Незнакомка из Уайлдфелл-Холла - Бронте Энн (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Мама, почему ты плохая?
— Кто тебе сказал, что я плохая, милый?
— Рейчел.
— Нет, Артур. Рейчел этого сказать не могла, я знаю.
— Ну, так, значит, папа сказал, — произнес он задумчиво и после некоторых размышлений добавил: — Нет, я сам догадался, и вот почему. Когда я говорю папе «мама не позволяет» или «мама не любит, если я сделаю то, что ты велишь мне сделать», он всегда отвечает: «Будь она проклята!» А Рейчел говорит, что прокляты бывают только плохие люди. Вот почему, мамочка, я и подумал, что ты плохая. А мне этого не хочется.
— Голубчик мой, я вовсе не плохая. Это гадкие слова. И дурные люди часто говорят так про тех, кто лучше их. Подобные слова никого не делают проклятыми и плохими тоже. Господь судит нас по нашим мыслям и делам, а не по тому, что о нас говорят другие. И еще одно, Артур: услышав такие слова, никогда их не повторяй. Плохо говорить такие вещи о других, а если о тебе их говорят без причины, они ничего не значат.
— Тогда, значит, папа плохой, — печально заметил он.
— Папа поступает плохо, когда говорит такие вещи, и ты будешь очень плохим, если станешь подражать ему теперь, когда знаешь, какие они дурные.
— Что такое «подражать»?
— Поступать, как поступает он.
— А он знает, какие они дурные?
— Может быть. Но тебя это не касается.
— Если он не знает, ты объясни ему, мама.
— Я объясняла.
Маленький моралист задумался. Я попыталась отвлечь его, но тщетно.
— Мне очень грустно, что папа плохой, — наконец сказал он тоскливо. — Я не хочу, чтобы он попал в ад! — И из его глаз хлынули слезы.
Глава XL
РОКОВАЯ НЕОСТОРОЖНОСТЬ
10 января 1827 года. Все это я писала вчера вечером в гостиной, где был и мистер Хантингдон, который, как я полагала, спал на диване у меня за спиной. Однако он неслышно встал и, подстрекаемый гнусным любопытством, заглядывал через мое плечо, уж не знаю сколько времени. Во всяком случае, когда я отложила перо и хотела закрыть дневник, он внезапно прижал страницу ладонью, сказал «с вашего разрешения, радость моя, я это почитаю», вырвал его из моих рук, придвинул стул к столику и спокойно принялся пролистывать назад страницы в поисках объяснения того, что он уже успел узнать. На мое несчастье вчера он оказался много трезвее, чем обычно бывает в этот час.
Разумеется, я не позволила ему мирно предаваться этому шпионству, но он слишком крепко держал тетрадь, и отнять ее мне не удалось. Я с презрением и ядовитой насмешкой упрекала его за такое бесчестное и низкое поведение, но он оставался глух к моим словам, и в конце концов я погасила обе свечи. Однако он просто придвинул стул к камину, разворошил огонь и невозмутимо продолжал листать мой дневник. Я было подумала принести кувшин воды и залить этот источник света, однако вряд ли с пламенем угасло бы и его любопытство — оно было слишком возбуждено. И чем больше я старалась помешать его розыскам, тем с большей настойчивостью он им предавался. К тому же все равно было слишком поздно.
— Очень, очень интересно, любовь моя, — сказал он, поднимая голову и глядя, как я заламываю руки в безмолвном, бессильном гневе. — Но длинновато. Почитаю как-нибудь в другой раз, а пока, моя милая, я затрудню тебя просьбой дать мне твои ключи.
— Какие ключи?
— От твоих шкафов, бювара, ящиков комода и все прочие, какие у тебя имеются, — сказал он, вставая со стула и протягивая руку.
— Их у меня нет, — ответила я. (Ключ от бювара торчал в замке, а все остальные свисали с продетого в него кольца.)
— Ну, так пошли за ними, — приказал он. — А если старая дрянь, Рейчел, их тотчас не принесет, завтра она уберется отсюда со всеми своими потрохами.
— Она не знает, где ключи, — ответила я негромко, сжала их в руке и незаметно, как мне казалось, вытащила из замка. — Знаю только я, но не отдам без веской причины.
— И я знаю! — крикнул он, схватил меня за руку, грубо разжал мои пальцы и завладел ключами. Потом взял погашенную свечу и зажег, сунув в огонь.
— Теперь, — объявил он с насмешкой, — мы займемся конфискацией имущества. Но прежде заглянем-ка в мастерскую!
Сунув ключи в карман, он направился в библиотеку. Я пошла за ним, сама не знаю почему, — то ли помешать его бесчинству, то ли просто сразу узнать худшее. Все принадлежности лежали на угловом столике, приготовленные для завтрашней работы и только прикрытые полотном. Он не замедлил их обнаружить и, поставив свечу, начал швырять их в горящий камин — палитру, краски, карандаши, кисти, лак. Я увидела, как все они сгорели, как были сломаны пополам мастехины, как с шипением вспыхнули жидкое масло и скипидар и ревущим языком пламени унеслись в трубу.
Затем он позвонил.
— Бенсон, уберите все это, — приказал он, кивая на мольберт, холсты и подрамник. — И скажите горничной, что она может пустить их на растопку. Вашей госпоже они больше не понадобятся.
Бенсон растерянно посмотрел на меня.
— Унесите их, Бенсон, — сказала я, а его хозяин пробормотал ругательство.
— И это тоже, — подтвердил мистер Хантингдон, подождал, пока все не было унесено, и отправился наверх.
Теперь я не последовала за ним, но осталась сидеть в кресле, молча, с сухими глазами, застыв без движения. Примерно через полчаса он вернулся, подошел ко мне и, держа свечу возле моего лица, заглянул мне в глаза с таким оскорбительным смехом, что я быстрым ударом сбросила свечу на пол.
— О-го-го! — буркнул он, попятившись. — Сущая дьяволица! Доводилось ли хоть одному смертному увидеть такие глаза? Они сверкают в темноте, точно кошачьи! Ах ты, моя кроткая прелесть!
С этими словами он поднял подсвечник и свечу, которая не только погасла, но и переломилась, и снова позвонил.
— Бенсон, наша госпожа сломала свечу. Принесите целую.
— В прекрасном свете вы себя показываете, — заметила я, когда дворецкий вышел.
— Так ведь свечу сломал не я, что ему и сказал! — парировал он, бросая мне на колени мои ключи. — Получай обратно. Все осталось на месте, кроме денег, драгоценностей и еще кое-каких пустячков, которые я счел необходимым взять на сохранение, пока твоя алчная натура не возжаждала превратить их в золото. В кошельке я оставил несколько соверенов, их тебе должно хватить до конца месяца. Если же понадобится больше, будь добра представить мне отчет, как ты потратила эти. Теперь ты будешь ежемесячно получать на собственные расходы небольшую сумму, а моими делами можешь больше себя не утруждать. Я подыщу управляющего, моя милая, чтобы не подвергать тебя искушению. А что до ведения хозяйства, миссис Гривс придется очень аккуратно записывать все свои траты. С этих пор у нас все пойдет по-новому.
— Какое еще великое открытие вы сделали теперь, мистер Хантингдон? Я вас обкрадывала?
— В смысле денег пока еще, видимо, нет, но к чему лишний соблазн?
Тут вернулся Бенсон со свечами, и между нами воцарилось молчание. Я все еще сидела в кресле, а он, стоя спиной к камину, злорадно смаковал мое отчаяние.
— Так значит, — сказал он наконец, — ты вздумала опозорить меня: сбежать и, малюя картины, содержать себя трудами рук своих, э? И ты задумала лишить меня сына, вырастить из него грязного торгаша-янки или нищего голодранца-художника?
— Да. Лишь бы он не вырос таким джентльменом, как его отец.
— Хорошо, что ты не сумела сохранить собственную тайну, ха-ха-ха! Хорошо, что бабам обязательно надо все выболтать, — если не подруге, так нашептать рыбам, написать на песке, или еще как-нибудь. И, пожалуй, очень кстати, что я сегодня не перепил лишнего, а то бы храпел себе и даже не подумал поглядеть, чем это занимается моя любезная супруга. Или же у меня недостало бы ума либо сил, чтобы поставить на своем, как подобает мужчине, и как я все и устроил.
Покинув его кичиться своей доблестью, я встала, чтобы забрать дневник, который, как мне вспомнилось, остался лежать на столике в гостиной. Снова испытать унижение, увидев его в этих руках? Нет, ни за что! Позволить ему глумиться над моими тайными мыслями и воспоминаниями? Впрочем, если не считать начала, он нашел бы там мало для себя лестного, но уж лучше сжечь тетрадь своими руками, чем допустить, чтобы он прочел то, что я писала, когда была такой дурочкой, что любила его!
