Женщина Габриэля - Шоун Робин (первая книга .txt) 📗
— Какой же цветок выбрал ребенок?
Ожидая очевидного: только самые лучшие цветы были достойны расти на небесах.
— «Там был… — Габриэль накатывал презерватив на свое мужское достоинство, коричневая резина постепенно скрывала пурпурную головку члена… выпуклые голубые вены. — Стройный красивый розовый куст, но кто-то поломал ствол так, что… — Конец презерватива исчез в густых светлых волосах у основания его пениса. — Полураскрывшиеся бутоны розы поникли и завяли».
«Были ли розы в Кале?» — вдруг подумала она.
Габриэль встал левым коленом на кровать, — продавив матрас, он схватил Викторию, придерживая её тело, — она тут же ухватилась за него, — затем пододвинул и правое колено, оказавшись, таким образом, перед ней на коленях.
Грудь к груди, живот к животу, бедро к бедру.
Габриэль не шевелился, борясь с потребностью прикосновений и желанием быть свободным.
Кончик презерватива уперся ей в клитор.
Она осторожно обняла его за талию. Там тоже были сильные мышцы.
Боль скрыла серебро его глаз.
Габриэль не высвободился. Он обхватил лицо Виктории твердыми руками, с решительным взглядом, его дыхание опалило ей губы.
— Введи меня внутрь, Виктория.
Ввести его внутрь… пока она..?
Она облизала губы, смакуя его дыхание.
— Может быть, я… сначала закончу историю?
— Нет, — его дыхание лизнуло ей губы, его пенис лизнул ей нижние губы. — Я хочу, чтобы ты закончила рассказывать, когда я буду внутри тебя. Мне нужно чувствовать тебя, Виктория. Мне нужно чувствовать, как ты поддерживаешь меня внутри и снаружи. Мне нужно, чтобы ты заставила меня поверить…
Что тринадцатилетний мальчик, родившийся в сточной канаве, может быть ангелом.
Габриэль заполнил её руку горячей, покрытой резиной, плотью. Он переполнил её руку горячей, покрытой резиной, плотью.
Габриэль не умещался в узкое пространство между её бедрами.
Горячее дыхание опалило легкие Виктории, твердая плоть раскачивалась между её половых губ, скользя с каждым вздохом, с каждым движением матраса.
Такие же твердые руки скользнули вниз по ее лицу, шее, плечам, рукам… он крепко схватил её за бедра.
— Подними свое левое колено и поставь ступню на кровать, согнув ногу.
— Что тогда? — она вдохнула.
Неуклюже. Неподдельно.
Это были мужчина и женщина, дарящие друг другу свою поддержку и удовольствие.
— Затем введи меня внутрь себя, — пробормотал он, как будто от боли слова были влажными и горячими, — и опусти колено так, что ты сожмешь мой член, и тогда не останется ни одного места, где бы мы не касались друг друга.
Изнутри. Снаружи.
Виктория подняла колено, согнув ногу, и поставила ступню на шелк. Кончик резиновой головки углубился в её вход.
— Прими меня, Виктория. — Чудесные волосы ореолом окружали голову Габриэля. — Прими меня в свое тело и заставь меня почувствовать себя ангелом.
Виктория приняла Габриэля в свое тело, направляя пальцами мужскую плоть, скользящую внутрь, вдавившись сосками ему в грудь, чувствуя покалывание жестких волос на своей груди. Эластичный вход внезапно открылся и поглотил его целиком, — выпуклую головку, толстый стебель…
Виктория задыхалась. Габриэль закрыл глаза, как будто тоже не мог вынести давления.
Едва попытавшись вдохнуть, она опустила ногу. Воздух оказался запертым у неё в груди. Габриэль полностью наполнил её, — влагалище, лёгкие…
Черные ресницы взметнулись вверх.
— Расскажи мне про розовый куст.
Розовый куст?
В отчаянии Виктория схватилась за его плечи, с трудом собираясь с мыслями, — на чем же она остановилась?
— «Ребенок… ребенок хотел взять поврежденный розовый куст с тем, чтобы… чтобы он цвел на небесах».
С каждым словом Виктория могла чувствовать, как Габриэль вибрирует внутри её влагалища, скользя между её половых губ.
— «Тогда ангел взял розовый куст и поцеловал ребенка в закрытые веки, чтобы разбудить его, потому что малыш уже спал. — Горячие влажные губы поцеловали левое веко Виктории. Слезы наполнили её глаза, просочившись из влагалища. — Затем ангел собрал несколько прекрасных цветков, несколько обыкновенных лютиков и анютиных глазок».
Мягкими, как лепесток, губами Габриэль поцеловал правое веко Виктории, её дрожащие ресницы. Поцелуй насквозь пронзил её влагалище.
— «Ребенок сказал, — Виктория сжала бедра вместе, дыхание Габриэля шло сквозь неё. — Ребенок сказал: „У нас достаточно цветов“, но ангел только кивнул, он не полетел на небеса». Габриэль…
Наслаждение нарушило её дыхание.
Агония в глазах Габриэля отступила.
— «В большом городе было темно и тихо. — Она впилась ногтями ему в плечи, стараясь изо всех сил сконцентрироваться на истории, а не на мучительном наслаждении, что дарил ей Габриэль. — Ангел парил над маленькой узкой улочкой. Но ребенок мог видеть только… кучи соломы… разбитые пластинки… куски штукатурки, лохмотьев, старых шляп и … другой мусор».
Французская водосточная канава, где был рожден Габриэль, внезапно отразилась в глубине его глаз. Солома… Отбросы… Битое стекло… Лохмотья… Мусор.
Виктория нашла в себе силы продолжить историю об ангеле вместо того, чтобы взорваться, как наполненный гелием воздушный шар.
— Ангел показал на разбитый цветочный горшок… на комья земли, выпавшие из него. Цветок был выброшен в мусор.
Подобно Габриэлю, вынужденному жить в мусоре.
Con. Fumier.
Грудь Габриэля вздымалась и опадала, соски терли её соски, жесткие волосы, покрывающие грудь, кололи её груди.
Виктория чувствовала боль за Габриэля. Виктория чувствовала боль из-за Габриэля.
— «Ангел сказал: „Мы возьмем его с собой!“ — Её горло и влагалище сжались, она боролась с собой. — Но ребенок… не мог понять почему».
«Понял ли Габриэль?» — вскользь подумала Виктория.
— «Ангел… он сказал, что… в подвале жил больной мальчик на костылях… мальчик, который… который был беден… и который не мог… не мог выйти, чтобы… увидеть цветы».
Габриэль холодно взирал на свое прошлое, уверенно держась за настоящее с помощью тела Виктории и её слов.
— «Летом, — ногти Виктории выдавили лунки на его коже — он не вздрогнул, плоть превратилась в мрамор, пока её собственная разрывалась от жаждущего крика. — Лучи солнца падали на пол на… на полчаса, и он… он грелся в солнечном свете… и рассказывал, что побывал снаружи».
Детские мечты Габриэля читались на его лице. Как часто он притворялся, что у него есть то, что есть у других детей, — одежда и обувь, чтобы спрятать локти и коленки…
Как долго Виктория сможет еще сосредотачиваться на истории, которую не слышала двадцать три года, а не на этой толстой плоти, что пронизывает её лоно и скользит по клитору при каждом вздохе, при каждом слове?
— «Однажды… соседский ребенок принес ему несколько… несколько полевых цветов. Один из них… был… с корнем. Он посадил цветок, и тот вырос».
Он выжил, как выжил и Габриэль.
Прекрасные волосы ореолом окружали голову мужчины, который еще не понял свою ценность.
Тело Виктории жадно схватило Габриэля, пока она пыталась продолжить историю с ангелом.
— «Каждый год цветок… — Она сделала глубокий вдох, — цвел. Это был собственный цветочный садик ребенка. Он поливал его… старался всегда подставлять его под… все солнечные лучи. Он мечтал о… своем цветке. Он обращался к цветку… за утешением… даже, когда он… даже, когда он умирал. Но когда… мальчик умер… стало некому заботиться о его цветке. И его… выбросили».
В розовый куст.
— «И вот почему, — сказал ангел, — Виктория почувствовала как распирает ее тело, — они берут цветок на… на небеса… чтобы дать ему больше настоящей радости, — сказал ангел, — чем самому… самому прекрасному цветку из… королевского сада».
Виктория видела множество садов, — цветы были посажены, чтобы цвести около фешенебельных домов. Но ни один из них не дарил радость.
— «Но как ты узнал обо всем этом? — спросил малыш, — более уверенно сказала Виктория. — Я знаю это, сказал ангел, потому что сам был… мальчиком, который ходил на костылях, и я хорошо знаю свой собственный цветок».
