Гипсовый трубач: дубль два - Поляков Юрий Михайлович (бесплатные версии книг TXT) 📗
Как думы о байковом одеяле и лучезарный, почти платонический восторг надежд совместились в один миг в одном и том же сердце, черт его разберет!
33. Страдания немолодого Кокотова
– …Римма грустно улыбнулась и пошла прочь, молодо покачивая пожилыми бедрами. А я долго смотрел ей вслед, вспоминая слова Сен-Жон Перса: «Время – самый медленный и самый разрушительный ураган!» У вас было, коллега, что-то подобное?…Кокотов, о чем вы думаете?
– Я?
– Вы!
– Ни о чем…
– Оно и видно. А вы подумайте лучше о том, что будет делать Юлия, получив приглашение в ресторан.
– Трудно сказать…
– Если б я знал, что Валька так ослабит ваш интеллект, я бы ее не присылал!
– Прекратите!
– Думайте и уберите телефон! Что вы смотрите на него, будто импотент на нечаянную эрекцию! Лучше достаньте из холодильника пиво! Скорей! Страдаете тут как немолодой Вертер? Вы еще застрелитесь!
– Но Регина Федоровна… Может, вам лучше выкурить трубку?
– К черту трубку! К черту Регину Федоровну! Несите пиво, гипсовое чудовище!
Последнее оскорбление сломило Кокотова своей внезапной экспрессией, он пожал плечами, встал, подошел к холодильнику, вынул бутылку «Крушовицы» и, сжав ее леденеющими пальцами, отнес Жарынину. То т с достоинством принял лечебный сосуд, достал, изогнувшись, трость, прислоненную к спинке кровати, обнажил кинжал и молниеносным движением сорвал едва успевшую пшикнуть пробку. Писатель только теперь заметил, что у самого основания клинка имеется фигурная выемка, словно специально предназначенная для раскупоривания пивных емкостей. Режиссер впился губами в горлышко и застыл, запрокинув голову, как горнист на зорьке: лишь судорожно прыгал его кадык, да стремительно, словно шприц, пустела бутылка. На лице же Дмитрия Антоновича в этот миг остановилось совершенно особенное выражение. Оно трудно поддается словесному объяснению, и очень приблизительно его можно назвать «тихой пивной радостью бытия». Однако самое удивительное заключалось в том, что автор «Роковой взаимности» вдруг испытал к этому похмельному, потному, краснолицему человеку, которого еще несколько дней назад и не знал вовсе, чувство почти родственной приязни и внутреннего сродства. Он даже почувствовал во рту бродильный вкус пива.
– Хорошо! – отдышавшись, произнес режиссер и посмотрел на соавтора добрыми влажными глазами. – Теперь за дело! Итак, что будет делать наша Юленька, получив приглашение Борьки? Ваша версия?
– Ну, наверное, наверное… – пробормотал Кокотов, – она будет… прикидывать, что надеть на свидание. Да?
– Пра-авильно, умница! Она же идет в ресторан с олигархом! Кстати, в какой ресторан они идут?
– Может, в ресторан «На дне»?
– Это еще что такое?
– Ну, хорошее место, там обстановка начала двадцатого века, официанты одеты персонажами Горького…
– Босяками? Нет, не годится! Боря поведет Юлю в «Золотой трепанг», это высший класс. И вот она уже звонит подругам, живо рассказывает: у меня очень важное свидание в «Золотом трепанге», конечно, деловое, но этот человек когда-то был в меня сильно влюблен, и я должна ему снова чуть-чуть понравиться! Подруги ахают, изумляются, проникаются, советуют, но главное – начинают ее одевать. Нельзя же идти в «Золотой трепанг» в том же костюме, в каком ходишь на выпускные вечера к своим ученикам! Одна приятельница дает ей новое бутиковое платье, вторая отрывает от себя комплект от «Булгари»: кольцо, сережки и браслет. Третья ведет ее к своей парикмахерше, и они сообща придумывают Юльке макияж и роскошную прическу… Нужна еще какая-то пикантно-трогательная деталь!
– Может, белье из «Дикой облепихи»? – невольно предложил Кокотов.
– А что?! Юлька смущается, мол, чисто деловая встреча… А оторва-подружка хохочет: «Ты надень на всякий пожарный! Знаем мы эти деловые встречи!»
– Мне кажется, это уже лишнее! – заметил автор «Русалок в бикини».
– Лишнее, коллега, – если бы мы отправили нашу героиню в салон интимных стрижек «Венерин бугорок»!
– Но Дмитрий Анатольевич, я не понимаю! Это же трагедия: муж на счетчике, звонят бандиты… А вы… Какой венерин бугорок?
– Тот самый! Жизнь, Андрей Львович, как заметил неутомимый Сен-Жон Перс, – трагедия, сочиненная комедиографом. Только большим художникам удается передать эту глумливую странность бытия. Обычно или зубоскалят, или рыдают. Настоящее искусство – плачущая улыбка, как в финале «Ночей Кабирии» Понимаете? Если нам это удастся – Канны наши!
– В прошлый раз вы обещали Берлин.
– Мы с вами растем!..И вот, когда Юлия, нарядная, причесанная, ювелирно украшенная, совершенно новая, выходит, чтобы идти на встречу с Борисом, Варя хлопает от восторга в ладоши: «Мамочка, какая же ты еще молодая и красивая!» А Костя смотрит на жену тяжелым взором, смутно понимая, что совершил непоправимую ошибку. Это ведь, милая моя Аннабель Ли, особое состояние: твоя жена, которую ты, кажется, знаешь до каждого закоулочка и которой обладаешь во всей ее жизненной ежедневности, вдруг надевает новое платье, чтобы идти в театр, или возвращается из парикмахерской с новой прической… И у тебя возникает в сердце странная тревога, ты сознаешь непредсказуемую самостоятельность твоей женщины, ее обидную недопознанность, опасную открытость миру чужих мужчин. У вас такое бывало?
– Бывало… – кивнул Кокотов, вспомнив последние месяцы совместной жизни с вероломной Вероникой.
– А я, знаете, в молодости даже несколько раз из-за этого отменял походы в театр, в оперу с Маргаритой Ефимовной… Ну, вы меня понимаете?
– Понимаю, – опустил глаза писодей.
– …Итак, поцеловав мужа на прощанье, Юля смотрит ему в глаза и понимает: возврата нет. Костя начинает лепетать, что, может, не надо, может, обойдется… В ответ она коротко отвечает: «Не обойдется. Надо!» Потом выглядывает в окно, а там ее ждет длинная черная машина, сверху похожая на акулу-людоеда.
– А откуда Борис знает, где она живет?
– Боже ж ты мой, у него целая служба безопасности! Отстаньте! И вот она, роскошная, обворожительная, таинственная, спускается по загаженной лестнице своей обветшалой хрущобы. На облезших зеленых стенах видны похабные надписи и другие наскальные неприличности, выщербленные ступеньки заплеваны и замусорены, в нос бьет такой запах, словно в подвале месяц назад удавился бомж. Навстречу ей, влача убогую продовольственную корзину, тяжело поднимается неопрятная пенсионерка. «Здравствуйте, тетя Катя!» – здоровается Юля: она же выросла в этом доме. А старая женщина ее не узнает. Не узнает! Понимаете? Вот наша героиня толкает изуродованную дверь подъезда и… попадает в другой мир! Ах, как я это сниму, как сниму! Вышколенный водитель с поклоном распахивает дверь лимузина, она садится и оказывается в кожано-полированном великолепии…
– А там ее ждет Борис с двумя бокалами шампанского и букетом роз, – воодушевился Кокотов, подумав о предстоящем свидании с бывшей пионеркой.
– Коллега, если вам не доводилось близко общаться с по-настоящему богатыми людьми, лучше не вмешивайтесь! Нет, он не будет ждать ее в машине. Никогда!
– У ресторана?
– Нет, конечно! У ресторана ее будет встречать изысканный, как выставочный пудель, менеджер, который проводит высокую гостью в раззолоченный холл и передаст с рук на руки метрдотелю, похожему на дирижера. Он-то и введет ее в ресторанный зал. И Юленька застынет, потрясенная… Вы, конечно, никогда не были в «Золотом трепанге»?
– Конечно, – с легким оттенком классовой ненависти подтвердил автор дилогии «Отдаться и умереть».
– Тогда вообразите себе круглый зал, прозрачные стены которого – это огромный аквариум. И там, за стеклом, кто только не плавает: и осетры, и камбала, и семга, и угри, и черт еще знает что! На дне шевелят клешнями огромные дальневосточные крабы, меж камнями, переливаясь разными цветами, затаились осьминоги, дно, как мостовая, выложено устрицами… А по кругу меж всего этого подводного изобилия плавает аквалангист с официантской бабочкой на шее, в руке у него маленькое подводное ружье. Посетители «Золотого трепанга» подходят к стеклу и показывают пальчиком на то, что хотят съесть. Чпок! И официант-подводник уплывает с добычей в грот, где расположена шлюзовая камера, через которую морепродукт заживо попадает на кухню..
