Судьбы и фурии - Грофф Лорен (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT, FB2) 📗
– Ланч! – позвала Даника, звеня в огромный латунный колокол на крыльце.
Мужчины подобрали машинки, выбросили сигары и побрели вверх по дюне к дому. Их штаны цвета хаки были подвернуты до колен, и кожа порозовела на холодном ветру. Через некоторое время они все собрались за длинным столом, с тарелками, полными еды. Обогреватели выдыхали потоки тепла. Матильда сидела между Лотто и женой Сэмюеля, которая показывала ей на телефоне фотографии их нового, уже четвертого по счету ребенка.
– Обезьянка потеряла зубик на игровой площадке, – сказала она. – Но ей же всего три…
На другом конце стола Фиби Дельмар молча слушала какого-то мужчину, чей голос был таким громким, что обрывки их разговора долетали до Матильды:
– Главная проблема Бродвея в наши дни состоит в том, что теперь он рассчитан по большей части на туристов… единственный достойный драматург, которого смогла произвести на свет Америка, – это Август Уилсон…. Просто не ходите в театр. Он – для снобов, или выходцев из Бойсе, штат Айдахо.
Фиби поймала ее взгляд, и Матильда рассмеялась в свой лососевый стейк. Боже, как бы она хотела ненавидеть эту женщину. Тогда все было бы намного проще.
– Кто эта леди, с которой ты разговаривала? – спросил ее Лотто в машине.
Матильда улыбнулась ему и поцеловала его ладонь.
– Я так и не спросила ее имя, – сказала она.
Через шесть недель Лотто не стало.
Я ЧАСТО ГОВОРИЛА, что напишу книгу «Жены Гениев, с которыми я сидела рядом», а ведь я действительно часто сидела с ними. Я сидела даже рядом с женами, которые не были настоящими женами гениев, которые не были настоящими гениями. Короче говоря, я часто и подолгу сидела рядом с женами гениев.
Гертруда Стайн написала эти строки в память о своем партнере, Элис В. Токлас. Стайн была гением. Элис была ее женой.
«Я не более, – писала Элис после смерти Гертруды, – чем воспоминание о ней».
ПОСЛЕ ТОГО как «мерседес» Матильды перевернулся, приехал полицейский. Она разомкнула губы, и наружу вытекла струйка крови, как и положено в драме.
В красно-голубом свете мигалки он выглядел то больным, то здоровым поочередно. Матильда вдруг увидела саму себя так отчетливо, словно его лицо было зеркалом. Она была бледной и тощей, с коротко остриженной головой и измазанным в крови подбородком. Кровь струилась по ее шее и рукам и капала.
Она подняла ладони, которые поранила о колючую проволоку ограждения, когда перебиралась через него, чтобы выйти на дорогу.
– Стигматы, – сказала она по возможности беззвучно, а затем рассмеялась.
ОНА ПОЧТИ ПОСТУПИЛА ПРАВИЛЬНО.
В начале тем ярким апрельским утром после постановки «Гамлета» в Вассаре, после знакомства с Лотто, опьяненная любовью кровь гудела в ней, как пчелы в улье.
Она проснулась и поймала последний взгляд ночи, перед тем как утро пролило косые лучи света в ее окно. Матильда спала в одежде, никаких предательских ощущений не испытывала. Она обещала Ариелю, что будет нетронутой, и так и было. Между ними с Лотто ничего не было, и она ничего не нарушила. Она просто спала вместе с ним, этим очаровательным милым парнем. Она заглянула под одеяло и увидела, что он спит голым.
Лотто спал, сжав руки в кулаки под подбородком, и без своего обычного остроумия казался совсем обычным.
Кожа на его щеках была покрыта мелкими шрамиками. У него были густые волосы, вьющиеся у ушей, густые ресницы и точеная челюсть. Никогда прежде Матильда не видела такого воплощения невинности. В каждом человеке жило зло, пусть даже и крошечное. В нем его не было. Она поняла это, еще когда увидела его стоящим на том подоконнике прошлой ночью, когда мир у него за спиной озаряла молния. Его горячий темперамент и стремительность, его глубокая доброта – это были его главные достоинства и привилегия. Так спокойно может спать только тот, кто родился белым богатым мужчиной в Америке, в мирное время, когда войны грохочут вдали от дома. Только мальчик, которому с рождения говорили, что он может делать только то, что захочет. Все, что ему требовалось, – приложить немного усилий. И сколько бы беспорядочных попыток он не совершил, все будут терпеливо ждать, пока он не добьется желаемого.
Наверное, она должна была испытывать чувство обиды. Но не могла.
Хотелось просто прижаться к нему покрепче, чтобы эта прекрасная невинность отпечаталась на ней целиком. Голос, который она старательно глушила в себе все эти годы, говорил ей, что она должна немедленно уйти. Не навязываться ему. Она никогда не была послушной, но, представив, насколько непоправимым будет ущерб, когда он проснется и обнаружит ее здесь, она подчинилась. Оделась и ушла. Она подняла воротник куртки, закрыв им лицо до середины, чтобы никто не увидел ее в таком состоянии, хотя на улице все равно было еще довольно темно.
Обедать она отправилась на одну из унылых улочек Нью-Йорка, в место, куда никогда и ни за что не явится бы ни один студент Вассара. Именно поэтому оно ей так и нравилось. Там плохо пахло, все покрывал слой жира, повар-садист шлепал оладьи на сковороду так, словно ненавидел их все до единого, а официантка, странно однобокая, носила хвост за ухом и все время закатывала глаза, принимая у клиентов заказ. На одной руке ее ногти были длинными, а на другой – короткими, выкрашенными в красный цвет. Матильда села в свою обычную кабинку, закрылась меню, и улыбка пропала с ее лица. Официантка, ни о чем не спрашивая, поставила перед ней черный кофе и ржаной тост, а самой Матильде протянула льняной носовой платочек, вышитый по краям синим, как если бы знала, что та собралась рыдать. «А почему бы и нет?» – подумала Матильда. Она не плакала с тех пор, как была Аурелией. Официантка подмигнула ей и пошла обратно к радиоприемнику, из которого доносилась какая-то неожиданно мрачная и унылая музыка.
Матильда знала, какой будет ее жизнь, если она позволит. Она уже тогда знала, что они с Лотто поженятся, если заронить ему в голову эту мысль. Главный вопрос в том, стоит ли ей позволить ему соскочить с крючка? Практически любой другой человек подошел бы ему гораздо больше, чем она.
Матильда подняла взгляд и увидела, как официантка возится возле повара-садиста, пытаясь достать из стойки кружку. Она положила руки ему на бедра, он в шутку толкнул ее задом, а она поцеловала его в бедро.
Кофе и тост остыли. Матильда расплатилась, оставив на чай куда больше положенного, а затем вышла на улицу. По пути зашла в кафе «Аврора» за канноли и кофе, и в комнате Лотто появилась уже с двумя таблетками аспирина, стаканом воды и едой, так что, когда его ресницы вздрогнули и он выпутался из милой сновиденческой вакханалии при участии единорогов, лепреконов, и неважно, что там еще ему снилось, – увидел перед собой Матильду.
– О! – сказал он. – А я уже подумал, что все это просто не могло быть правдой и ты была моим сном. Самым лучшим сном, который у меня когда-либо был.
– Никаких снов, – сказала она. – Я настоящая. И я тут.
Он прижал ее ладонь к своей щеке и потерся об нее.
– По-моему я умираю, – прошептал он.
– У тебя просто сильное похмелье. А так мы все рождены, чтобы умереть, – сказала она, и он рассмеялся.
Матильда поглаживала его шероховатую теплую щеку и понимала в тот момент, что теперь привязана к нему навсегда.
Не стоило, да, она это знала. Но ее любовь к нему была еще совсем новой, а вот к себе самой – очень старой, и кроме самой себя у нее уже очень и очень давно никого не было. Она боялась встретиться лицом к лицу с миром в одиночестве. Лотто появился в самый подходящий момент и вплелся в ее линию жизни, хотя для него было бы куда лучше жениться на мягкой, доброй девушке, которую всегда хотела видеть рядом с ним его мать. Например, эта Бриджит всех бы устроила. Матильда же не была ни мягкой, ни доброй, но дала себе обещание, что Лотто никогда не узнает о темной стороне ее натуры и что ему она никогда не покажет все то зло, что живет в ней, что для него она всегда будет его огромной любовью и светом. И ей искренне хотелось верить, что он считал именно так всю их жизнь.
