Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Крик захлебнулся.
А дом… с ним что?то происходило.
Янек не собирался выяснять, что именно, небось, не дурак, чуял, что уходить надобно… до двери добег, пусть бы лестница под ногами ходуном ходила.
А за дверью громыхала гроза. Летела по небу охота, и Янек своими вот глазами, чтоб ему ослепнуть, ежель врет, разглядел и Охотника, и свору призрачных псов его… и как ему было? Дом разворачивался, выворачивался на изнанку, темно — красную, мясную будто бы. Гнилью от нее тянуло, тьмою, что расползалась по грязному полу, и кого коснулась, тот криком исходить начинал и таял.
Тогда?то Янек и решил, что пришел его час.
Уже и помолился, хотя прежде никогда?то себя молитвою не мучил, полагая делом пустым богов по малой нужде тревожить. Тут?то… не боги отозвались.
— Хочешь выжить? — спросил женский голос.
И вновь тьмою пахнуло, но иного свойства. Эта тьма обволокла Янека, она была, точно мамкин кисель овсяный, густая, липкая. Мерзотная, что и не представить. Она просачивалась в рот, нос залепляла, но дышать Янек мог.
— Хочешь? — и волос его, небось, разом седины добавив, коснулась ледяная рука. — Если хочешь, то кивни.
Он и кивнул.
А что? Он и вправду жить хотел. Кто бы не хотел? Смерть лютая, она, может, героизму и очень близка, да только Янеку такой героизм крепко не по нраву. Да и, подумать если, кто об нем узнает?
Вот и выходит, что отказываться Янеку никакой выгоды.
— Тогда я тебе помогу. А ты поможешь мне…
Согласился.
И да, вывела она из дому, что его, что иных людей. А после и к дороге.
Сказала, мол, идите… и пошли… к самому дому пошли. Что им еще оставалося? Гибнуть почем зря за людей незнакомых? Или за Яську вон, которая сама в бедах своих виноватая. Не водилася б с упырем, глядишь и жила бы… и Шаман тоже, упрямый — упрямый, но только кто он супротив самой?то?
Он рассказывал, вовсе не исповедуясь.
И прошениев просить не собирался.
Он свою судьбу сам выбрал… а каяться в том — покается, когда придет его час перед богами встать да держать ответу за все дела, что добрые, что дурные.
— Ох, дурак, — покачал головой Себастьянн.
— А ты умный, значит? — на дурака Янек обиделся и обрезом в бывшего студиозуса, который вовсе не студиозусом — от собака! — оказался, ткнул, чтоб, значит, не обзывался и вообще место свое знал. — Был бы умным, не совался б сюда… а так, гляди, можешь, приглянешься ей, то и пощадит. Главное, гонор свой не показывай. Гонорливых она страсть до чего не любит…
Сказал и замолчал.
Вели долго.
И Себастьян честно пытался запомнить дорогу, но выходило погано. Дрянные места. Налево глянешь — болото стелется желто — бурым ковром, из которого торчат — выглядывают вешки мертвых деревьев. Направо посмотришь — то же самое. Сзади — следы во мхах тают, будто чья?то рука разглаживает потоптанный незваными гостями ковер. Спереди и вовсе мутно, тропа вьется, едва заметная, проложенная, как Себастьян предполагал, исключительно ради нынешнего визита.
Честно говоря, было не по себе.
Не отпускало премерзопакостнейшее предчувствие, что идут они стройным шагом да в самую задницу, если не мира, то Серых земель. И рассчитывать, что сие занимательное путешествие закончится благополучно, не следует.
А ведь главное, предполагал он, что так просто не отстанут, но… что с тех предположений?
Ничего.
— Вон там деревня старая, — Янек вновь носом шмыгнул и ладонью мазнул, уставился удивленно.
Кровь увидел?
Себастьяну?то ладонь Янекову не разглядеть, но запах чует, острый, пряный. Но думал Янек недолго, руку о штаны отер, головой мотнул, будто бы отгоняя какую?то навязчивую мыслишку.
— Говорят, что с нее все началося… с храму Иржениного. Древний он — страсть! — Янек первым ступил на тропу, и от Себастьяновой компании отказываться не стал. Страшно ему было молчать, а иных охотников не было.
Разбойники отступили.
И будь их воля, вовсе предпочли б в место этое не соваться. Себастьян их понимал. Пусть и не дошли до деревни, только — только показалась она вдали, а ему уже нехорошо было.
Веяло силой.
Знакомой такой силой, чье прикосновение Себастьяну случалось выдержать в минувшем году, даже не прикосновение, а внимание ее мимолетное.
Здесь же сила жила.
Если можно сказать, что мертвое живет.
Она отравила землю, и воду, и все, что только было в странном месте.
— Вот… приграничье, значит. Обыкновенное, значит… Хольм он там, — он махнул рукой куда?то за блеклое марево, что тучей повисло над деревушкой. — И постоянно воевали… воевали… а потом как?то вовсе поперли с силою страшной. Там в Познаньску смута какая?то назрела, навроде как… ну так Шаман сказывал, а я не помню всего…
Янеков голос сделался тонким, звенящим. И сам он побледнел, но все одно шел. Видать, ту, которая послала Янека в проклятую деревню, боялся он много сильней.
— И вот разведка?то донесла, что хольмцы идут, ну, значится, вообще рядышком. И что, если через реку их пропустить, то многим нашим землям выйдет разорение. Тогда?то и решили ведьмаки войсковые Хольм остановить.
Эту версию Себастьян слышал.
Про силы, которые сошлись над Климовкой, про деревеньку, стертую с лица земли в одночасье, про эффект наложения… вектора… взаимоусиление… критический резонанс. О тех событиях писали осторожно, многословно, скрывая за словами и терминами истинную суть вещей. А теперь суть эта открывалась Себастьяну серыми камнями, что выглядывали изо мха. Гладкие, до блеска отполированные не то водой, не то ветрами местными. На камнях этих не селился лишайник, и мхи избегали касаться мертвых боков.
— Ну и вспомнили про старую волшбу, которая на крови делается, — продолжал рассказывать Янек, не замечая, что шаг его стал уже, а плечи сгорбились. — А вспомнивши, принесли в жертву всех, кто в Климовке жил…
Вот эта версия очень сильно отличалась от официальной.
Но Себастьян поверил.
Это место дышало смертью. Это место и было смертью. Это место… оно существовало на растреклятой изнанке мира, в которую случилось однажды заглянуть. И воспоминания о том остались не самые радужные.
Место помнило.
Людей, которые один за другим ложились на алтарь. Кто с воем и стенаниями, кто молча… помнило ведьмаков с руками в крови, у кого по локоть, у кого и поболе… помнило сопровождение, улан, которые хотели бы оказаться в ином месте, и роптали, но, ропща, исполняли приказ.
Всегда найдется кто?то, кто приказ исполнит.
— Никого не пощадили… навроде только так оно и можно было…
У смерти стойкий запах. Сладкий. Пресный. Он забивает нос, оседает в легких, заставляя давиться воздухом. И кто?то сзади кашляет, хлопает себя по животу, по груди, пытаясь кашель этот выбить.
Не поможет.
Останется, и даже если случится чудо, и бездумным этим людям позволят уйти, смерть все одно не отпустит того, кого сама пометила. Она обживется в теплой человеческой утробе, которую будет грызть, медленно, с наслаждением. И кашель станет возвращаться вновь и вновь, раз от раза делаясь суше, гаже. От него не помогут ни липовый цвет, ни мать — и–мачеха, ни ведьмаковские зелья, разве что ослабят ненадолго. И человек даже обрадуется, что выздоровел, хотя на самом деле он будет знать правду: это не лечится.
Но знание это будет слишком тяжело, и человек от него открестится.
С надеждой ведь легче. И за надежду он будет держаться, даже выплевывая с кашлем куски легких.
Сказать?
Испугаются. Уже боятся, а потому и отстали, только все равно бежать некуда. Да и не ради этой ли встречи все затевалось?
— А как последний умер, то и случилось миру наизнанку вывернуться. Такая сила из?под земли поперла, что ведьмаки с нею не совладали. Самих перекрутила, размазала… — Янек вновь шмыгнул и торопливо вытер ладонь об измаранный камзол. — Хольм тогда остановили… и силу эту тож навроде как кругом запечатали. Но вскорости ясно стало, что печати ничего не держат.
Что человеческие запреты для того, кто спал и был разбужен? Кто отозвался на глупую просьбу, явил себя, как того желали люди. И разве виновен он был, что неосторожны они оказались в своем желании.
