Летняя королева - Чедвик Элизабет (читать книги без сокращений .txt) 📗

Во дворце Омбриер состоялся праздничный пир. Столы под белыми скатертями расставили в садовой крытой галерее, чтобы гости могли сидеть на открытом воздухе в тени от солнца и слушать музыкантов во время трапезы.

Алиенора улыбалась и отвечала, если к ней обращались, но сама о чем-то напряженно думала и с трудом поддерживала разговор. С прибытием Людовика на нее свалился тяжелый груз и сознание того, что теперь перемены в ее жизни неминуемы. Слишком много новых людей ее окружало, и таких непохожих в своих манерах и речи на ее собственных придворных. Они говорили на диалекте Северной Франции, который она понимала, поскольку это был привычный язык в Пуату, но парижские модуляции резали слух. Одежда на них была из более плотных, строгих тканей, а самим им, пожалуй, не хватало живости ее народа. Хотя, с другой стороны, они совершили долгий путь под палящим летним солнцем, поэтому, видимо, еще не совсем пришли в себя.

Опасения, что Людовик – толстый, неповоротливый детина, оказались напрасны. Он был высокий и поджарый, как хорошая борзая, с чудесными светлыми волосами по плечи и большими голубыми глазами. Губы тонкие, но красивой формы. Держался он, по ее мнению, высокомерно и официально, но это могло быть вызвано напряжением дня. Улыбался редко – в отличие от своего сенешаля Рауля де Вермандуа, который дарил улыбки направо и налево. Сенешаль демонстрировал Петронилле ловкость рук, пряча стеклянный шарик под одной из трех чашек и прося ее угадать, под какой именно. Девочка смеялась над его уловками, глаза ее сияли. Остальная часть французской делегации проявляла сдержанность, они больше наблюдали, чем говорили, и держались так, будто к их спинам привязаны доски. Тибо, граф Шампани и Блуа, поглядывал на де Вермандуа с раздражением, играя желваками на скулах. Алиенора удивилась, почему между этими мужчинами такая напряженность. Она почти ничего не знала, ей предстояло еще многое принять и усвоить.

Людовик, по крайней мере, хоть и отличался сдержанностью, но вовсе не походил на чудовище, и она надеялась, что сумеет найти способ влиять на него. Перехитрить мужчин постарше, вероятно, будет сложнее, особенно если речь шла о Сугерии и дядях Людовика – Амадее де Мориене [6] и Гильоме де Монферрате [7], но она привыкла настаивать на своем, имея дело с отцом, и теперь у нее будет возможность проявить характер с Людовиком без посторонних. Они с ним одного возраста, а это означало, что у них было что-то общее.

Когда все наелись и напились, Людовик официально вручил Алиеноре свадебные подарки, привезенные из Франции. Среди даров были книги в окладах из слоновой кости, реликварии, шкатулки с драгоценными камнями, серебряные потиры, стеклянные чаши из мастерских Тира, ковры, тюки тонких тканей. Коробки, сундуки, мешки… У Алиеноры резало глаза от такой щедрости. Людовик преподнес ей нательный крест, усеянный мелкими рубинами, красными как кровь.

– Он принадлежал моей бабушке, – сказал принц, надевая ей крест на шею. Надел и тут же отступил, прерывисто дыша.

– Это великолепно, – ответила Алиенора, что было правдой, пусть даже ей не особенно понравилось украшение.

Еще минуту назад на лице его читалась тревога, но теперь он стоял рядом, высокий и спокойный.

– Вы подарили мне корону Аквитании, – произнес Людовик. – Было бы прискорбно, в самом деле, если бы я в ответ не смог одарить мою невесту всеми богатствами Франции.

Алиенору охватила дрожь возмущения. Она, конечно, как вассал Франции, была обязана почитать его, но Аквитания принадлежала ей и всегда будет принадлежать, даже когда после свадьбы он получит герцогскую корону. Хорошо хоть брачный контракт оговаривал, что ее владения не будут поглощены Францией, а останутся независимым герцогством.

– У меня для вас тоже есть подарок.

По ее знаку вперед выступил управляющий с резной шкатулкой слоновой кости. Алиенора осторожно вынула свой кубок из мехового гнездышка. Хрусталь холодил пальцы, когда она повернулась и официально вручила его Людовику.

– Мой дед привез ее после священной войны в Испании. Это большая редкость.

Кубок выглядел простым и строгим на фоне роскошных даров Людовика, но этот контраст лишь добавлял ему значимости. Держа подарок в руках, Людовик поцеловал девушку в лоб:

– Эта вещь такая же, как вы, – прекрасная, изящная и уникальная.

Он осторожно поставил хрусталь на стол, и сразу на белую скатерть брызнул дождь цветных зайчиков. Лицо Людовика застыло в удивленном восторге. Алиенора улыбнулась такой реакции и подумала, что, при всех его дорогих и весомых подарках, этот кубок, отбрасывающий разноцветные зайчики, ни с чем не сравнить.

– Вы позволите? – Не дожидаясь разрешения, аббат Сугерий с жадностью схватил кубок и с нескрываемым любопытством принялся его разглядывать. – Замечательно! – сказал он. – В жизни не встречал такой тонкой работы. – Он почтительно ощупывал резьбу. – Посмотрите, какой прозрачный и тем не менее отражает все цвета кафедрального витража. Воистину, мастером руководил Бог.

Девушка подавила желание отобрать у него кубок. Все-таки Сугерий – близкий друг архиепископа Жоффруа, а потому ей должно быть приятно его восхищение.

– Аббата Сугерия приводят в восторг такие вещи, – с улыбкой прокомментировал Людовик. – У него в Сен-Дени собралась превосходная коллекция, как вы увидите, когда мы вернемся в Париж.

Сугерий осторожно вернул кубок на стол.

– Я собираю коллекцию не для себя, – укоризненно произнес он, – а для прославления Господа через красоту.

– Ваша правда, святой отец. – Людовик раскраснелся, как получивший нагоняй мальчишка.

Бросив на него быстрый взгляд, Алиенора потупилась. Она успела заметить, как часто Людовик смотрит на Сугерия в ожидании одобрения и поддержки. Этот священник может стать как другом, так и врагом, а Людовик у него уже сейчас в полном подчинении. Придется ей впредь действовать очень осмотрительно.

Ближе к вечеру, когда солнце охладилось в реке и Омбриер набросил на нее покров глубокой сонной тени, Людовик собрался вернуться в свой лагерь. За день он успокоился и теперь, прощаясь с Алиенорой, улыбался. Потрогав большим пальцем подаренное кольцо, он чмокнул ее в щеку. У него были шелковистые теплые губы, а едва отросшая бородка, как у всякого юнца, мягко покалывала.

– Завтра я снова приеду, – сказал он.

Что-то внутри Алиеноры дрогнуло. Мысль о замужестве приобрела более ясные очертания – это была уже реальность, а не туманный сон. Людовик показался ей вполне достойным человеком; до сих пор он проявлял только доброту, да и внешность у него симпатичная. Все могло оказаться гораздо хуже.

Отправляясь в свой лагерь на том берегу золотистой в лучах заката реки, Людовик поднял руку в прощальном жесте, и Алиенора ответила ему тем же, слегка улыбнувшись.

– Ну что, дочь моя, – произнес архиепископ Жоффруа, подходя и останавливаясь рядом, – твои страхи рассеялись?

– Да, святой отец, – ответила она, понимая, что именно это он и желал услышать.

– Людовик – прекрасный, благочестивый молодой человек. На меня он произвел превосходное впечатление. Аббат Сугерий хорошо его обучил.

Алиенора кивнула. Она все еще не решила, друг или враг Сугерий, пусть даже он приятель Жоффруа.

– Я рад, что ты подарила ему кубок.

– Ни одна другая вещь не могла бы сравниться с его подарками, – ответила она и подумала, не с этой ли целью ее наставник достал кубок из глубин хранилища. Алиенора поджала губы. – Хорошо, что среди гостей не оказалось аббата Бернара Клервоского.

Жоффруа вскинул брови.

Алиенора поморщилась. Дважды грозный аббат Бернар посещал ее отца и в обоих случаях обличал его из-за поддержки оппозиции во время папского раскола. В первый приезд она была еще совсем маленькой и смутно помнила, как аббат потрепал ее по голове. Он был худой как палка, и от него пахло плесенью, как от старого гобелена. Во второй раз, когда ей исполнилось двенадцать, Бернар и отец яростно спорили в церкви де-ла-Кульдр. Тогда отец только начинал болеть, и аббат Бернар, грозя костлявым пальцем и сверкая глазами, красноречиво вещал о пекле адовом, заставил отца пасть на колени перед алтарем и объявил, что таково наказание Господне грешнику. Алиенора опасалась, что аббат Бернар окажется среди французских священнослужителей, и с облегчением узнала, что его там нет.