Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям (мир книг .TXT) 📗
За спиной раздались взрывы смеха, и я круто обернулась. Позади меня бродили среди трупов придворные шлюхи. Они разоделись в лучшие наряды, груди их сверкали жемчугом и рубинами, лица были припудрены, а на белых повязках болтались распятия и четки. Шлюхи перешептывались, то и дело тыча пальцем в бывшего клиента или любовника, который теперь, зверски убитый, валялся у их ног. Когда одна потыкала чей-то труп туфлей на высоком каблуке, меня чуть не стошнило желчью.
Прежде я тысячу раз проходила этой дорогой, направляясь навестить сына, но теперь заплутала и остановилась. Нужно сосредоточиться, отыскать хоть что-нибудь знакомое — картину, статую, любой предмет обстановки, который выведет меня на верный путь. Вокруг был словно лабиринт. Я резко развернулась и двинулась темным коридором, избегая больших комнат и галерей, тщательно огибая черные лужи крови. Мой подол влажно хлюпал при каждом шаге, деревянные панели стен были густо забрызганы алым. Повсюду валялось брошенное или сломанное оружие, словно кто-то разграбил весь наш арсенал. Затем я разглядела на дальних дубовых дверях инициалы Карла и позволила себе вздохнуть с облегчением. Я почти добралась до личных покоев сына.
Нога запнулась о что-то мягкое. Вскрикнув, я шарахнулась прочь, не в силах оторвать глаз от преграждавшего мне путь тельца — скрюченного, с горбом на спине, который был весь истыкан ножами. К горлу подступил пронзительный страшный крик, и лишь затем я осознала, что это вовсе не моя карлица, не дорогая моему сердцу Анна-Мария. Труп принадлежал мужчине — то был один из любимых шутов Карла, который так часто развлекал моего сына, кувыркаясь через голову и жонглируя шарами.
Я поспешно обогнула убитого и метнулась уже напрямик к дверям. Протиснувшись между створками, я с немалым облегчением увидела пятерых солдат королевской гвардии, которые стояли на посту перед спальней Карла. Лица их были совершенно бесстрастны, однако, подойдя ближе, я заметила, что рука одного из гвардейцев, сжимающая алебарду, дрожит. Эти люди были швейцарскими наемниками, получавшими щедрое жалованье за то, что служили одному только королю. Они явно были поставлены здесь охранять моего сына и, стоя на посту, вслушивались в звуки кошмара, творившегося в Лувре.
Гвардейцы расступились, пропустив меня в приемную. Бираго скорчился в кресле, обхватив голову руками. Он поднял взгляд, и я увидела в глазах его горестное отчаяние.
— Они здесь? — спросила я, прерывающимся голосом.
Бираго жестом указал на спальню, где совсем недавно, но, казалось, целую вечность назад я оставила Карла спящим и под его присмотром.
— Приходил Гиз со своими людьми. — Голос Бираго звучал отрешенно, словно в полусне. — Приказал мне выйти. Его величество был в ярости. Я умолял его успокоиться, но, когда Гиз заявил, что его, дескать, держат взаперти ради собственной безопасности, он… он словно с цепи сорвался. Он начал кричать, что никогда больше не примет приказов ни от одного Гиза, что скорее убьет их.
Бираго беспомощно поглядел на меня.
— Госпожа, он был точно одержимый. Кричал, что прикончит Гиза и всех католиков, которые посмели тронуть его гостей-гугенотов. И тут прибежала Марго. Она сказала, что Генрих Наваррский и Эркюль оказались заточены в своих покоях и вот-вот их убьют. Гиз попытался остановить ее, но Марго ударила его по лицу и стала умолять Карла спасти ее мужа. Она так неистовствовала, что Карл приказал доставить Эркюля и Генриха сюда, к нему.
Слушая Бираго, я почувствовала, как тает напряженная решимость, гнавшая меня сюда через весь дворец.
— Они живы, — услышала я собственный шепот. — Хвала Господу, они живы.
— Свита наваррца, его друзья и челядь… думаю, все они мертвы. — Бираго с трудом поднялся с кресла. — Когда Генриха привели сюда, он был весь в крови и плакал. Он обвинил Карла и вас, что вы спровоцировали резню, дабы вынудить его перейти в католичество. Он сказал, что Колиньи с самого начала был прав, а вы замыслили развязать руки Гизу, дабы он перебил всех гугенотов во Франции.
Слова эти будто тугой петлей стянули мне горло.
— Но он жив? — спросила я.
Бираго кивнул, я толкнула дверь спальни. Оказалось не заперто, и я вошла.
На полу перед входом лежал охотничий пес Карла — он заворчал, когда вместе со мной в спальню проник свет из прихожей. Возле алькова сидел, съежившись, Эркюль; лицо его, изрытое оспой, было залито слезами. Увидев меня, он подтянул колени к груди, и глаза его округлились от страха.
Я глянула на кровать. Карл, опершись на резное изголовье, одной рукой обхватил Генриха, а другой приставил к его горлу кинжал. Наваррец не сводил с меня глаз; рукав его на плече был разорван. Он был в черном камзоле, но даже на черном виден был влажный блеск крови.
— Теперь ты довольна? — Из тени в углу выступила Марго, и я, обернувшись, встретила ее горящий злобой взгляд. — Ты своего добилась. Превратила мою свадьбу в кровавую бойню.
— Но… это не я! — вырвалось у меня. — Ты же знаешь, что я здесь ни при чем.
— Неправда! Ты хотела смерти Колиньи, и теперь его кровь на руках у всех нас.
— Помолчи! — шикнула я на нее и вновь повернулась к Карлу. — Сын мой, прошу тебя, успокойся. Отпусти Генриха.
Карл помотал головой и сильней надавил на лезвие кинжала. По шее наваррца поползла струйка крови. Мой сын задрожал всем телом.
— Он должен принять католичество, иначе умрет! Гиз убьет его!
— Нет, послушай меня. Он одной с нами крови; он муж Марго. Гиз его не тронет.
Карл теснее обвил рукой Генриха, и острие кинжала оказалось в такой опасной близости от пульсирующей жилки на горле, что я не решилась броситься к кровати.
— Гиз сказал, что вернется за ним, — дрожащим голосом проговорил мой сын, едва удерживая слезы. — Он сказал, что Генрих — еретик и должен расплатиться за все зло, которое причинили нам его единоверцы. Я должен спасти Генриха. Пускай он отречется от своей еретической веры!
Я сделала еще один шаг к кровати. Пес зарычал, скаля зубы.
— Он отречется, — сказала я. — Обещаю. Он сделает все, о чем ты попросишь, только дай ему сделать это самому, без принуждения.
Карл заколебался. Рука его дрогнула, и острие кинжала царапнуло по горлу наваррца. Тот негромко вскрикнул.
— Пускай скажет! — прошептал Карл и другой рукой обхватил подбородок Генриха. — Ну же, говори! Говори, не то я перережу тебе глотку раньше, чем это сделает Гиз!
Генрих взглянул на меня, и в его глазах я увидела такую бессильную ненависть, что едва устояла на ногах.
— Отрекись, — сказала я наваррцу. — Ради всего святого, сделай это, чтобы спасти свою жизнь!
По горлу Генриха пробежал судорожный комок.
— Я… — выдавил он, — не признаю иной веры, кроме католической. Я — католик!
Карл обмяк, кинжал вывалился из его пальцев, и в тот же миг я метнулась к кровати, чтобы оттащить Генриха. Он отшатнулся от меня и почти упал в объятия Марго. Дочь обхватила его, рыдая так, как ей на моей памяти никогда не случалось рыдать прежде: словно весь наш мир рухнул, обратившись в прах.
— Тебе нечего опасаться, — сказала я. — Я тебя защищу.
— Так же, как защитили тысячи погибших? — Рот Генриха искривила горькая усмешка. — Мадам, как бы вы ни хотели иного, но эта ночь никогда не будет забыта.
Я встретилась с его ледяным взглядом. И ничего не сказала. Я добилась того, к чему стремилась с той самой минуты, когда задумала женить наваррца на своей дочери. Он теперь католический принц; его дети родятся и вырастут католиками. Я обеспечила наше будущее, лишила гугенотов вождя королевской крови.
И однако я знала, что потеряла Наварру. Быть может, навсегда.
Глава 32
Три дня спустя мы собрались в соборе Нотр-Дам, чтобы отпраздновать переход Генриха Наваррского в католичество. Покуда он стоял на коленях перед алтарем, принимая причастие из рук злорадно ликующего монсеньора, я упорно смотрела ему в спину, не желая видеть торжествующие ухмылки католических вельмож и придворных, которые пережили резню, уже вошедшую в историю под названием «Варфоломеевская ночь».
