Торжество на час - Барнс Маргарет Кэмпбелл (онлайн книга без .txt) 📗
Но дух Анны был еще не сломлен.
— Если ты считаешь, что причина была не в моем испуге за твою жизнь, то вини самого себя! Так бесстыдно прижиматься к моей служанке!
— Разве мужчине нельзя поразвлечься немного? Отдохнуть от высокомерия и вечных придирок! Для разнообразия насытиться покоем и мягкостью!
— Скажи уж прямо — променять жгучую черную красоту на светлую безжизненность! Неужели совесть позволяет тебе найти порядочное имя плотским желаниям?
— Ты мне смеешь говорить о жаждущей плоти? Сколько лет я отказывался от страстных желаний, вел жизнь монаха возле тебя, а когда пресытился твоей любовью, ты вновь околдовала меня! За две булавки я мог бы тебя сжечь!
Анна не боялась его угроз, она слишком верила в силу своей привлекательности. Он возвышался над ней подобно великану, грубый, с перекошенным от злости и боли лицом. Для Анны боль стала привычным делом, но для него совершенно новым испытанием.
Ей все еще не хотелось верить, что он стал равнодушным и безжалостным, но она видела, что ни лесть, ни мольбы, ни злоба — ничто не способно изменить эту грубую личность. Она почувствовала, что полностью потеряла над ним власть.
— Как может жена, если она не ничтожная вошь, принять такое предательство и не бороться? — выкрикнула она и позавидовала в душе гордой выдержке своей предшественницы.
— Придется тебе научиться принимать такие вещи, как умели это делать другие и получше тебя, мадам!
— Намекаешь на Екатерину?
— Попридержи свой бойкий язык и не касайся ее имени! — На миг его угрозы попритихли, он устыдился себя. — Из-за тебя я позволил ей умереть забытой всеми. Ее последние слова были обращены ко мне…
— Всем известно об этом!
— Она любила меня!
Анна оказалась в трудной ситуации, которую когда-то сама создавала для Екатерины. Она вцепилась в простыню и в эту минуту напоминала загнанного зверя.
Но удар был нанесен по ее самолюбию и ждал отмщения!
— Откуда такая уверенность, что все женщины, которых ты бросал, любили тебя? Ты считаешь, что я действительно любила тебя? — бросила она ему вызов, подавленная и униженная. Бальзамом для ее души была жестокость. — Хоть раз за все эти годы, когда ты писал красивые письма и держал себя в строгости, потому что тебе действительно было не все равно, даже в ту ночь, когда ты обнимал меня на лошади в Кале?
Анна увидела, как Генрих вздрогнул, стрела попала в цель. Анна знала, что, пока он жив, будет помнить о ней, прежняя буря чувств захлестнет его, словно ветер молодости повеет на его зрелые годы. По крайней мере, она заставила его замолчать. Но то ли потому, что уже нечем было дорожить и нечего было терять, в своей безумной ненависти она захотела причинить ему еще большую боль. С черными горящими глазами, рукой касаясь стройной шеи, как будто успокаивая порыв чувств, она продолжала добивать его.
— Неужели ты веришь, что я действительно отдалась тебе по любви? — Она презрительно рассмеялась. — Ты такой простофиля, что поверил, будто у меня не было мужчины до тебя? Ты был слишком пьян в ту ночь в Кале!
Потрясенная гримасой, исказившей лицо Генриха, Анна рукой зажала себе рот. Слишком поздно! Она сильнее прижала к своим предательским губам обе руки. Но раз уж безумные слова вырвались, ничто не сможет заглушить их.
Выглядывая из-за полога, Анна поняла, что только Генрих мог их услышать. Зная его безмерное честолюбие, она была уверена, что никакая сила в мире не могла заставить его признаться даже самому себе, что он выглядел дураком в глазах женщины. Но он навсегда сохранит их в памяти своей, эти слова всегда будут принижать его чувство собственного достоинства. И этого будет достаточно, чтобы уничтожить ее.
Генрих словно застыл в своей свирепой позе. Его маленькие голубые глаза стали холодными и беспощадными, как у змеи.
Несколько минут они с ужасом смотрели друг на друга, пелена очарования спала с глаз. Казалось немыслимым, что они могли пройти такой долгий путь от тех розовых дней любви и счастья. Они удивлялись, как могли перевернуть вверх дном всю Англию, чтобы добиться возможности законно лежать в объятиях друг друга.
И Анна с ужасающей ясностью вдруг увидела, как он изменился за годы их близости. В первый раз, когда она познакомилась с ним, его самолюбие было вскормлено неограниченной властью и местью, но он был таким покладистым, щедрым и добрым ко всем, кто любил его. Теперь Генрих превратился в безумное животное.
Анна поняла, что сама тому виной: это она научила его быть безжалостным к своей семье. Она за годы уловок и сексуального рабства сделала его таким и теперь подорвалась на собственной петарде, как он обычно говорил о солдатах, которые неумело закладывали заряд, делая пролом в городской стене.
Ужас перемешивался с искренним раскаянием, она протянула руки, умоляя его.
— Муж мой, — запинаясь проговорила она, — мы можем… прямо сейчас…
Но слова замерли под его царственным взглядом. Он наконец заговорил зловещим шепотом.
— У тебя больше никогда не будет сыновей от меня! — торжественно поклялся он, и, хотя он не повышал голоса, его жестокие, неумолимые слова достигли ее фрейлин, жавшихся у стены.
Шаркающей походкой король вышел из ее спальни, не проронив больше ни слова. Чья-то раболепная рука закрыла за ним дверь, и Анна услышала злой стук его трости, когда он проходил через комнаты. Звук его шагов постепенно затихал за закрытыми дверями.
Завтра, думала она, он покинет замок и с уязвленным самолюбием отправится в Вестминстер или в Хэмптон, и неумолимые двери навсегда захлопнутся перед ней — она окажется выброшенной навсегда из его великолепной жизни.
Когда Маргарэт и остальные попытались успокоить ее, Анна отмахнулась от них.
— Погасите свечи! — устало приказала она.
И когда длинные руки призраков достигли ее из четырех углов комнаты и окутали сумраком, она уткнулась лицом в подушку и почувствовала во рту привкус соли — горечь ее золотых честолюбивых помыслов.
Глава 39
Большой турнир вместо запланированного июня состоялся в мае и занял почетное место в потоке веселых праздников. В Гринвич отовсюду стекался народ: плыли по реке, добирались на лошадях; на солнце переливались яркие флаги, весело кричали дети, радовались приходу весны. Они высыпали на луг, чтобы насобирать цветов, сплести их в гирлянды и украсить королевскую трибуну, куда впервые после болезни предстояло выйти королеве. На глазах у всех она должна была занять место рядом с королем.
Фрейлины уже закончили одевать ее, Анна выглядела по-прежнему соблазнительной и стройной. Перенесенные страдания придали чертам ее лица еще большую привлекательность, но все же возраст наложил свою печать — не было той живости и энергии, свойственной молодым, тридцать три прожитых года давали о себе знать.
Долгие недели выздоровления Анна провела в полном унынии и одиночестве, единственной отрадой служили игры с собачками в опустевших садах Гринвича, да отдых в покоях, когда Марк Смитон напевал свои песни. Анна теперь уже не пела сама. Ей оставалось наблюдать и ждать, она гадала, где проведет остаток жизни и что это будет за жизнь без милости Генриха. Она, не строила никаких иллюзий, знала, что не получит его прощения.
Желая оттянуть минуту встречи с королем, Анна задержалась на пути к арене: она засмотрелась на Марка Смитона, который с трудом удерживался на норовистой лошади, которую он недавно купил. Рядом покатывались со смеху Арабелла и Мадж Скелтон. Марк, несмотря на свой пышный наряд, был никудышным наездником. Анна тоже не удержалась и улыбнулась. Она чувствовала себя легко и свободно в обществе этих двух замечательных девушек, отсутствие Джейн Рочфорд и Джейн Симор вселяло покой в ее душу.
— Господи, Марк, куда это ты так разоделся? — поддразнила она его.
— На обед к секретарю Кромвелю, — напыщенно произнес он и преисполнился при этом чувством собственного достоинства.
— А с каких это пор ты на короткой ноге с Томасом Кромвелем, ведь он такая важная персона! Никогда не присутствовал на подобных легкомысленных турнирах, а тут вдруг переменился и решил подружиться с тобой да еще пригласил к себе? — с плутовской улыбкой поинтересовалась Арабелла.
