесплатно книги без сокращений TXT, FB2) 📗
– Конечно, – медленно произнес он, – я часто видел, как наш поэт заходит к ростовщику.
– Как к естественной для всех поэтов надежде на помощь, – заметил премьер-министр, не дожидаясь смешков, с которыми встретили бы его шутку на митинге.
Но лицо короля осталось отстраненно-опечаленным, а банкир, похоже, и вовсе его не слушал. На лице Гримма никогда ничего не отражалось, даже во время выступлений на митинге, и он спокойно продолжал:
– Разумеется, многие ходят к ростовщикам, и особенно к этому коротышке Лоэбу, который называет себя Лоббом и живет на углу Старого рынка, в беднейшей части города. Он еврей, конечно, но к нему относятся терпимее, чем ко многим другим евреям, дающим деньги под залог. Тысячи людей имеют с ним дело, и поэтому мы решили присмотреться к нему поближе. Наведя справки, выяснили, что этот человек несметно богат, однако ведет жизнь бедняка. В результате окружающие склонны считать его невероятным скрягой.
Банкир, надев очки, вдвое увеличившие его глаза, принялся буравить взглядом говорившего.
– Он не скряга, – заявил Саймон, – и если он миллионер, то я получил ответ на свой вопрос.
– Вы его знаете? – впервые за все время нарушил молчание король. – Почему вы считаете, что он не скряга?
– Потому что евреи никогда не бывают скрягами, – ответил банкир. – Скупость не входит в число еврейских пороков. Это порок крестьян. Порок людей, пытающихся пожизненно защитить себя своей личной собственностью. Еврейский порок – жадность. Это люди жадные до роскоши, жадные до азартных игр, они охотно просаживают как чужие, так и свои деньги в роскошных отелях либо публичных домах, на женщин… или, вполне возможно, даже великие революции. Но они их не припрятывают. Припрятывание – мания здравомыслящих людей, тех, кто имеет наделы земли.
– Откуда вам все это известно? – заинтересовался король. – Как вам удалось так хорошо изучить евреев?
– Мне достаточно было изучить себя, – ответил банкир.
После некоторой паузы король, ободряюще улыбаясь, вновь заговорил:
– Так значит, вы допускаете, что он тратит свои миллионы, финансируя революцию?
– Либо революцию, либо суперкинотеатр, либо что-то еще, – кивнул Саймон. – И тогда становится ясно, откуда берутся все эти брошюры, листовки с текстами песен и многое другое.
– Похоже, труднее всего будет объяснить то, где все эти люди находятся в настоящий момент, – задумчиво произнес король. – Профессор Фокус достаточно регулярно бывает в музее, но я сомневаюсь, что кому-то из нас известен его домашний адрес. Моя племянница утверждает, будто собственными глазами видела Себастиана, того самого поэта, ораторствующего на улицах, но лично я никогда его не видел, и никто из моих знакомых не имеет ни малейшего представления о том, где он живет. Насколько я понял, хотя очень многие ходят в контору Лобба, почти никто из его клиентов никогда не видит самого Лобба. Мне сказали, что он умер, однако это, конечно, может быть частью заговора.
– Вот именно об этом, – с мрачным видом произнес шеф полиции, – я и располагаю некоторой информацией. В ходе продолжительного, сложного расследования я выяснил, что ростовщик Лобб около двух лет назад под другим именем приобрел маленький, но комфортабельный дом на Павлиньей площади. Я поручил своим людям следить за этим домом, и у нас имеются все основания полагать, что его время от времени используют как место встреч троих или четверых людей. Они приезжают туда уже после наступления темноты и ужинают, соблюдая секретность. Постоянным штатом слуг дом, по-видимому, не располагает и по большей части пустует, но приблизительно за час до назначенного ужина туда приходит кто-то из слуг одного из участников застолья, закупив вино и еду, и, вероятно, остается, чтобы прислуживать за столом. Торговцы из соседних лавок считают: судя по количеству продуктов, ужин бывает рассчитан на три или четыре человека, но это и все, что они могут сказать. За домом наблюдает один из моих лучших детективов. По его словам, гости всегда съезжаются после наступления сумерек. Они скрываются под плащами и пальто, и он готов поклясться, что их трое.
– Послушайте, – нарушил тревожное молчание банкир, – чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше. Я думаю, было бы неплохо, если бы кто-то из нас отправился туда и расположился напротив дома. Я не возражаю против того, чтобы побывать там, если вы, полковник Гримм, отправитесь со мной и позаботитесь о моей безопасности. Я знаю профессора и ростовщика в лицо и думаю, мы сразу узнаем поэта, если только его увидим.
Король Хлодвиг сухо и довольно неохотно описал приметы, не забыв указать, что поэт носит фиолетовый костюм и широкий зеленый шарф, о чем ему рассказала негодующая племянница.
– Что ж, возможно, это нам тоже поможет, сэр, – кивнул банкир.
Вот так и вышло, что самый влиятельный финансист Павонии и офицер, отвечающий за полицейскую систему всей страны, терпеливо или не очень околачивались неподалеку от последнего фонаря на тихой, пустынной площади, стараясь не попадать в отбрасываемый им тусклый круг света.
Павлинью площадь назвали так вовсе не потому, что ее бесцветные классического вида фасады когда-либо расцвечивали какие-то павлины, а в качестве комплимента птице, представленной на королевском гербе Павонии и, видимо, давшей название всей стране. Эта же птица с расправленным хвостом украшала плоский медальон на самом крайнем доме из ряда зданий, расположенных полукругом. Вдоль всего полукруга протянулась шеренга колонн, придавая ему сходство с террасами Бата или старого Брайтона. Весь этот благородный изгиб в свете луны, встающей из-за группы деревьев напротив, казался очень холодным и мраморным. Поэтому наблюдателям чудилось, будто каждый издаваемый ими звук эхом разносится по площади, как в полой серебристой раковине.
Ожидание затянулось. Когда на город опустились сумерки, наблюдатели заметили напротив признаки приготовлений, о которых докладывали полицейские и которые сулили скорое пробуждение дома. В определенное время из двери вышел слуга в строгой ливрее, вернувшись с корзиной, из которой виднелись бутылки вина и прочая снедь. Внезапно темные окна засветились изнутри. Во всяком случае, окна комнаты, в которой предположительно планировалось пиршество. Затем опустилась штора на освещенном окне, хотя гости еще не появились.
Подробно расспросив местных лавочников, наши наблюдатели уже подтвердили тот факт, что слуга всегда готовит обед на четверых. Он случайно проговорился об этом, когда делал закупки.
Два высокопоставленных шпиона на улице, разумеется, были вовсе не так одиноки, как это могло показаться. Другие тайные агенты находились в пределах слышимости, и в случае необходимости шеф полиции мог свободно привести в действие всю полицейскую машину.
Непосредственно перед полукружием домов располагались живописные, но совершенно бессмысленные заросли декоративных кустарников, окруженных металлической оградой. Эти кусты отбрасывали длинную тень, а рядом с ними притаился одетый в штатское полицейский с мотоциклом, готовясь в любую секунду сорваться с места и умчаться с поручением.
Внезапно в полной тишине маленькая тень как будто отделилась от упомянутой длинной тени и легко, как осенний листок, порхнула через дорогу. Эта тень и в самом деле напоминала сорванный с дерева лист. Хотя фигура не казалась необычно маленькой, она была согнута, словно увяла или съежилась. Голову человек втянул в плечи, укутанные в потертый дождевик, из-под капюшона которого торчали жесткие пряди волос. Это могла быть как борода, так и бакенбарды или даже брови. Ноги были не короткими, но казались согнутыми или кривыми, будто лапы кузнечика.
Человек шмыгнул через дорогу так проворно и неожиданно, что дверь дома распахнулась и закрылась за его спиной прежде, чем наблюдатели опомнились от удивления. Затем Саймон посмотрел на Гримма и с легкой улыбкой заметил:
– Спешка означает гостеприимство. Это был владелец дома.
