Летописец - Вересов Дмитрий (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
— Да ведь не все выступают, кто знает правила, а только те, кто владеет техникой. Кто лучше владеет, тот и выигрывает бой.
— Как Олег? — не унимался Франик.
— Да, как Олег. И другие. Давай лучше смотреть, сейчас начнется.
Трибуны всполошенно, по-птичьи загомонили, захлопали, засвистали. Послышалось невнятное объявление и удар гонга. Соревнования начались.
Олег выступал в среднем весе и всего лишь после двухгодичных тренировок претендовал на чемпионский титул. Его приметил физкультурник техникума Юрий Феоктистович по прозвищу Свисток. Приметил на третьем занятии, после того как Олег коротким, молниеносным ударом правой нокаутировал спортивного «коня». «Конь», снаряд вполне устойчивый, повалился на бок, а Свисток после занятия подозвал Олега и спросил:
— Боксер?
— Я больше не буду, — ответил Олег, сбивший «коня» то ли из хулиганских побуждений, то ли от избытка энергии.
— Плевать, — сказал Свисток, дергая «молнию» на куртке-олимпийке, — так боксер или нет?
— Нет, — признался Олег, — а что?
— Сегодня же едешь со мной в Промкооперацию, — сообщил ему Свисток.
— За что?! — возмутился Олег. — Я же извинился, Юрий Феоктистович. Какая такая Промкооперация?
— Ох, молодо-зелено, — вздохнул Свисток. — Промкооперация к милиции отношения не имеет, ты неправильно подумал. Промкооперация — это по-вашему, по-теперешнему, Дворец культуры Ленсовета. Там сильная секция бокса. Тренер — мой знакомый. Понял теперь? Пожелания есть?
— Общежитие, — покраснев от собственной наглости, буркнул Олег, вспомнив, что ходили слухи о всемогуществе Свистка. Считалось, что ради своих спортсменов он готов был сделать все.
Общежития Олегу, как лицу с ленинградской пропиской, не полагалось, но дома ему было тяжело и некомфортно. Отец больше общался с Вадиком, покладистым и неконфликтным, отлично учившимся и целеустремленным. Авроре, которой Олег доверял, много времени приходилось уделять малышу Франику, болезненному, медленно растущему, но жизнерадостному и шкодливому, как котенок.
Олег чувствовал себя лишним в доме, и, как только он поступил в техникум, у него возникла мечта перебраться в общагу.
— Общежитие, — буркнул Олег, набычившись, — может, найдется свободное место?
— Шустер, — восхитился Свисток, — уважаю. Порасспрашиваю о местах. Сейчас-то вряд ли что найдется, а зимой, думаю, места появятся. Кого-то из балбесов да и отчислят.
Так оно и вышло: кого-то отчислили, и Олег после Нового года перебрался в общагу на Шкиперке, а домой заходил иногда пообедать, благо жили в двух шагах от техникума.
— Франик, ты мне мозоль на коленях натрешь, — посетовала Аврора.
Франик извертелся и замучил всех вопросами. Все оказалось не так интересно, как он предполагал. Он-то думал, что сразу же выйдет Олег и будет побеждать всех подряд, по очереди, но оказалось, что Олег — это какой-то средний вес, и его еще ждать и ждать, а заняться совсем нечем. Но и маму было жалко. Зачем ей мозоль на коленях? У нее тогда коленки будут, как у облезлого верблюда в зоопарке или как у слона. К тому же мама хромает. Но идти на коленки к папе, как предлагалось, или к Вадиму Франик наотрез отказался, потому что у папы и Вадика коленки гораздо жестче. Если же просто сесть на скамейку, то ничего не увидишь. Франик вздохнул не по-детски горестно и затих, глядя на ринг.
Обычно Аврора, когда переставала слышать Франика, тут же спешила к нему в комнату выяснять, что он в очередной раз затеял или, упаси Господи, уже осуществил. Теперь же она вздохнула с облегчением: и спина, и ноги у нее после травмы быстро уставали и начинали ныть.
Угомонившемуся Франику ничего не оставалось, как только смотреть на ринг. Он смотрел, смотрел и решил, что все происходящее похоже на кукольное представление, которое показывали у них в детском саду. Резкие движения боксеров напоминали драку Тяпы и Ляпы — хорошего и плохого зайцев, которых приглашенный актер Иван Николаевич надевал на руки, как перчатки, а сам стоял за ширмой. Он двигал руками в перчаточных зайцах и говорил на разные голоса. И точно так же побитый Ляпа, повесив уши, опустился за ширму, а победитель Тяпа стал прыгать так, что всем стала видна рука Ивана Николаевича, покрытая седым руном.
Когда Франик все понял про боксеров, его вдруг заинтересовали канаты ринга, издалека казавшиеся тонкими, как нитки. Он подумал, что хорошо бы сейчас поиграть в ниточку, только связать кончики не одной ниточки, чтобы особым образом распялить ее потом на пальцах, а сразу трех или четырех. Сначала растянуть нитки на кистях рук, а потом поддевать пальцами поочередно с той и с другой стороны, через одну, или сразу по две, или по три. Потом посмотреть, какой узор получится.
Франик согнул руки в локтях, расставил кисти, как при игре в ниточку, и установил их так, чтобы далекий ринг поместился у него между ладоней, а ниточно-тонкие канаты оказались как бы натянуты на пальцы. Франик начал перебирать пальцами, делать ими ныряющие движения, воображая, что он сплетает из канатов объемную, сложносимметричную паутину. В воображении своем он натягивал перекрещенные нити, слегка подергивал, чтобы они не запутались, шевелил пальцами, чтобы услышать струнное пение скользящих друг по другу нитей.
В какой-то момент Франик резко потянул средним пальцем одну из воображаемых ниточек, и это движение совпало с ошибкой одного из боксеров. Он раскрылся и получил от соперника мощный хук левой в челюсть, и рефери прервал поединок, позвав доктора. Франику после этого происшествия игра понравилась еще больше, он быстрее и энергичнее заработал пальчиками, сплетая несусветные узоры. Он теперь двигал пальцами в такт танцу боксеров. Когда он растягивал свою паутину, один из боксеров от удара летел к канатам, когда совмещал ладони и паутина провисала между ними, кто-то из соперников входил в клинч.
Франик забыл обо всем на свете, настолько он увлекся игрой. Он уже почти сознательно изучал совпадение своих движений с движениями боксирующих соперников и мог предсказать, кто победит. Однажды он, когда определяли победителя, вывернул свою паутину, совместив тыльные стороны ладоней, и рефери перепутал победителя, подняв не ту руку в боксерской перчатке, что вызвало возмущенный свист трибун.
Но Франик вдруг испугался, потому что почувствовал, что руки его плотно стянуты сплетенной им же паутиной, что он не может освободить их. И стало не до бокса. Франик тряс руками, тер ладони, сжимал кулаки, но ощущение врезающихся в кожу ниток не отпускало. Франик обладал слишком живым воображением и часто страдал от этого. Он собрался было зареветь, но тут объявили выход Олега, и паутина сама по себе исчезла и была забыта во время зрелища.
Поединок, в котором участвовал Олег, закончился очень быстро. Уже в первом из трех положенных по правилам любительского бокса трехминутных раундов стало очевидно преимущество Олега над фаворитом, динамовцем Максимом Коршуновым. Олеговы удары казались, но только казались, легкими, дразнящими, незначительными. Локоть правой руки Олега завис на уровне груди, и создавалось впечатление, что Коршунов, его соперник-динамовец, сам подставляется под хуки правой. Левая Олега наносила скользящие удары в направлении от пояса снизу вверх, и динамовец не успевал уходить от апперкотов. Коршунов был сломлен уже через полторы минуты поединка и уступал не столько мастерству, сколько напору Олега. Во втором раунде динамовец попросту сдал бой, не пытаясь уже атаковать. Он только вяло защищался, старался уйти от длинных прямых ударов, без труда пробивающих его защиту, а потом отчаянно ушел в клинч, и поединок был остановлен ввиду явного преимущества Олега. Он стал чемпионом города среди юношей.
Когда рефери поднял руку Олега, на ринге, словно бы ниоткуда, появился маленький, на вид трехлетний, мальчик и повис на победителе. Аврора только в этот момент поняла, что Франик исчез у нее с коленей. Олег подхватил Франика, усадил его к себе на плечи и унес в раздевалку. Вскоре к ним присоединился и Вадик. И после поздравлений и разговора с Олегом у Вадика создалось впечатление, что Олег победил только для того, чтобы сделать кому-то одолжение. Но что этот кто-то теперь уже не существует, что этот кто-то — сам Олег, только вчерашний, а для сегодняшнего Олега эта победа представляет ценность не большую, чем старая газета. И Олег никогда не будет зависим от этой своей победы, не станет мумифицированным приложением к собственной славе.
