Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
«Ни фига себе! — поразился Раздолбай. — Где они такой флаг взяли? С утра сшили?»
Увидев такую массу людей под одним флагом, он понял, что рано понадеялся на спокойствие. Он знал, что флаг — это символ противоборства. Для того ведь и придумали флаги, чтобы отделять своих от чужих. Красный флаг Раздолбай считал своим с детства. Он не служил в армии, но знал, что если придется, этот флаг ему полагается защищать «до последней капли крови», и это было единственное, к чему он относился серьезно, когда писал заявление о приеме в комсомол. Красным флагом Раздолбай не раз гордился, когда полотнище с молотом и серпом поднимали на олимпиадах. Красный флаг был на крыле космического челнока «Буран», стартом которого он любовался по телевизору, вытирая украдкой от родителей слезы гордости. В центре значка «Гвардия», нарисованного на некоторых танках, тоже алел красный флаг, и это была главная причина, по которой бояться этих танков или идти против них Раздолбай считал абсурдным. Эти танки были наследниками машин, которым он с детства сопереживал, когда смотрел военные фильмы, и причинить такому танку любой вред казалось равносильным переходу на сторону тех, против кого сражались их железные предки.
К трехцветному флагу, который несли демонстранты, Раздолбай был равнодушен, как к флагу какой-нибудь Ботсваны. Историю этого триколора он не знал, но замечал, что под ним собирались люди, которые активнее всех ругали «задолбавший совок». Утверждение, что «совок задолбал», давно стало общим местом, и никто против этого не возражал, но для того ведь и начали Перестройку, чтобы ушло все «задолбавшее». Пусть это уходило не так быстро, как хотелось, но ведь это не повод отрекаться от своего флага и собираться под непонятным знаменем.
Огорченно полагая, что серые гробовщики вернут приметы прежнего времени, Раздолбай в то же время считал громогласное нарекание советских руководителей «хунтой» таким же дерзким вызовом, как выкрики неформалов «раз-два-три — все лягавые козлы!» в адрес милиции после рок-концертов. Он видел, как заталкивали зачинщиков кричалок в зарешеченные автобусы, и не сомневался, что на «хунту» гробовщики в серых костюмах всерьез обидятся. Они ведь русским языком объясняли, что войска введены для порядка. А что такое шествие с непонятным флагом по центральной улице и выкрики «долой хунту»? Это не просто нарушение порядка — это вызов! Это такой «праздник непослушания», который ни одна уважающая себя «хунта» терпеть не станет. Конечно, этих демонстрантов разгонят!
— Долой хунту! Долой хунту! — скандировала бесконечная колонна.
— Ничего себе! — удивлялся Раздолбай с невольным восхищением.
Люди все шли и шли, флаг тянулся и тянулся, и становилось понятно, что с легкостью разогнать гигантскую массу людей, спаянных одним знаменем, невозможно. Это был не просто вызов. Это выглядело так, словно две силы сходились на бой, и Раздолбай воспринимал это со страхом, как детский кошмар, в котором он крошечный бегал по полю, а у него над головой с грохотом соударялись гигантские железные шары. Бесконечная колонна, выбивавшая тысячеголосым молотом «Долой хунту!», казалась Раздолбаю одним из таких железных шаров. Второй «шар» прокатился по той же улице, как только колонна скрылась в лабиринтах города — длинной вереницей, проследовали один за другим окутанные сизой гарью колесные бронетранспортеры и танки.
— Против кого едете! Против кого пушки ставите! — отчаянно кричал глядевшим из люков танкистам какой-то старик, простирая вперед руку с зажатой в кулаке кепкой и почти бросаясь под колеса машин. Танкисты отводили от него глаза, как от раздетого, и смотрели прямо перед собой.
Узнав из разговоров в толпе, что колонна с флагом проследовала к Дому Советов на Краснопресненской набережной, Раздолбай решил пройти туда по Новому Арбату и посмотреть, что там творится. Даже если гигантские шары катились друг на друга, чтобы столкнуться, он был уверен, что сможет, как в своем страшном сне, в последний момент из-под них выскочить.
Просторный Новый Арбат был забит бронетехникой так плотно, что, казалось, десятки боевых машин стоят в пробке. Небольшие танкетки смотрелись в этом странном заторе как легковушки, а большие танки — как грузовики. Двинуться техника никуда не могла, потому что все свободное пространство проезжей части заполняли люди. Тротуар оставался относительно свободным, и Раздолбай быстрым шагом направился в конец проспекта, где развилка дорог и широкий мост сочетались в площадь, с которой Дом Советов хорошо просматривался. Настроение людей на проспекте было таким же, как на Тверской. Одни клали на броню танков цветы и просили танкистов не давить народ, другие убеждали окружающих, что народ обязательно подавят. Там и тут работали радиоприемники, и до Раздолбая снова долетел обрывок обращения ГКЧП.
«…страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь будущих поколений…»
«Пропаганда секса — факт, — согласился Раздолбай, мысленно перелистывая страницы «СПИД-Инфо». — Не будь этой пропаганды, я бы до сих пор мучился чувством вины и считал себя дрочером. Если меня этой газеты лишат, может, это в самом деле посягательство на свободу?»
В ответ на его мысли, оратор с мегафоном воззвал со ступеней магазина «Мелодия» к небольшой толпе, над которой развевался бело-сине-красный флаг.
— Граждане! Нашу свободу хотят снова отнять! Создавайте комитеты гражданского сопротивления! Фашизм не пройдет!
— Фашизм не пройдет! Фашизм не пройдет! — начала скандировать толпа.
«Они с дуба рухнули, какой фашизм?!» — удивился Раздолбай и бросил взгляд на танк, из водительского люка которого торчала голова веснушчатого паренька в шлемофоне.
Паренек устало курил и даже не обращал внимания на троих мужчин, с пыхтением толкавших под гусеницу его машины обломок бетонного бордюра.
«Этот парень фашист что ли? — недоумевал Раздолбай, переставая воспринимать происходящее, как реальность. — Я не сплю, но все это какой-то бредовый сон!»
До конца проспекта оставалась половина пути. Он сбавил шаг и стал прислушиваться к тому, что говорят вокруг. Беспокойные голоса сообщали новости одна другой тревожнее. Передавали слухи о сорока самолетах с верными ГКЧП бойцами, которые приземлились в подмосковной Кубинке. Говорили о спецподразделениях КГБ, которые вот-вот начнут разгон демонстрантов и штурм Дома Советов. Подсчитывали и сопоставляли силы. На сторону Ельцина перешло не то десять, не то пятнадцать танков и батальон десантников. Дивизии, которые двигались в Ленинград, остановили на подступах к городу, и они вроде бы перешли на сторону демократов, но может, и нет. На стороне Ельцина казачьи формирования — их командующий отправился в конный полк «Мосфильма» за лошадьми и оружием — будут защищать президента. Снова и снова говорили о штурме, который начнется то ли днем, то ли ближе к ночи, и все твердили — будем стоять до последнего, иначе снова аресты и концлагеря.
Широкая развилка в конце проспекта была перегорожена баррикадами, самосвалами и троллейбусами, развернутыми поперек дороги. Автокран с портретом Ельцина под щеткой дворника выгружал на шоссе бетонные блоки из кузова грузовика с флажком-триколором над кабиной. Длинная витрина, закрытая с внутренней стороны жалюзи, была обклеена листовками и расписана лозунгами. «Забьем снаряд мы в тушку Пуго» — прочитал Раздолбай и усмехнулся, оценив каламбур. [70] «Защитники демократии» начинали нравиться ему своей решимостью и присутствием духа, но он не мог разделить их порыв. Симпатизировать гробовщикам было невозможно, но они олицетворяли давно заведенный порядок и находились в своем праве, в то время как «защитники» были вопиющим нарушением порядка и сами вели ситуацию к столкновению.
«Зачем лезть на рожон? — не понимал Раздолбай. — Ясно ведь, что не будет концлагерей! Ну запретят газеты со статьями про свободный рынок и «СПИД-Инфо». Неформалов постригут, снимут с них цепочки, проверят на тунеядство. Вместо «Макдоналдса» снова будет какое-нибудь кафе «Лира». Все это, конечно, неприятно, но как этому противостоять? Бросаться под танки и швырять в них бутылки с бензином?
70
Лермонтовская строчка «Забил снаряд я в пушку туго» переиначена с использованием фамилии члена ГКЧП, министра внутренних дел СССР Б.К. Пуго.