Месть еврея - Рочестер Вера И. (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

С пылающим лицом Валерия подошла к банкиру.

—   Что значат эти намеки, г-н Мейер? За что вы сер­дитесь на меня теперь? Что я вам сделала? Вы словно хотите наказать меня за прошлое!

—   Я сержусь? — повторил Гуго, спокойно и чуть на­смешливо, смотря на сверкающие гневом глаза Вале­рии.— Я хочу вас наказать за прошлое? По какому пра­ву? Как вы ужасно заблуждаетесь, княгиня. Я отлично знаю, что оба мы забыли увлечения нашей молодости, и каждому из нас судьба назначила свои обязанности! Мне погасить свой долг, любя и заботясь о детях князя, а вам — воспитывать вашего сына и оплакивать велико­душного человека, который так любил вас.

Слова банкира были прерваны криками и частыми окликами приближающихся голосов.

—  Вас ищут, княгиня. Сюда! Здесь! — крикнул он, прислушиваясь.

Вскоре показался запыхавшийся лакей с шалями и зонтиками в руках.

—  Слава Богу, что я нашел вашу светлость здоро­вой и невредимой. Вот уже с час времени, как мы с Баптисом вас ищем. Графиня очень беспокоится.

—  А карета приехала за мной? — спросила Валерия, холодно принимая услугу Гуго, который, взяв от лакея шаль, накинул ее на плечи княгини.

—  Да, ваша светлость, карета осталась шагов за сто отсюда, ближе нельзя подъехать.

—  Так вас нужно донести на руках, княгиня,— ска­зал Вельден.— Дождь не перестает, и трава мокрая.

Валерия дала себя нести, слегка кивнув Гуго. Домой она вернулась в сильном волнении. Не отвечая на тревож­ные вопросы Антуанетты и ссылаясь на сильную головную боль, она заперлась в своей комнате. Слезы душили ее.

—   Гадкий! Дерзкий! Сметь сравнивать меня с Далилой,— шептала она, бросаясь на диван и давая волю слезам и досаде.

В эту минуту она ненавидела Гуго и готова была растоптать его ногами.

Встревоженная и удивленная, графиня расспросила слуг, но узнав, что Валерия была укрыта от дождя Вельденом, догадалась о причине сильной головной боли, и, желая узнать подробности свидания, постучалась в дверь Валерии. Та не решалась с минуту отпирать, но затем впустила подругу и кинулась ей на шею.

—   Боже мой! Что случилось с тобой, фея? Ты в та­ком отчаянии! Мне сказали, что ты встретила Мейера. Разве он позволил себе оскорбить тебя? В таком случае успокойся, Рудольф потребует от него объяснения.

—  Он наговорил мне разных неприятностей и позво­лил себе издеваться надо мной,— отвечала раскрасневшаяся Валерия и прерывающимся голосом передала Ан­туанетте все, что произошло.

—   Самсон и Далила — это его и мой портрет. И та­кую гнусность этот гадкий, злопамятный человек хочет вы­ставить напоказ,— заключила она, дрожа от негодования.

—   Успокойся, Валерия, он хотел досадить тебе и не выставит картины. Хотя в его словах я не вижу ничего оскорбительного, и у вас обоих есть свои задачи. Ты видишь все в мрачном свете только потому, что стала слишком нервной, продолжительное уединение вредно для тебя, и я заставлю тебя выезжать эту зиму.

—   Нет, нет, свет мне ненавистен. И здесь я не хочу оставаться, уеду в Штирию. Не удерживай меня, Антуа­нетта, я чувствую, что эта перемена будет мне полезна.

—  Да, я начинаю думать, что ты права. Я сама тебя отвезу, побуду с тобой две недели, а в сентябре Рудольф приедет за тобой.

Успокоенная таким решением, Валерия приняла успо­коительные капли, а графиня, уложив ее, пошла к себе.

Пока беседовали приятельницы, из города вернулся Рудольф и занимался в кабинете, когда к нему вошла взволнованная жена.

—   Что с тобой, дорогая? — спросил граф, целуя ее.— Я узндл от людей, что Валерия занемогла после прогулки. Серьезное что-нибудь?

—  Нет, о здоровье ее не беспокойся. Но вообрази, что на этой злополучной прогулке она столкнулась с Мейером.

—   Черт возьми! Надеюсь, что они не примирились,— с гримасой спросил граф.

—   Чего ты, право, не выдумаешь. Совсем наоборот, он ее разобидел,— и она оживленно рассказала, что случилось. Но к ее глубокому удивлению Рудольф за­хохотал от души и долго не мог успокоиться.

—   Экий дьявол! Он думает сломать упорство жен­щины, заставить ее стряхнуть ее равнодушие,— сказал он, успокоившись.— Бедная Валерия! Ха! Ха! Ха! Она — Далила! А Самсон с ума сходит от ревности с тех пор, как она овдовела. Оттого он такой и желчный, а бе­шенство свое изливает на полотне. Но успокой сестру: я поеду завтра же в Рюденгорф и устрою дело.

На следующий день около одиннадцати часов утра кабриолет графа Маркоша остановился у решетки Рюденгорфского парка. Рудольф вышел из экипажа, бросил вожжи груму и по тенистым аллеям пошел к дому. Вый­дя на лужайку перед  домом, он увидел детей, игравших под надзором гувернера и гувернантки, и те побежали ему навстречу.

—   Вы не привезли Жоржа?— огорченно спросил Эгон.

—   Нет, мой милый, зато привез тебе от него при­глашение на завтра,— сказал Рудольф, ласково глядя на его шелковистую, кудрявую головку.— А что, папа дома?

—  Да, приди вы раньше, то застали бы его здесь, он играл с нами в крокет, а теперь он в турецкой зале, рядом с мастерской.

—   Спасибо, я его найду. До свидания, крошки.

Гуго лежал на шелковом диване с книгой в руках, но не читал. Устремив глаза в пространство, он предался мечтам, и в его памяти мелькал, как искусительное ви­дение, образ Валерии. Такой, какой он видел ее вчера. Эта встреча сильно поколебала его покорность судьбе и мнимое успокоение, которое поддерживало его до сих пор. Оставшись по уходе молодой женщины в лесном па­вильоне, он опустился на стул, только что оставленный ею, и в груди забушевала буря. Как хороша Валерия, более чем когда-либо он чувствовал себя ее рабом, его сердце и чувства — все принадлежало ей... и она была свободна! Эта мысль преследовала его, как адская на­смешка. Успокоясь несколько, он встал, утомленный, и направился в Рюденгорф, унося с собой картину, так раздразнившую княгиню.

—   Бедный, глупый Самсон! Когда же перестанешь ты мучиться над ножницами твоей Далилы,— с горечью подумал он, устанавливая картину в Рюденгорфской ма­стерской.

Ночь вернула ему хладнокровие и самообладание. На следующее утро он работал и играл с детьми в кро­кет, но оставшись один, невольно отдался своим мечтам.

Приезд Рудольфа мгновенно привел его к действи­тельности.

Молодые люди дружески поздоровались.

—   Я приехал вас побранить, барон,— сказал Ру­дольф, садясь и закуривая сигару.— Видно, нам пред­назначено судьбой вечно объясняться по разным пово­дам. Скажите, отчего вы отнеслись вчера к моей сестре с такой утонченной злобой?

—   Я вас не понимаю, граф,— возразил Гуго, крас­нея.— Не припоминаю, чтобы я не оказал должного вни­мания и уважения княгине.

—   Гм! Я несколько иначе понимаю внимание и ува­жение. Не стану оспаривать любезности по моему адре­су насчет моей аристократической обособленности и ос­торожности, которую следует соблюдать в наших отношениях, оставим это. Но вы нарисовали для выставки картину, сюжет которой страшно оскорбил мою сестру. Можете вы показать мне вашу работу?

—   Извольте,— сказал барон и повел графа в мас­терскую.

Граф довольно долго рассматривал преступную кар­тину.

—   Это очень злая шутка,— полушутя, полусерьезно заметил он.— И сверх того, сравнение неоспоримое, но и несправедливое. Валерия не по доброй воле изменила вам, а была вынуждена к тому отцом, предложившим ей отказаться от вас, иначе он пустил бы себе пулю в лоб. Нечего и думать о выставлении этой картины, а так как она предназначена для благотворительного базара, то продайте ее мне.

Вельден покачал головой.

—   Если, рисуя эту картину, вы желали отомстить Валерии, то цель достигнута. Мысль, что она в ваших глазах коварная Далила, стоила ей потоков слез. Удов­летворитесь этим, Вельден, и покончим дружелюбно.

Лихорадочная краска залила лицо Гуго.

—   Не дай Бог, чтобы княгиня проливала слезы по мо­ей вине. Успокойте ее, скажите, что ничей нескромный взор никогда не увидит этого холста, эту злую шутку, о ко­торой я очень сожалею, и прошу мне ее извинить, как и вас, граф, прошу простить мне мои несправедливые слова.