Слишком хорошо, чтобы быть правдой (2) - Эльберг Анастасия Ильинична (чтение книг TXT) 📗
– А какая она была, твоя бывшая женщина?
– Во-первых, я не ругаюсь при даме. Во-вторых, не имею привычки обсуждать подобное.
Я кивнула и сделала глоток.
– А сколько у тебя было женщин?
– Слишком много.
– Как это – слишком?
– Это плохо. На самом деле, больше всего я люблю три вещи: Ближний Восток, книги и женщин. Первых двух много не бывает. А вот последних зачастую может быть слишком много. Но я ничего не могу с собой поделать. От этих трёх вещей я не откажусь даже под пыткой.
– А ты был верен ей? Своей бывшей женщине?
– Я верен любой своей женщине. Вероятно, поэтому мне верны нечасто.
– Это, наверное, ужасно.
Брайан пожал плечами.
– Может быть, и ужасно. Но, как ты видишь, я до сих пор жив. Мне всегда хотелось понять причину этого. Зачем люди изменяют? Их что-то не устраивает в партнёре?
Но почему изменять – и, самое главное, зачем, если можно поговорить откровенно и сказать, чего не хватает, а что мешает? Неужели измена – это выход?
– Не все могут говорить откровенно, – заметила я. – Зачастую для этого нужно большое мужество. Не всегда можно открыто поведать о своих проблемах.
– Во-первых, измена – это не "своя" проблема. В отношениях вообще не может быть "своих" проблем. С того самого момента, как мы говорим человеку, что хотим быть с ним, наши проблемы становятся общими. И решать их надо тоже сообща, а не пытаться убежать от них и прыгать в другую постель. Во-вторых, мы подняли тему доверия. Я не представляю отношений без доверия – взаимного, разумеется. Какого чёрта я должен тратить драгоценные минуты своей жизни на женщину, которую я постоянно подозреваю во всех смертных грехах?
Я допила мартини и вернула стакан на круглую бумажную подставку.
– Ты когда-нибудь влюблялся?
Брайан задумался.
– Не знаю, можно ли назвать это влюблённостью. Но предположим.
– Ты был счастлив?
– Что ты подразумеваешь под словом "счастье"?
– Тебе было хорошо?
Он сделал паузу и с усмешкой посмотрел на меня.
– Нет.
– Но ты был влюблён.
– Вероятно, был.
– Я не понимаю.
– И я не понимаю. Я думаю об этом уже почти десять лет. Постоянно задаю себе одни и те же вопросы – но не могу найти ответ. Знаю, что ты хочешь спросить.
Сейчас мне двадцать шесть.
Я вздохнула.
– Тебе было шестнадцать.
– Тогда я впервые задумался о том, что такое счастье. Счастье ли это – когда тебе хорошо? Зачастую мы мыслим общепринятыми стереотипами. До того момента, как в нашей жизни происходят какие-то перемены. Ведь любые перемены, даже самые незначительные, влекут за собой внутренние изменения. Вот мы и начинаем думать о том, что однозначные вещи – совсем не такие однозначные, какими кажутся на первый взгляд. Мне было плохо. Но я был счастлив.
Некоторое время я молчала, изучая его лицо.
– Это всё очень-очень странно. Ты не расскажешь мне, кто эта женщина, правда?
– Правда. Отцепим один вагончик с гадостями из моего прошлого. Так будет лучше для нас обоих. Поезд поедет быстрее.
– И сколько таких вагончиков ты мечтаешь отцепить?
Брайан щёлкнул зажигалкой и снова положил её на стол.
– Этот я мечтаю отцепить больше всего, – заявил он. – Такой ответ тебя устроит?
– Просто мне кажется, что это немного глупо. Даже если ты забудешь своё прошлое, оно будет существовать. Мы не можем вернуться назад и прожить какой-то отрезок своей жизни по иному сценарию.
– Ты действительно хочешь это услышать? Да, я спал с женщиной своего отца.
Довольна? Я сделал тебе приятное?
Я опустила глаза.
– Можно ещё мартини?
– Разумеется. – Брайан жестом подозвал официантку. – Будьте добры, мисс, повторите заказ.
Мы молчали довольно долго.
Брайан успел допить вторую порцию виски, после чего снова обратился к официантке и попросил стакан воды.
– У вас очень утомлённое лицо, мисс, – заметил он.
Официантка получила пару зелёных бумажек и воспряла духом.
– Вы хотите что-то ещё, сэр? – спросила она.
– Две рюмки водки, мисс. Мне и леди.
– Я не пью водку, – вполголоса проговорила я, когда официантка отошла.
– Странно, что ты до сих пор сидишь со мной за одним столом. Или это потому, что я дал тебе три тысячи долларов? Впрочем… три тысячи долларов – это деньги, на которые я, наверное, смогу купить тайну. Так что я покупаю у тебя тайну. Ты, конечно, можешь отказаться – это твоё право. В конце концов, мы с тобой уже договорились о покупке улыбки на вечер.
– А ты деловой человек. И какой же должна быть тайна?
– Любой. Выбирать тебе.
– Когда мне было пятнадцать, я украла у отца золотые часы и продала их. А на эти деньги купила целую кучу нижнего белья.
– Здорово, – резюмировал Брайан. – Ну всё. К себе домой я тебя не поведу – два года назад коллеги подарили мне на день рождения золотой "Ролекс".
Я рассмеялась.
– А почему ты его не носишь?
Брайан сердито махнул рукой.
– Лет через сорок. Когда совсем постарею и буду нуждаться в чём-то, что будет придавать моему облику шик и благородство. А пока он отлично смотрится в красивой коробочке.
Я оглядела принесённые рюмки с водкой.
– Это не для того, чтобы пить, – сказал Брайан. – Сейчас я всё объясню.
Он достал из кармана горстку мелочи и, положив деньги на стол, разделил их на две аккуратные кучки.
– Эта игра впервые появилась в Месопотамии. Наверное, тогда они использовали не водку, а что-то другое. Не суть важно. Ты бросаешь монетку в мою рюмку – и я рассказываю тебе тайну. Или что-то личное. Потом мы меняемся местами. И так – до бесконечности. После игры монетки мы должны сохранить.
– Зачем?
– Монетки – это тайны. Если ты забираешь мои тайны, то ты становишься моим другом. Жители Месопотамии верили, что деньги не выдают тайн.
– То есть, если верить жителям Месопотамии, то даже самый жалкий цент – это чья-то тайна?
Брайан склонил голову на бок.
– Интересная мысль! Значит, все люди – потенциальные друзья. Но почему же тогда Ближний Восток – самое неспокойное место во всём мире? Ладно. Бросай. Я буду первым.
Я бросила монетку в его рюмку.
– Когда я учился в университете, у меня были длинные волосы, – заявил мой собеседник и жестом продемонстрировал их длину – чуть выше плеч. – Но мне они быстро надоели. Кроме того, не хотелось иметь ничего общего с хиппи.
– Почему? Ты их не любишь?
Брайан пожал плечами.
– Если честно, то мне всё равно. Против них я ничего не имею. Но война – это один из двигателей прогресса и других не менее важных процессов в мире. Пока есть война, есть военные, которые совершенствуют своё мастерство. Есть учёные, которые разрабатывают новые виды оружия. Есть правые и левые. Есть журналисты, которые пишут о войне… и так далее, это влечёт за собой движение в других, менее агрессивных областях. Война – это постоянные колебания. А что такое мир?
Мир – это статичность и скука. Рано или поздно люди сойдут с ума от скуки и начнут убивать просто так. Я уже не говорю о том, что сама идея мира утопична. В мире никогда не будет равенства, которое является необходимым условием для достижения всеобщего перемирия. Всегда будут деньги – нефть, алмазы, золото.
Будут люди бедные и богатые, смелые и трусливые, коварные и честные… будет всё.
Кроме мира во всём мире. Да и вообще. Я не хочу относиться к какой-то группе людей. Я всегда сам по себе. Мне так легче жить.
– У тебя много таких теорий? – с улыбкой спросила я.
Брайан убеждённо кивнул.
– Миллион. Буду делиться с тобой по мере возможности.
– Ты никогда не пробовал писать книги?
Он брезгливо поморщился.
– Пока что мне хватает стихов. Хотя… может, когда-нибудь и решусь. – Монетка из ещё не тронутой кучки нырнула в мою рюмку. – А теперь послушаем вас, мисс.
– Я служила в армии. Целый год. Связисткой.
– Врёшь! – удивлённо ахнул Брайан.
Я обиженно выпятила нижнюю губу.
