Карта времени - Пальма Феликс Х. (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Доктор сухо кивнул Гарретту в знак приветствия и молча повел его по коридору в зал, где проводились вскрытия. Его молчание удивило Гарретта. Однако он тотчас догадался, что доктор совершенно выведен из себя тем, что не может определить происхождение раны. Это было ему совсем несвойственно. Несмотря на суровый вид, доктор Элкок был веселым и очень разговорчивым человеком. Каждый раз, когда Гарретт появлялся в морге, он встречал его с радостным лицом и после оживленного приветствия по дороге к кабинету начинал перечислять, в каком порядке нужно будет осматривать внутренние органы — с такой интонацией, как будто напевал популярную песенку: сальник, селезенка, левая почка, надпочечник, желчный пузырь, простата, семенники, пенис, мочеиспускательный канал… — один термин сменял другой, и завершалось всё упоминанием кишечника, органа, который доктор оставлял напоследок из гигиенических соображений: по его словам, изучать его содержимое было отвратительным занятием. И я, являясь свидетелем всех событий, происходящих в этой истории, даже если не испытываю к ним ни малейшего интереса, как уже неоднократно объяснял уважаемым читателям, могу подтвердить, что доктор нисколько не преувеличивал. Благодаря моей вездесущности, я лично несколько раз наблюдал его за этим занятием — как он исследовал экскременты, пачкая ими себя, стол и даже пол в зале… Но довольно, остановимся на этом — из уважения к читателям я не буду приводить здесь более подробного описания данной процедуры.
Но в этот раз доктор шагал по коридору в полном молчании, не произнося ни слова. Наконец они с Гарреттом вошли в просторный зал, и в ноздри им сразу ударил сильный запах начинающего разлагаться тела. Помещение освещалось несколькими газовыми лампами с четырьмя рожками, свисавшими с потолка. Гарретту всегда казалось, что их света недостаточно для такого большого помещения. Тусклое освещение делало это место еще более мрачным, чем оно было на самом деле, и в полутьме трудно было различить предметы, находящиеся на расстоянии более чем в пару метров. У кирпичных стен стояли высокие шкафы, заполненные блестящими хирургическими инструментами самого разного назначения и бутылками всех размеров, наполненными таинственными мутноватыми жидкостями. У стены напротив входной двери помещалась большая раковина, и Гарретт не раз наблюдал, как доктор Элкок отмывает в ней руки от крови, словно шаман после кровавого жертвенного ритуала. В центре комнаты на высоком столе под лампой лежало тело, накрытое простыней. Доктор, у которого почти всегда были высоко засучены рукава (это вызывало у Гарретта чувство непонятного беспокойства), жестом пригласил инспектора подойти поближе. Рядом с большим столом стоял столик поменьше, на котором были разложены ножи, скальпели, щипцы, бритва, пилки, зубило и молоток для проделывания отверстий в черепе, дюжина иголок для наложения швов, пара грязных тряпок, весы, большая линза и медный таз, полный розоватой воды, на который Гарретт старался не смотреть.
В эту минуту один из помощников доктора приоткрыл дверь и робко заглянул внутрь, взглядом спрашивая, можно ли ему войти, но доктор сердито махнул рукой, и тот скрылся в коридоре. Инспектор сразу вспомнил, что доктор любил наградить крепким словцом «франтов», которых присылают ему в качестве помощников, желторотых юнцов, только-только закончивших университет и державших скальпель двумя пальцами, как перо, когда пишут любовные письма. Прижав руку к телу и двигая только запястьем, они делали на трупе тонкие короткие надрезы, как повара, разделывающие мясо для отбивных. «Эти надрезы пусть показывают в анатомическом театре», — часто повторял доктор Элкок, настоящий фанат длинных широких разрезов, которые требовали от того, кто их производил, недюжинной силы.
Прогнав ассистента, доктор рывком снял простыню, покрывавшую лежащее на столе тело. Он сделал это без всякого почтения, как фокусник в цирке, уставший повторять один и тот же трюк бесчисленное количество раз.
— Труп мужчины в возрасте не менее сорока и не более пятидесяти лет. — Доктор описывал тело без тени эмоций в голосе. — Длина тела один метр семьдесят сантиметров, кости тонкие, жировой слой практически отсутствует, мускулатура развита слабо. Цвет кожи бледный. Передние резцы на месте, несколько коренных зубов отсутствуют. Зубы поражены кариесом и покрыты бурым налетом.
Закончив свой доклад, доктор выжидающе посмотрел на инспектора. Тому потребовалось некоторое время, чтобы решиться перевести взгляд с потолка на тело.
— А вот и рана… — объявил наконец доктор с воодушевлением в голосе, как будто подбадривая Гарретта.
Инспектор судорожно сглотнул и робко перевел взгляд на покойника, с отвращением уставившись на огромную дыру, зияющую прямо в середине его груди.
— Рана представляет собой округлое отверстие около тридцати сантиметров в диаметре, — продолжил доктор. — Она является сквозной и позволяет смотреть через тело покойного, как через окно, в чем вы сможете убедиться, если наклонитесь над трупом.
Без особого желания Гарретт немного наклонился и действительно увидел сквозь огромное отверстие стол.
— Не могу сказать, каким орудием была нанесена такая рана, но оно не только опалило кожу по краям отверстия, но и выбило все, что находилось у него на пути: часть грудной кости, хрящи, средостение, легкие, большую часть ребер, правый желудочек сердца и участок позвоночника. Немногие из оставшихся внутри органов, как, например, фрагменты легких, вдавлены в стенки грудной клетки. Я должен провести формальное вскрытие, но и без него абсолютно очевидно, что данное отверстие является причиной смерти, — вынес заключение доктор. — Но убейте меня, я не понимаю, что за оружие могло нанести подобную рану. Такое ощущение, что через грудь этого несчастного пропустили огненную струю или тепловой луч. Но при виде жертвы мне ничего не идет в голову, кроме огненного меча архангела Михаила.
Гарретт кивнул, отчаянно борясь со рвотными позывами.
— Вы обнаружили на трупе еще что-нибудь странное? — спросил он, чтобы что-то сказать, чувствуя, как струйки холодного пота стекают у него по лбу.
— Крайняя плоть короче обычного, но никакого шрама я не заметил, — ответил доктор с важностью, словно подчеркивая, что от его опытного глаза ничего не может укрыться. — Иначе говоря, единственная загадка — это проклятая дыра, через которую мог бы запросто пролезть небольшой пудель.
Гарретт молча кивнул, подавляя отвращение, которое вызвало это легкомысленное сравнение. Кроме того, у него возникло ощущение, будто он узнал о несчастном куда больше, чем требуется для проведения расследования.
— Большое спасибо, доктор Элкок. Сообщите мне, если обнаружите что-нибудь еще или если у вас появятся новые мысли по поводу того, чем могла быть нанесена подобная рана.
Затем он поспешно попрощался и почти выбежал из мрачного здания морга. На улице Гарретту пришлось совершить усилие, чтобы, держась более-менее прямо, дойти до ближайшей подворотни и там, среди груд мусора, наконец согнуться вдвое, извергая завтрак, рвущийся наружу из его желудка. Потом он вытер рот платком, несколько раз жадно и глубоко вдохнул, медленно выпустил воздух из легких и вышел обратно на улицу, еще бледный, но чувствуя себя гораздо лучше. Инспектор вдруг невольно улыбнулся. Обгоревшая рана. Жуткое зияющее отверстие. Его нисколько не удивляло, что доктору было не по силам определить, какое страшное орудие пустил в ход убийца. Но он, Гарретт, с первой же секунды знал это.
Да, один раз он уже видел его. В 2000 году в руках отважного капитана Шеклтона.
Гарретту потребовалось почти два часа на то, чтобы убедить своего начальника выдать ему ордер на арест человека, который еще не родился. Он понимал, что задача будет не из легких, когда только приближался к дверям его кабинета. Суперинтендант Томас Арнольд был старым другом родного дяди Гарретта. В свое время он охотно согласился принять молодого человека в ряды своих детективов и всегда обращался с ним дружелюбно, но без особой сердечности, ничем не выделяя среди других. Случалось, что, когда Гарретту удавалось раскрыть какое-либо сложное дело, старый сыщик выказывал свое удовлетворение. Правда, Гарретту всегда казалось, что шеф, наблюдая, как сосредоточенно он работает, испытывал ровно то же самое, что, например, при виде хорошо действующей угольной печи.
