Летняя королева - Чедвик Элизабет (читать книги без сокращений .txt) 📗
– Что случилось? – В дверях стоял его сводный брат Амлен.
Он был старше Генриха на три года, красивый здоровый юноша с темными волосами и карими глазами. Какое-то время, до смерти при родах, его мать была любовницей Жоффруа Анжуйского. Сестра Амлена, Эмма, пока проживала в гостевом доме для женщин при монастыре Фонтевро.
– Ничего, – ответил Генрих.
Их отношения с Амленом строились на зависти и соперничестве, но в то же самое время они готовы были сражаться бок о бок против всего мира. Битвы Генриха становились битвами Амлена, а если дело доходило до стычки между Генрихом и двумя его законнорожденными братьями, Амлен всегда принимал сторону Генриха – соблюдая собственный интерес, если не по другой причине.
– А мне кажется, тут что-то не так.
– Это частное дело между мной и нашим отцом. – Генрих понимал, что ничего не может сказать даже Амлену. – Скоро сам все узнаешь.
Амлен надул губы, решая, обидеться или нет.
– Господи, нужно выбраться отсюда. – Генрих шагнул из кабинки уборной. – Поехали, прокатимся вместе.
Амлен оживился:
– У тебя не осталось дел с отцом?
– Нет, – сквозь зубы процедил Генрих. – Мы обсудили с ним больше чем достаточно.
Амлен пожал плечами, довольный, что поедет с братом, поскольку ничего так не любил, как скакать во весь опор на добром коне, когда ветер в лицо. Можно было в очередной раз бросить вызов брату. Обычно побеждал Генрих, но в редких случаях Амлену удавалось его опередить, и это того стоило.
Сегодня, однако, Генрих мчался, словно его преследовали по пятам псы из ада, и Амлену пришлось глотать за ним пыль. Он понимал, что Генриха очень сильно рассердили, но чем именно – оставалось теряться в догадках.
Глава 39
Париж, август 1151 года
Генрих беспокойно вышагивал по комнате, отведенной ему с отцом в Большой башне. На стенах, украшенных фризом с цветочным орнаментом, висели гобелены хорошего качества, тяжелые и плотные. В нише между окнами разместился столик с шахматной доской, рядом с которой лежал псалтырь на тот случай, если вдруг ему или отцу захочется почитать. Все было обставлено с большим вкусом и в то же время роскошно – совсем другого ожидал Генрих от Людовика Французского. Хотя, по всей вероятности, гостевой занималась королева – тем интереснее, ведь появлялась возможность оценить ее личность.
Жоффруа сидел на кровати, потирая больную ногу.
– Помни, ни слова никому о другом деле. К нему следует подойти с величайшей деликатностью.
Генрих взял в руки арфу, извлек пару нот.
– А я, значит, по-твоему, не деликатен?
– Просто напоминаю, что? стоит на кону, только и всего, – раздраженно ответил Жоффруа.
– Я знаю, что? стоит на кону, сир. Я не ребенок, нуждающийся в наставлениях, как и вы не старик, впавший в детство.
Жоффруа вспыхнул, в его взгляде сверкнула молния. Однако он предпочел сделать вид, будто сын его рассмешил.
– Зато ты все такой же дерзкий щенок. Я запрещаю тебе выходить на первый план. Нам нужно заручиться согласием Людовика.
– Я буду кроток как ягненок, – пообещал Генрих с насмешливым поклоном.
Отец фыркнул, не поверив ему ни на секунду.
Людовик восседал в великолепном резном кресле в своих покоях, а перед ним расстелили ковер, чтобы удобнее было опускаться на колени тем, кто выражает свое почтение. Генрих разглядывал того, чье место он займет в постели герцогини Аквитанской, если осуществится их план. В свои тридцать с небольшим Людовик Французский оставался красивым мужчиной с поразительно светлыми волосами и синими глазами. На первый взгляд у него было открытое славное лицо, но за приятной внешностью угадывалась замкнутая натура. В его голове могли роиться какие угодно мысли – или вообще никаких. Недавняя болезнь оставила свой след, отсюда и впалые щеки; он выглядел усталым и бледным, но бодрился. Его правая рука лежала на скипетре, украшенном горным хрусталем и золотом, а на среднем пальце правой руки сверкал подходящий по стилю перстень с реликварием из горного хрусталя.
Генрих опустился перед Людовиком на колени, но для него это была пустая формальность, знак того, что он уважает власть. Людовик, конечно, помазанный король Франции, но в то же время обычный человек, причем далеко не всесильный.
Король поднялся и даровал каждому поцелуй в знак примирения. Юноша сосредоточился на том, чтобы ничем не выдать своих чувств. Когда губы короля слегка коснулись его щеки, Генрих приложил все усилия, чтобы не вздрогнуть. Было в этой секунде что-то завораживающее, но неприятное. Молодой человек понимал, что затеял опасную игру и дело тут гораздо серьезнее, чем дипломатический обман. Он не хотел оказаться в ситуации, когда, подобравшись совсем близко к противнику, случайно выдаешь свое присутствие.
– Надеюсь, вы приходите в себя после болезни, – заботливо произнес Жоффруа, как будто вовсе не он чуть раньше рассуждал с Генрихом о том, что будет, если Людовик не оправится после кори и умрет.
– Благодарю вас. С Божьей помощью, я в порядке.
– Рад слышать, сир, – продолжил Жоффруа, – но ваше нездоровье, по крайней мере, дало нам возможность начать переговоры, а не сражаться.
– В самом деле, – поддакнул Людовик. – Лучше хранить урожай в амбарах, чем сжигать его в полях.
Генриху с большим трудом удавалось сидеть смирно и не дергаться, пока шел обмен банальностями. В Англии урожаи его сторонников постоянно подвергались сожжению на полях. Ему нужно было поехать туда и разобраться с этим, но сначала предстояло решить трудности с Людовиком.
Из темницы привели Жиро де Берле, по-прежнему в кандалах. Это был один из самых неприятных моментов предстоящих переговоров. Железные оковы растерли его запястья, от него разило темницей Анже, в которой до сих пор томилась его семья.
Людовик сел прямо, дипломатическая улыбка исчезла с его лица.
– В чем дело? – возмутился он. – Зачем вы привели этого человека ко мне в цепях?
Жоффруа пожал плечами:
– Это мой вассал, но он задумал свергнуть меня и успел разорить монахов аббатства Сент-Обен, которым я покровительствовал. Я привел его сюда, потому что он является одной из причин наших разногласий.
Бернар Клервоский, стоявший позади Людовика и ловивший каждое слово, теперь вышел вперед и стукнул посохом об пол.
– Что можно сказать о господине, который мстителен сверх всякой меры? Вы уничтожаете этого человека из-за собственной гордыни и злобы.
Жоффруа бросил на аббата Клерво презрительный взгляд:
– Будь я мстителен сверх всякой меры, этот человек был бы уже мертв – давно четвертован и повешен, а его семья изгнана, чтобы умереть с голоду. Даже не пытайтесь читать мне проповеди, аббат.
Жиро из Монтрея, пошатываясь, подошел к Бернару и рухнул перед ним на колени со склоненной головой.
– Отдаюсь на вашу милость, – почти рыдая, произнес он. – Если вы и король не вмешаетесь, я умру в кандалах, как моя жена и дети.
– Такого не случится, обещаю, – мрачно изрек аббат Бернар. – С Богом не шутят.
– Скажите об этом монахам Сент-Обен, – парировал Жоффруа. – Если он вам нужен, то назовите свою цену, иначе он вернется со мной и сгниет в Анже.
Бернар опустил руку на плечо Жиро де Берле, чтобы тот успокоился, а сам устремил горящий взгляд на Жоффруа:
– Никуда он не вернется, мой господин, ибо ваши дни на этой земле сочтены, если только вы не раскаетесь.
Жоффруа прищурился.
– Ты не имеешь права говорить ни за Бога, ни за короля, старик, – возразил он. – Посчитай, сколько тебе осталось дней, прежде чем считать время, отпущенное другим. С тобой я больше ничего обсуждать не буду. Ты надо мною не властен.
Повернувшись на каблуках, он вышел, оставив после себя оглушительную тишину.
Генрих поклонился Людовику, даже глазом не повел в сторону аббата Клерво и несчастного, закованного в цепи бывшего кастеляна Монтрея и поспешил за отцом.
