Подвиг тридцатой батареи - Мусьяков Петр Ильич (книги без регистрации .TXT) 📗
Ни одной бригады в Севастополе в это время не было. Остатки Седьмой бригады морской пехоты под командованием полковника Е. И. Жидилова с боями пробились сквозь фронт в Севастополь только 7 ноября. Восьмая бригада в эти дни грузилась на крейсера в одном из кавказских портов и пришла в Севастополь только 31 октября. Пятидесятикилометровую дугу Севастопольского фронта прикрывали два неполных стрелковых полка, несколько матросских и курсантских батальонов, опиравшихся на сравнительно редкие доты и дзоты. На некоторых участках фронта на протяжении километра стояло не больше одной роты моряков, вооруженных только стрелковым оружием. Но была еще грозная сила, которую недооценили фашисты, — артиллерия кораблей, береговых и зенитных батарей.
Одной из таких батарей была Тридцатая, с ее двенадцатидюймовыми орудиями, с системой долговременных укреплений, обильно оснащенных пулеметами. Эту батарею поддерживали еще три береговые батареи открытого типа и до десятка стационарных зенитных батарей, которые могли оказать серьезную огневую поддержку сухопутным войскам. Личный состав зенитных частей был хорошо подготовлен для стрельбы по наземным целям.
С большими потерями, сохранив, однако, штабы, обозы, артиллерию и несколько тысяч бойцов, Приморская армия под командованием генерал-майора И. Е. Петрова прорвалась в Севастополь со стороны Ялты. 51-я армия тоже понесла большие потери, но вышла на Керченский полуостров и после ожесточенных боев переправилась на Северный Кавказ.
Враг наступал серьезными силами. Вначале Манштейн направил против Севастополя 54-й армейский корпус в составе 22, 50 и 132-й пехотных дивизий. Эти части наносили удар с северной стороны. Несколько позже Манштейн включил в борьбу за Севастополь и 30-й армейский корпус в составе трех пехотных дивизий, подкрепленных отдельными танковыми частями.
Силы были далеко не равными, но умело организованный артиллерийский огонь кораблей, береговых и зенитных батарей помог защитникам города преградить путь врагу.
Рано утром 31 октября капитан Александер впервые получил от корректировочных постов данные о продвижении фашистских частей. Немцы самоуверенно двигались по
Симферопольскому шоссе. До Севастополя было еще далеко, в воздухе «висели» «мес-сершмитты», прикрывая колонну от возможных налетов русской авиации, шоссе впереди колонны было многократно прочесано мотоциклистами.
Старший лейтенант Окунев первым из корректировщиков обнаружил врага. В окулярах бинокля показалась голова автомобильной колонны — три закамуфлированных бронетранспортера. Колонна двигалась медленно. Издали она была похожа на чудовищную серую гусеницу, голова которой вылезла на холм, середина прогнулась в долине, хвост с мотоциклистами еще находился где-то на вершине второго пологого холма. Оку-нев пропустил голову колонны через один холм, «гусеница» согнулась на грязном шоссе, затем вытянулась и поползла быстрее, норовя скрыться в ущелье.
Но тут произошло то, чего немцы не ожидали. Окунев дал координаты колонны радисту, державшему связь с КП батареи, и не прошло трех минут, как через головы корректировщиков, вспарывая сырой воздух, пронеслись снаряды первого залпа. Началось избиение фашистской автоколонны.
Перед головной автомашиной выросли высокие столбы. Еще не развеялся черный дым, как новые взрывы заглушили рокот моторов, разбитые машины загородили шоссе.
Пленный фашистский унтер впоследствии рассказывал об этом обстреле:
— Вначале мы думали, что это с большой высоты бомбит русская авиация. Но не было видно никаких самолетов, кроме своих истребителей, носившихся над колонной. А когда снаряды стали рваться в хвосте колонны, преградив нам обратный путь, мы поняли, что это стреляет русская тяжелая четырехорудийная батарея.
Пленный полностью подтвердил донесение Окунева.
— Мы оказались как в мышеловке, — продолжал немец. — Свернуть в сторону, в кювет, нельзя: грязь, буксуют машины. Впереди груда горящих машин. Сзади — тоже. А снаряды все падают и падают... Кругом трупы, стонут раненые. Потом загорелся транспортер с боеприпасами, новые взрывы. Как я уцелел — ума не приложу. Командир роты был убит, все взводные офицеры — тяжело ранены. Я убежал в лес. Только на второй день остатки нашего батальона были собраны под Бахчисараем. Кстати, и туда долетают ваши снаряды. Говорят, что это стреляют корабли...
В тот же вечер Окунев вместе со своими радистами вернулся на батарею. Один из матросов был дважды легко ранен. Комиссар спросил:
— Ну как выбирались?
Окунев устало улыбнулся:
— Пришлось попотеть. Догадались, где мы, а может, заметили — это уже наша неосторожность — и сразу же послали автоматчиков. Уходили под огнем. Автомат трещит здорово, но меткость у него не очень большая. Я из карабина двух фашистов уложил еще задолго до того, как они по нас огонь открыли. Очень нам кусты помогают. В кусты немец боится лезть и палит по площадям. А этот огонь уже не страшен.
Товарищи долго еще расспрашивали корректировщиков.
В журнале боевых действий Тридцатой батареи впервые появилась запись об уроне, причиненном врагу. На боевой счет батареи в этот день было записано несколько танков, семьдесят автомашин и до трехсот фашистских солдат и офицеров. Немцы извлекли из этого урок и перестали днем посылать такие большие автоколонны.
Полковник запаса Вольфсон, бывший комиссар отряда, сформированного в первые дни обороны из курсантов Севастопольского училища береговой обороны имени ЛКСМУ, вспоминает:
— Огневая поддержка Тридцатой помогла нам держать с первого по шестое ноября тысяча девятьсот сорок первого года большой участок фронта. Нас было тысяча двести человек, немцев — целая пехотная дивизия. У нас были пулеметы, винтовки, гранаты, бутылки с горючей жидкостью. Мы сидели в окопах, дотах и дзотах, отражая атаку за атакой. Наши ряды таяли, а враг наращивал силу своих ударов. Против нас действовали десятки танков. По нашим окопам и дотам стреляли прямой наводкой танки и противотанковые орудия врага. Все меньше и меньше курсантов поднималось в контратаки. И тут нам стала помогать Тридцатая. Она била по танкам, по фашистским орудиям и минометам. И каждый ее залп курсанты встречали криками «ура».
Я никогда не забуду утро первого ноября тысяча девятьсот сорок первого года, когда немецкая пехота при поддержке танков двинулась против наших позиций и попала под снаряды Тридцатой. Мы видели, как горели танки врага, как разбегалась пехота. На поле боя осталось много убитых и раненых. Курсанты, да и мы, командиры и политработники, от души благодарили воинов Тридцатой за их меткий огонь. Разумеется, нам помогали и другие береговые и зенитные батареи. Их огонь тоже производил опустошения в рядах врагов, но залпы Тридцатой были особенно сильны. Мы чувствовали, что ее могучая техника — в надежных руках...
Следует отметить, что подразделения Училища береговой обороны имени ЛКСМУ предотвратили прорыв противника к передовому оборонительному рубежу, на котором вначале было совсем мало войск.
6. НА КОРРЕКТИРОВОЧНЫХ ПОСТАХ
Осенний ветер несет над холмами рваные клочья облаков. Сыро, грязно, холодно и неуютно. Сквозь низкорослый колючий кустарник, густо покрывший плоскогорье за деревней Дуванкой, продирается группа людей в пятнистых маскировочных халатах немецкого образца. Люди торопятся и таятся. Небольшие полянки они стараются пробежать низко согнувшись, хотя им мешают какие-то тяжелые предметы, скрытые под маскхалатами. По кустам идут спокойнее, но рассыпавшись коротенькой цепочкой и зорко осматриваясь по сторонам.
Вот и вершина горы. Справа меж холмами вьется черная лента Симферопольского шоссе, а почти рядом с ним — более прямая линия железной дороги. Кутаясь в облаках, желтеют далекие дубовые и грабовые леса на северных отрогах Яйлы.
На голой вершине, густо усыпанной серыми замшелыми камнями, ветер особенно злой. Чуть ниже между кустами виден небольшой окоп, замаскированный порыжелыми ветками. Здесь почти совсем тихо и не так холодно. Люди сбрасывают халаты и остаются в бушлатах и касках. Командир этой маленькой группы лейтенант Саркис Адамов тоже в коротком бушлате.
