«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - Васькин Александр Анатольевич (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

Здоровье графа ухудшилось. Арсений Закревский пишет об участившихся обмороках Ростопчина, впервые проявившихся у него еще в эвакуации во Владимире: «С Графом был обморок, подобный Владимирскому, но теперь Слава богу ему лучше, я его не видел более недели… Графу награда за ревностную службу не совсем лестная, быть членом Совета. О сыне ничего не просил и решился не просить, не знаю, по каким причинам». [215]

В следующем, 1815 году, граф решил отправиться за границу, мотивируя это необходимостью поправки расстроенного здоровья: «Мне надо было ехать, доктора посылали меня на воды. Это последнее средство гиппократов и последняя надежда больных. Я не был опасно болен, но целый год и семь месяцев не был здоров». [216]

Многого насмотрелся за границей Ростопчин, в Германии и Великобритании, но основное внимание его вновь было отвлечено ненавистными французами. Неприязнь вызывал уже сам язык, который Ростопчин назвал «нравственной чумой рода человеческого», при том что сам он писал на французском! Во Франции осенью 1816 года он и осел. Живя в Париже, он продолжал общаться со своими друзьями, приезжавшими из России, принимал их у себя, так Александр Булгаков писал брату из Парижа 7 ноября 1819 года, что часто обедает «у графа Ростопчина». [217]

Любопытно, что, находясь вне России, Ростопчин не забывал уделять мнение любимому занятию – разведению лошадей, интересовался, много ли сена запасено на будущую зиму. А тому же Александру Булгакову он велел передать из своего конезавода «славного жеребца и пять кобыл для заведения завода лошадиного». Благодарный Булгаков отмечал в письме к брату 5 октября 1820 года: «Спасибо!

Приятно брать и сохранять: у него лошади дивные, подарки султана Селима во время оно; это может сделать значительный доход со временем». А жене Булгакова Ростопчин тоже подарил «славного» но не коня, а быка, и четыре коровы голландских для разведения.

Со стороны графа это было большой щедростью, ведь общая стоимость подарка была не менее пятнадцати тысяч рублей. [218]

К своему удивлению, Ростопчин встретил на Западе очень теплый и радушный прием. Ему буквально не давали прохода. Насколько сильно не любили его на родине, настолько же крепкой была любовь к легендарному московскому генерал-губернатору за рубежом. Куда бы он ни приезжал, всюду с ним хотели встретиться первые люди государства. Аудиенцию ему давали французский, прусский и английский короли. Последний – Георг IV – прислал ему личное приглашение и даже подарил графу полотно великого Леонардо да Винчи.

В Лондоне в честь него назвали улицу, в Париже, как только Ростопчин входил в театральную ложу, зрители аплодировали ему. То, что не получил он от москвичей, в полной мере дали ему за границей. Но и здесь перо его не дремало. В изданной во Франции, а затем и в Москве в 1823 года, книге «Правда о пожаре Москвы» он благородно снимает с себя ответственность за пожар Москвы.

Чтение этой книги, к которой мы уже обращались, представляет собою крайне любопытное занятие. С присущей слогу Ростопчина витиеватостью он буквально ставит с ног на голову всю историю Отечественной войны 1812 года, касающуюся эпизодов с его участием.

Генеральный план столичного города Москвы, с назначением сгоревших домов под тушью и ныне существующих под пунктиром.

Гравюра из книги. А. Булгаков: Русские и Наполеон Бонапарте. М., 1813 г.

Не давая Наполеону возможности оправдаться против обвинений, выдвинутых в этой книге, Федор Васильевич, тем не менее, написал ее по-французски. Перевод же на русский язык был сделан А. Волковым.

Одиннадцать лет понадобилось бывшему московскому генерал-губернатору, чтобы собраться с силами и написать в свое оправдание следующие строки:

«Протекло десять лет со времени пожара Москвы, и я всегда представляю потомству и Истории как изобретатель такого происшествия, которое, по принятому мнению, было главнейшею причиною истребления неприятельских армий, падения Наполеона, спасения России и освобождения Европы.

Без сомнения, есть чем возгордиться от таких прекрасных названий; но, не присваивая себе никогда прав другого и соскучась, слышать одну и ту же басню, я решаюсь говорить правду, которая одна должна руководствовать Историей».

Насколько же витиевато излагает Ростопчин свои мысли! Уже в первом абзаце звучит двойственность – с одной стороны – пожар, с другой – главная причина истребления неприятельских армий. Но ведь это не одно и то же. А как же армия, осуществившая под руководством Кутузова разгром Наполеона?

Ростопчин продолжает: «Когда пожар разрушил в три дня шесть осьмых частей Москвы, Наполеон почувствовал всю важность сего происшествия и предвидел следствие, могущее произойти от того над Русской нацией, имеющей все право приписать ему сие разрушение, по причине его бытности и ста тридцати тысяч солдат под его повелениями. Он надеялся найти верный способ отклонить от себя весь срам сего дела в глазах Русских и Европы и обратить его на Начальника Русского правления в Москве: тогда бюллетени Наполеоновы провозгласили меня зажигателем; журналы, памфлеты наперерыв один перед другим повторили сие обвинение и некоторым образом заставили авторов, писавших после о войне 1812 года, представлять несомненным такое дело, которое в самой вещи было ложно.

Я расположу по статьям главнейшие доказательства, утвердившие мнение, что пожар Москвы есть мое дело; я стану отвечать на них происшествиями, известными всем Русским. Было бы несправедливо этому не верить; ибо я отказываюсь от прекраснейшей роли эпохи; сам разрушаю здание моей знаменитости».

Действительно, Наполеон в своих бюллетенях неоднократно утверждал, что пожар Москвы «был выдуман и приготовлен правлением Ростопчина».

Далее автор пишет: «Дабы выдумать и исполнить предприятие столь ужасное, каково есть сожжение столичного города Империи, надлежало иметь причину гораздо важнейшую, чем уверенность во зло, могущем от того произойти для неприятеля». Иными словами, по мнению Ростопчина, нет такой причины, которая могла бы заставить его поджечь Москву, потому как занятие ее французами как раз такой причиной не является. Интересно, что и Наполеон в своих воспоминаниях также не мог понять: какую же цель надо преследовать, чтобы поджечь свою древнюю столицу, ради чего, собственно?

Ростопчин приводит довод крайне неуместный: «Хотя шесть осьмых частей города были истреблены огнем, однако оставалось еще довольно зданий для помещения всей армии Наполеона». Но ведь дневник Стендаля показывает иное: крайне трудно было найти приемлемое здание, поскольку слишком много было желающих, а также и те дома, что не сгорели, находились в неудовлетворительном состоянии: разграбленные, с выбитыми окнами и дверями, закопченные.

Наконец, граф называет имя главного виновника страшного пожара – ветер: «Совершенно было невозможно, чтобы пожар мог распространиться по всем частям города, и если бы не случилось жестокого ветра, огонь сам бы по себе остановился по причине садов, пустых мест и бульваров. Таким образом, истребление жизненных припасов, находящихся в домах, которые могло бы пожрать пламя, было б единственным злом для неприятеля и горестным плодом меры, сколь жестокой, столько же и неблагоразумной».

Сергей Глинка находил причиной московского пожара и вовсе… Суд Божий: «При Наполеоне Москва отдана была на произвол Провидения. В ней не было ни начальства, ни подчиненных. Но над нею и в ней ходил Суд Божий. Тут нет ни Русских, ни Французов: тут огонь небесный». Потомство же, по его мнению, «не станет из пучины пожара Московского выкликать имен…» Однако произошло наоборот, нашлись желающие выкликнуть имена, среди которых первым стояло имя Ростопчина.