Рога - Кинг Джозеф Хиллстром "Хилл Джо" (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
— Она очень мучилась, — сказал Дейл и всем телом передернулся. — Из-за этого она говорила жуткие вещи. Я знаю, что ничего такого она не думала. Она ведь была такая хорошая, такая прелестная девочка. Я стараюсь этого не забывать, но по большей части… по большей части я помню ее такой, какой она стала в конце. Она весила едва восемьдесят фунтов, и семьдесят фунтов из них была ненависть. Она говорила о Мери совершенно непростительные вещи. Думаю, ее бесило, что Мери такая хорошенькая и… Реган совершенно облысела, и ей сделали мастэктомию, а заодно удалили часть кишок, и она себя чувствовала… она себя чувствовала вроде Франкенштейна, чем-то из фильма ужасов. Она говорила, что, если бы мы ее любили, мы бы задушили ее подушкой и разом со всем покончили. Она говорила мне, что я, наверное, рад, что это она умирает, а не Меррин, потому что я всегда любил Меррин больше. Я стараюсь обо всем этом забыть, но иногда просыпаюсь ночью и думаю, думаю… Или думаю, как умирала Мери. Мне хотелось бы вспоминать, как они жили, но плохое вытесняет все остальное. Для этого, наверное, есть какая-нибудь серьезная психологическая причина Мери изучала психологию, она, наверное, знала, почему плохое запечатляется в памяти крепче, чем хорошее. Слышь, Иг, но ты можешь поверить, что моя младшенькая поступила в Гарвард?
— Да, — кивнул Иг, — чему тут не поверить. Она была умнее нас с вами, вместе взятых.
Дейл неопределенно фыркнул, все еще отвернувшись в сторону.
— Мне ли этого не знать. Я учился в двухгодичном колледже — все, что было по карману моему старику. Господи, мне очень хотелось быть лучшим отцом, чем он. Он указывал мне, какие брать курсы, где мне жить и где потом работать, чтобы с ним расплатиться. Я иногда говорил Хейди, мол, еще удивительно, что в свадебную ночь он не стоял в моей спальне, не инструктировал меня, что с ней делать и как. — Он мельком улыбнулся. — Это было еще в те времена, когда мы с Хейди могли шутить о подобных вещах. Это теперь у Хейди в голове один Христос, а прежде она любила в шутку по-похабничать. Прежде — до того, как мир открыл на полную краны и спустил из нее всю кровь. Иногда мне очень хочется ее бросить, но у нее же нет никого другого. Она совершенно одинока… ну конечно, если не считать ее дружка Иисуса.
— Не знаю, не знаю, — сказал Иг и медленно, с шумом выдохнул, думая, как Хейди Уильямс поснимала все снимки Меррин, пытаясь запихнуть память о дочери подальше, в пыль и темноту. — Вам бы стоило зайти к ней как-нибудь утром, когда она работает с отцом Моулдом в церкви. Устроить такой небольшой сюрприз. Думаю, вы увидите, что она состоит в куда более активных… сношенияхс жизнью, чем вам думалось.
Дейл бросил на него вопросительный взгляд, но Иг хранил невозмутимость и больше не сказал ни слова. В конце концов Дейл вяло улыбнулся и сказал:
— Тебе, Иг, нужно было выбрить голову много лет назад. Прекрасно выглядит. Мне и самому когда-то хотелось побриться под ноль, но Хейди говорила, что, если я это сделаю, тут наш брак и закончится. Она даже не разрешила мне выбриться из солидарности с Реган, когда той делали химиотерапию. В некоторых семьях так и поступают — показать, что они все вместе. Но в нашей семье всё не так. — Он нахмурился и спросил: — Чего это мы вдруг об этом? О чем мы с тобой говорили?
— Мы остановились на том, когда вы пошли в колледж.
— Да. Верно. Отец не разрешил мне взять курс теологии, как я хотел, но не мог помешать ходить вольнослушателем. Я помню нашу преподавательницу, черную женщину по фамилии Танди, профессор Танди, так она говорила, что во многих других религиях Сатана — вполне симпатичный парень. Обычно он всякими хитростями заманивает к себе в постель богиню плодородия, и после всяких приключений они дают начало миру. Или урожаю. Чему-нибудь. Его роль состоит в том, чтобы обманывать недостойных, или соблазнять их на погибель, или хотя бы оставлять их без выпивки. Даже христиане не могут толком решить, что с ним делать. Ну вот подумай. Считается, что он и Бог воюют друг с другом. Но если Бог ненавидит грех, а Сатана наказывает грешников, не играют ли они в одной команде? Разве судья и палач не работают на пару? Романтики. Кажется, романтики любили Сатану, не помню уж почему. А может быть, потому, что у него красивая бородка и он был спец по девочкам и умел устроить роскошную пьянку. Ведь правда, романтики любили Сатану?
— «Твой шепот звучит все ближе и ближе, — прошептал Иг. — Скажи мне все то, что мне хочется слышать».
— Нет, не эти романтики, [45]— рассмеялся Дейл.
— Других я не знаю, — сказал Иг.
Он тихо прикрыл дверь и вышел
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Иг сидел на дне дымовой трубы в жарком круге послеполуденного солнца и держал над головой блестящую маммограмму груди Меррин. Ее ткани, подсвеченные сзади августовским небом, были похожи на черное солнце за минуту до вспышки новой звезды, были похожи на День Последний, а небо казалось простой мешковиной. Дьявол обратился к своей Библии, не к Ветхому Завету, не к Новому, а к форзацу, на который он когда-то списал азбуку Морзе из позаимствованной у брата энциклопедии. Еще до того, как расшифровать лежащие в конверте записки, он знал, что это завет особого рода: предсмертный. Предсмертный завет Меррин.
Иг начал с точечек и черточек, нарисованных прямо на конверте. Это была простейшая последовательность: «Иди ты на хрен, Иг».
Он рассмеялся — непристойным судорожным смехом.
Затем Иг вытряхнул из конверта два листа бумаги, густо исписанных с обеих сторон точками и черточками, труд нескольких месяцев, целого лета Иг принялся их расшифровывать, время от времени теребя висевший на шее крестик, крестик Меррин. Он снова надел этот крестик, как только ушел от Дейла, с ним казалось, что она рядом, настолько рядом, что может потрогать пальцами его затылок.
Работа была медленная и кропотливая — переводить точки и черточки в буквы и слова, но Ига это не пугало. Если чего у дьявола в достатке, так это времени.
Дорогой Иг!
Пока я жива, ты этого не прочитаешь. Я не уверена, что хочу, чтобы ты это читал даже после моей смерти.
Ух, как же медленно пишется, но меня это, пожалуй, даже не раздражает. Это помогает коротать время, когда я торчу в какой-нибудь приемной, ожидая результатов того или другого анализа. А также заставляет меня писать лишь необходимое и ничего больше.
У меня такой же рак, который убил мою сестру, такой же наследственный. Не буду утомлять тебя генетикой. Он еще на ранней стадии, и я уверена, что, узнай ты, ты бы хотел, чтобы я боролась. Я знаю, что надо бы, но не буду. Я твердо решила не стать такой, как моя сестра. Не ждать, пока я стану уродливой, не делать больно тем, кто меня любит, а это ты, Иг, и мои родители.
В Библии говорится, что самоубийцам уготован ад, но ад — это то, через что прошла моя сестра, когда она умирала. Ты этого не знаешь, но, когда моей сестре поставили диагноз, она была уже обручена. Жених оставил ее за пару месяцев до смерти. Реган совсем его извела. Она хотела знать, через сколько дней после ее похорон он будет трахаться с другими. Она хотела знать, будет ли он использовать ее трагедию, чтобы охмурять девиц. Она была совершенно ужасна, я бы тоже от нее ушла. Мне бы, может, лучше все это пропустить, но я же еще не умею умирать. Я только надеюсь, что Бог изыщет способ сделать мне это быстро, сразу, совершенно неожиданно. Посадить меня в лифт, и чтобы трос оборвался. Двадцать секунд полета, и конец. Может быть, в порядке бонуса я упаду на кого-нибудь мерзкого. На монтера-педофила или вроде того. Это будет нормально.
Я боюсь, что, если сказать тебе про мою болезнь, ты откажешься от своего будущего и предложишь мне выйти за тебя замуж, а я проявлю слабость и скажу «да», и ты будешь ко мне прикован, будешь смотреть, как от меня отрезают по кусочку, как я лысею и усыхаю, проводя тебя через все круги ада, а потом все равно умираю, убивая в процессе все, что было в тебе лучшего. Тебе же, Иг, так хочется верить в доброту мира и доброту людей, а я знаю, что, когда болезнь прижмет меня посильнее, я не смогу быть доброй. Я буду как моя сестра. Во мне это есть, я умею делать людям больно, и мне, возможно, будет себя не сдержать. Я хочу, чтобы тебе запомнилось то хорошее, что было во мне, а не самое ужасное. Людям, которых ты любишь, должно быть позволено держать все худшее про себя.
Ты себе не представляешь, как трудно не говорить обо всем этом с тобой, потому-то я, наверное, это и пишу. Потому что мне нужно с тобой поговорить, а больше никак. Какая-то малость односторонняя беседа, тебе не кажется?
Ты так рад ехать в Англию, нырнуть с головою в свой мир. Помнишь твой рассказ про тропу Ивела Нивела и магазинную тележку? У тебя это каждый день. Ты всегда готов голышом слететь с крутого склона своей жизни и чтобы тебя безжалостно швырнуло в людской поток. Не будем включать в него людей, тонущих в нечестности. Я могу сделать тебе больно не как-нибудь там невыносимо, а только чтобы, тебя оттолкнуть. Не очень привлекательная мысль, но все же это гуманнее, чем если все случится само собой. Я хочу, чтобы ты нашел какую-нибудь девицу-кокни с диким акцентом, привел бы ее к себе на хату и оттрахал до умопомрачения. Какую-нибудь симпатявую, аморальную и более-менее грамотную. Не такую хорошенькую, как я, я не настолько щедра, но ей совсем не обязательно быть страхолюдиной. Потом, я надеюсь, она самым черствым образом тебя бросит, и ты найдешь себе другую, крутую, получше. Такую серьезную, заботливую, без наследственного рака, а также сердечных заболеваний, Альцгеймера и прочих гадостей. И я надеюсь, что к тому времени я давно уже буду лежать в гробу и не узнаю о ней ничего.
Ты знаешь, каким образом мне хотелось бы умереть? На тропе Ивела Нивела, слетая по склону на тележке. Я могла бы зажмуриться и представить себе, что ты меня обнимаешь. И врезаться прямо в дерево. «Она не успела даже понять, что с ней случилось». Прямо по этой поговорке. Мне очень хочется поверить в Евангелие от Мика и Кита, согласно которому я никогда не получу того, что хочу, — тебя, Иг, и наших детей, и наши смешные мечты, — но хотя бы получу то, что мне необходимо, то есть быстрый неожиданный конец и знание, что ты чист.
И у тебя будет какая-нибудь крепкая добрая мать-жена, и она родит тебе детей, и ты будешь превосходным, радостным, энергичным отцом. Ты посмотришь весь мир, каждый его уголок, и ты будешь видеть боль и сможешь отчасти ее облегчишь. У тебя будут внуки и правнуки. Ты будешь учить. Ты будешь подолгу гулять в лесу. И во время одной из этих прогулок, уже в преклонные лета, ты окажешься около дерева с хижиной на его ветвях. И там я буду тебя ждать. Я буду ждать тебя при свете свечей в нашей древесной Хижине Разума.
Это чертова уйма точек и тире. Здесь перед тобой два месяца работы. Когда я начала, рак был горошинкой в одной из грудей и меньше горошинки в левой подмышке. Теперь, подводя промежуточный итог, он… Ладно. Из малого, мама, является со временем большое. [46]
Что-то я сомневаюсь, что нужно было так много писать. Возможно, я могла сэкономить тебе уйму усилий и просто повторить первое послание, которое я промигала тебе солнечными зайчиками. МЫ. Тут уже сказано главное. А вот и остальное: я люблю тебя, Игги Перриш.
Твоя девушка
45
«You're whispering in my ear / Tell me all the things I want to hear» — из песни «What I Like about You» детройтской пауэр-поп-группы The Romanticsс их дебютного альбома, так и называвшегося — «The Romantics» (1980).
46
«From small things, Mama, big things one day come» — из песни Брюса Спрингстина «From Small Things (Big Things One Day Come)», записанной в 1979 г, но выпущенной только в 2003 г., на бонус-диске к сборнику «The Essential Bruce Springsteen». Также известна в кавер-версии Дейва Эдмундса (1982).
