Замок в Пиренеях - Гордер Юстейн (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

Идея с листовками родилась из дурацких шуток с миндальными пирожными. Помнится мне, что первоначальным планом было приготовить специальные пирожные и раздавать их на студенческом празднике. Помнишь? А еще мы хотели устроить альтернативную демонстрацию, например 2 Мая. Но ограничились тем, что придумали кое-какие лозунги, хотя здесь у нас были предшественники. Во время студенческих беспорядков в Париже [20] студенты писали лозунги: «Вся власть фантазии!», «Смерть — контрреволюционна!», «Запрещать запрещается» на стенах Сорбонны. Нам мерещилась целая демонстрация с такими вот лозунгами! Ты был так изобретателен, Стейн!

У нас вошло в обыкновение ходить по картинным галереям и концертам… в первую очередь для того, чтобы воспринимать искусство и музыку, но еще и для того, чтобы разглядывать всех этих живых кукол; мы называли это: сыграть в «фантастическом театре». Это было после того, как мы прочли «Степного волка» Германа Гессе. Мы могли сидеть в кафе и часами читать книги. Каждая из них была словно маленький мир! Кажется, мы называли это «миром души»? Но и те, кого мы рассматривали, не были механическими куклами, они были куклами живыми. Помнишь, как мы, сидя за столиком кафе, сочиняли рассказы о горожанах? Мы давали им имена и придумывали о них целые истории, возводили целые постройки вымышленных характеристик и описаний. Важной частью нашей религии было это почти безудержное почитание человека.

Потом мы повесили репродукцию Магритта на стене в спальне, если не ошибаюсь, мы купили ее в Художественном центре Хени-Унстад в Осло…

Кстати, о спальне. Иногда мы ложились посреди дня, прихватывая на столик у кровати бутылку шампанского и стаканы. Мы сидели часами и читали друг другу вслух. Мы читали книги Стейна Мерена [21] и Улафа Булля [22], мы позволяли себе это, хотя так называемая «магистральная лирика» была тогда попросту проклята. Мы читали Яна Эрика Волла [23], абсолютно всё, что он написал. А вспомни Раскольникова, «Волшебную гору» Манна. Все эти романы мы подбирали специально для кровати и шампанского. Наше «шампанское» называлось «Golden Power» [24]. Оно было сладким на вкус и дешевым, но нам нравилось его название.

Нам нравилось быть телами из плоти и крови. Чудесно было быть мужчиной и женщиной, мы пользовались этим. Увы, в нашем телесном счастье таилось напоминание о том, что мы — смертны. «Осень начинается весной», — говорили мы. Нам было меньше тридцати, но уже казалось, что мы начинаем стареть.

Жизнь была чудом, и всегда находилось что-то такое, что стоило бы отпраздновать. Это могла быть внезапная прогулка в лес летней ночью или неожиданная поездка на машине. Как-то ты сказал: «Мы едем в Сконе» [25], и через пять минут мы уже сидели в автомобиле. Ни ты, ни я никогда в Сконе не были и не знали, где там можно остановиться.

Помнишь, как мы подъехали к пансиону «Девицы Лундгрен»? Мы не спали всю ночь и без конца смеялись, а заснули не в пансионе, а прямо в траве. Разбудила нас корова, если бы не она, нас наверняка бы сожрали муравьи. Мы вскочили как сумасшедшие и принялись стряхивать с себя этих злющих букашек, но они уже были не только на одежде, но и под ней. Ты так разозлился, что прозвал их шведскими муравьями. Их нашествие ты воспринял как личное оскорбление.

Идея отправиться на лыжах к леднику Юстедаль [26] была из числа таких эскапад, ты назвал ее настоящим трюком. Это случилось в майский день больше тридцати лет тому назад. Где-то около полудня ты вдруг сообщил, что мы пойдем на лыжах по леднику Юстедальсбре, это было равносильно приказу — тогда у нас существовал негласный договор; к подобного рода причудам присоединяться беспрекословно. Несколько минут на сборы, и мы уже в пути. Переночевать можно было где-нибудь в горах или в Лердале [27] или же спать в машине. Мы немного повздорили и были раздражены. Когда мы в таком состоянии подъехали к фьорду, мы решили подняться прямо на ледник с лыжами на плечах. Говорили, что там стоит сложенная из камня хижина, где можно переночевать. Карты ледника у нас не было; вот до чего мы были тогда безответственны. Но из этой прогулки ровно ничего не вышло. В первый раз что-то сорвалось, ты знаешь, о чем я думаю, и мы целую неделю провели в гостинице, прежде чем — удрученные и пристыженные — отправились ни с чем восвояси. Пребывание там обошлось нам недешево — студенческой скидки у нас не было. Зато было нечто другое, позволившее избежать жестокой экономии, чековая книжка.

Я пишу эти строки, чтобы ты понял: у меня и сегодня точно такое же чарующее ощущение жизни. «Надеюсь, ты сохранила свою способность радоваться каждой секунде жизни здесь и сейчас?» — спрашиваешь ты, и я отвечаю: «Да!»

Многое все-таки изменилось, потому что прибавилось нечто особенное, появились совершенно иные измерения, иные ценности. Ты спрашиваешь: способна ли я по-прежнему испытывать «безграничное горе» из-за того, что жизнь «так коротка, так коротка»?.. Выступают ли еще у меня слезы на глазах при мысли о таких словах, как «старость» и «срок жизни»?.. На это я могу сегодня решительно ответить «Нет!». Я больше не плачу. По отношению к тому, что меня ожидает, я живу в состоянии… покоя.

Сегодня меня, как и прежде, радует мое физическое существование, хотя и не в такой степени, как тогда. Но теперь я живу так, словно тело мое — всего-навсего футляр, оболочка и, стало быть, нечто внешнее, наружное, незначительное… Мне нет нужды с ним считаться. Сегодня я убеждена в том, что мое «я» переживет смерть моего тела. Мое тело является мной ничуть не более, чем мои старые платья в шкафу. Я не возьму их с собой. И стиральную машину тоже. И автомобиль, и банковский счет.

Об этом я рассказываю охотно, даже более чем охотно. Сейчас я много читаю Библию, то есть интересуюсь не только парапсихологией. Для меня одно не исключает другое, и это, возможно, рифмуется с тем, что ты-то исключаешь и то, и другое?

Так вот: теперь я спрашиваю тебя: во что ты веришь сегодня? Я знаю, почему ты появился, а ты — не открылось ли и тебе нечто новое?

Спасибо за твое последнее письмо. В нем ты не так дерзок и бесстрашен, как в предыдущих. Теперь, Стейн, что ни говори, ты протягиваешь мне руки… Но они — пусты! Мне так хочется вложить в них нечто чудесное, попытаться доказать тебе, что смерти нет! Но подожди! В один прекрасный день я это сделаю! Пока же я благодарна тебе за то, что ты, во всяком случае, готов открыться мне куда больше, чем тридцать лет назад.

Больно читать, что ты боялся меня. Ты никогда мне этого не говорил… Я полагала, что ты всего лишь ушел в себя и что я докучаю тебе своими новыми представлениями.

Несмотря на это, нам обоим надо крепко держаться за то, что мы вместе пережили, прежде чем, ну… ты знаешь, что произошло, и ты стал считать, будто я сошла с ума. С ума я не сходила, но случившееся было довольно трагичным. Особенно наш разрыв, ведь в мире, который я потеряла, нас было всего двое… Я переходила от одного мировоззрения к другому.

Ты помнишь все остальное? Помнишь наши эскапады? Или только то, что тебе хочется?..

>>>

Конечно помню, я часто мысленно возвращался в те годы, что мы прожили вместе, эти пять лет были стержнем, сердцевиной моей жизни.

…Мы решили ехать в Тронхейм, вот и отправились туда, чтобы поплыть к озеру Мьёса [28]. И поплыли. Мы побывали в Доме искусств, и тут нам взбрела в голову новая фантазия — ехать на велосипедах в Стокгольм. Тогда мы вернулись домой и проспали несколько часов. А потом отправились на велосипедах в Стокгольм.