Центурион - Скэрроу Саймон (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Когорта Катона и ближняя центурия Макроновых легионеров моментально зашлась злорадным ликованием. Парменион собрался было их утихомирить, но Катон, поймав его взгляд, качнул головой:
— Пускай пока порадуются. Боевой настрой нам ох как нужен, а где его еще взять.
— И то правда.
Катон, приподнявшись, оглядел участок земли перед Второй Иллирийской. Балт со своим отрядом увалил десятка два, не меньше. Некоторые раскинулись на склоне неподвижно. Другие слабо шевелились, взывая о помощи. Один, с пронзенным плечом, вприсядку улепетывал к гребню холма. Слышно было, как Балт рявкнул приказ, и один из его людей, закинув лук через плечо, кинул свою лошадь в галоп. Всадник лихо вылетел из-за Катоновой когорты и погнался за петляющим врагом. Кривое лезвие сверкнуло в руке преследователя, который свесился с седла, быстро настигая беглеца. Парфянин обернулся и припустил во всю прыть. Но куда там: пальмирец быстро с ним поравнялся и единым взмахом пустил в воздух фонтан багровой крови; обезглавленное тело с размаху рухнуло на землю. На мгновение радостные крики осеклись, но тут в воздух победно вскинул кулак Парменион и проорал:
— Секи ублюдков! Всем им смерть!
Человек Балта невозмутимо внял призыву и, притормозив на обратном пути среди раненых, посек всех, кто еще шевелился, не тронув лишь раненых лошадей, которые неистово бились оземь или же просто лежали, трепеща от ужаса и боли ноздрями; бока и грудь у них вздувались, как меха. Всадник вытер клинок об одежду одного из парфян и как ни в чем не бывало рысцой обогнул римский фланг и под ликование ауксилиариев примкнул к своим товарищам.
Когда над гребнем невысокого холма взошло солнце, вдоль строя снова проскакал штабной трибун.
— Господин префект, — скороговоркой выпалил он, — проконсул приказывает отступать. Третий легион сформирует авангард, за ним двинутся вспомогательные когорты. Затем Десятый легион и Шестая Македонская. Когорта центуриона Макрона и Вторая Иллирийская вместе с пальмирцами образует арьергард.
Катон ответил штабисту горькой ухмылкой.
— Господин префект? — с растерянностью поглядел трибун.
— Да что префект. — Катон кивком указал вдоль строя. — Передай от меня проконсулу: префект Катон чувствует приближение еще одного чуда. Уловил?
— Точно так, господин. Уловил, только ничего не понял.
— А это и неважно. Просто передай ему мои слова.
— Слушаю, господин префект, — трибун отсалютовал почтительно, как старшему. — Удачи вам.
— А вот за это молодец, — похвалил Катон. — Она нам всем нынче не помешает.
Солнце медленно всходило в безоблачном небе, суля своим слепящим оком очередной день безжалостного зноя, под которым начала свой отход с холма римская армия. Когорта за когортой, отделяясь от центра общего построения, образовывали колонну, держащую путь по тропе обратно в сторону Пальмиры. Все это время парфяне с неослабным напором пускали стрелы — град за градом, туча за тучей; выпустив весь запас, лучники скакали обратно к каравану груженых верблюдов и заново наполняли свои колчаны из больших корзин, подвешенных к спинам животных. Выгнутые прямоугольные щиты римлян были изъязвлены попаданиями этих шустрых черных змеек; некоторые из них, впившись жалом, так и остались там торчать. Стрелы валялись на земле и были под углом воткнуты в землю — так густо, что пустыня напоминала собою поле с опаленными стеблями злаков.
Счет убитых и увечных шел уже на сотни. Многие были ранены сравнительно легко и вставали в общий строй тех, кто уже шел по тропе. Тех, кто получил тяжелое увечье и самостоятельно передвигаться не мог, помещали на спины обозных мулов, некоторое количество которых все же имелось в наличии.
По мере того как очередная когорта покидала построение, перед римлян проседал, и оставшиеся когорты смыкали ряды. К середине утра с холма сошли последние центурии Шестой Македонской, оставив лишь оконечность колонны: когорту Макрона и Вторую Иллирийскую.
— Сделаем коробочку, — решил Макрон. — Щиты на марше выставлены. Продвигаться, правда, будем медленней, но зато потеряем меньше людей. Раненых в центр. Тех, кого сможем нести, понесем, но лежачих отбирать тщательно. Оставлять их врагу я не собираюсь.
Катон одобрительно угукнул.
— А мне что прикажешь делать? — спросил Балт.
— Нам твои молодцы понадобятся в качестве летучего отряда. Срывай им, как можешь, атаки, но близко не подставляйся: чего доброго, порубают в куски.
Балт кивнул. Оба пытливо поглядели друг на друга, взвешивая свои шансы уцелеть. Неважно, какие там цели преследовал пальмирский князь; на поле боя римский центурион испытывал к нему что-то вроде ворчливого уважения. А потому с подмигом сказал:
— Ну что, князь. Тот из нас, кто протиснется в Пальмиру первым, угощает последнего вином. А теперь за дело.
Армия тянулась назад под палящим солнцем. Длинная колонна в доспехах уныло плелась; люди пригибались за своими щитами в тревожном ожидании, что сейчас сквозь дымчатую завесу пыли стеганет очередной залп стрел. Парфяне — тысячи и тысячи — лепились у Лонгина по флангам; вольготно скакали по всей длине колонны, и не только не торопясь, а даже приостанавливаясь пускали стрелы, а отстрелявшись, отлучались восполнить запас стрел. Единственной помехой им были отдельные броски вспомогательной кавалерии, которой удавалось их отгонять, но, опять же, недалеко, а вскоре они снова возвращались и как ни в чем не бывало продолжали обстрел. У людей Балта запас стрел был ограничен, и они были вынуждены расходовать их с умом, из-за чего приходилось подпускать врага к арьергарду ближе положенного.
Люди Макрона, будучи лучше вооружены и защищены, формировали самый хвост колонны, и их широкие легионерские щиты принимали в себя немолчное туканье и стеганье стрел, вместе с тем как обе когорты медленно ползли по пыльной, прокаленной солнцем пустыне. То и дело промеж или поверх щитов проникала стрела, и тогда под ее ударом кто-нибудь из солдат в продолговатой коробке, пошатнувшись, резко втягивал зубами жаркий воздух или мучительно вскрикивал. Если зловещий стебель втыкался в тело, минуя кость и внутренние органы, его можно было просто выдернуть, и рану быстро чем-нибудь обматывал задерганный санитар. Тех, кто был ранен серьезно, принимал на плечо кто-нибудь из товарищей и бесцеремонно отволакивал в центр каре, где раненому, чем мог, наспех помогал хирург. Если у раненого была надежда на поправку, его кидали на запряженную мулом мелкую повозку или на спину самого мула, где бедняга лишь дополнительно мучился от сотрясений телеги и хода вьючного животного.
Все это время солнце в выцветшем небе изливало свирепый зной. Кое-кто из людей, не такой выносливый, уже успел опустошить свою флягу и постепенно дурел от иссушающей жажды.
Раненным безнадежно хирург скрытным движением отточенного как бритва ножичка (неразлучный спутник любого эскулапа) вскрывал артерию так, что бедняга истекал кровью, даже не успевая осознать, что с ним случилось. Эти тела оставлялись с теми, кого смерть скосила мгновенно, так что вскоре дорога, по которой отступали римляне, уже была щедро усеяна разбросанными трупами и фрагментами снаряжения.
Через час с небольшим такого отхода люди Катона поравнялись с завалом из скарба, который при построении перед атакой был оставлен здесь армией. Все более-менее ценное в этой куче было уже основательно растаскано теми, кто прошел здесь раньше: фляги, что-нибудь из съестного; на песке оставалось лишь кое-что из одежды, котелки да личная дребедень. Тут и там проглядывало тело какого-нибудь солдата, некстати отлучившегося из колонны.
— Не трогать! — проорал Катон, когда кто-то из его людей полез порыться и нарыл себе какой-то шелковый отрез. — Зачем вам эта дрянь, навозные жуки? Оптион! Доложить мне потом, кто этот мусорщик! Еще кто-нибудь тронет — отведает плетей!
В эту минуту Катона откуда-то сбоку неожиданно нагнал Парменион.
